Ярмо Господне

Для затравки речь зашла о древнейшей свадебной обрядности и плавно, диахронически перешла к декоративным элементам язычества в христианстве.

— …В диахронии, друзья мои, кольцо, как символ вульгарной бесконечности и неразрывности уз, искони служило обрядовым целям. Но церемонию бракосочетания признавать цивилизационным достижением античных язычников все же не стоит, — возразил собеседникам Павел Семенович. — Какой ни возьми социальный ритуал, все они случайны, стохастичны и относительны, находясь в беспрерывном видоизменении под воздействием разнохарактерных бихевиориальных факторов.

Порой с обрядами и ритуалами происходят удивительные поведенческие метаморфозы, включительно отправление религиозных конфессиональных культов. Разумеется, если социализированные вводные брать по существу психологической установки-аттитюда.

К примеру введем, как в период псевдо-Возрождения простонародье весьма естественно восприняло волшебное превращение Эроса-Купидона, античной материалистической аллегории телесного полового вожделения, в бесплотного библейского ангела. До того все без изъятия языческие божества у них признавались демонами, демоницами или злыми духами.

Таким вот эротическим образом ветхозаветные грозные воители в вышних оборотились голыми пухлыми младенцами-купидонами, коих не стеснялись изображать в римско-католической иконописи, бесстыдно размещать в храмах и монастырях.

Скажу больше. Безграмотные простолюдины в дальнейшем встроили навязанное им поганство в христианскую небесную аллегорическую иерархию. Цинично или попросту бездумно смешивая низкое и высокое, культовые изображения языческих божков-амуров они додумались именовать херувимами, что нашло отражение в художественных промыслах.

До шестикрылых серафимов, средневековые возрожденческие горе-художники, слава Богу, не добрались. Видать, на это им творческой фантазии или образованности не достало.

Все эти художества, безобразия, бесчиния нам следует рассматривать в образе и подобии нарочитых диверсий и саботажа сиречь подрывной антихристианской деятельности гуманистов-возрожденцев, из-под полы, из-под спуда насаждавших площадную карнавальную культуру…

Петр Гаротник согласился с Павлом Булавиным насчет дикого религиозного бескультурья народных масс, вспомнив тургеневских крестьян середины XIX века. То бишь жителей деревни Бежин Луг, где апокалиптический Антихрист обернулся простецким Тришкой, чье анекдотическое появление предвещает конец света.

Но вот относительно действительного существования в Западной Европе в XIV–XVI веках злонамеренных культуртрегеров-гуманистов апостол Петр засомневался. Мол, идейное гуманизированное антихристианство есть изобретение позднейших времен.

Апостол Филипп разделил его сомнения:

— Пал Семеныч, позвольте вам напомнить. Термин «гуманизм» обрел кое-какие права гражданства только в первой четверти XIX века от Рождества Христова.

Тогда как многоречиво разглагольствовать о гуманизме атеисты и мнимо верующие начали лишь ближе концу девятнадцатого столетия. А миф о средневековом гуманистическом якобы возрождении укоренился в современной массовой культуре не ранее начала прошлого века.

— Не всякое историческое явление имеет деятельное обозначение в общераспространенной словесности, — принялся подробно разъяснять свою точку зрения Павел Булавин. При этом он многозначительно глянул на Филиппа.

— Действительно, друзья мои, о возрожденческом гуманизме было впервой заявлено в 1808 году немцем Нитхаммером, приверженцем сентиментально-романтического подхода к истории. Во все времена находятся умы, коих хлебом насущным не корми, но дай вдоволь лирически порезонерствовать о минувших золотых веках, элегически полагая век предержащий бронзовым или железным.

Однако гораздо достойнее и праведнее подойти к свершившимся историческим фактам комплексно и таксономично в поисках взаимосвязей и корреляций разрозненных событий. К примеру, ретроспективно взглянуть на закономерности прошлого в терминологии и концепциях теории массовых коммуникаций, методологически исследуя распространение тогдашних общих мнений, понятий, суждений.

Нам известно в достатке рукописных и печатных источников от позднего средневековья, чтобы, опираясь на герменевтический анализ множества текстов, высказать гипотезу о наличии в Европе XV–XVI века разветвленного гуманистического заговора, направленного против христианского вероучения и религиозной философии предшествующих столетий. Его непосредственные участники скрытно обменивались курьерами под личиной торговых гостей, вели шифрованную переписку.

В то время как внешняя религиозность, показное лицемерное благочестие общеевропейских заговорщиков представляли собой всего лишь напускную маскировку, скрывавшую их внутреннюю богопротивную материалистическую сущность и атеистические замыслы. Опричь того, гуманисты были вынуждаемы писать и окольно, обиняками проповедовать свойственные им подрывные идеи в религиозной терминологии. В противном случае их никто бы не понял. Либо они незамедлительно попали бы под общественное подозрение в богомерзких ересях.

Интернациональную проповедь антихристианства, начатую в конце XV века практически единовременно в Италии, во Франции, в Германии, они назвали на вульгарной латыни гуманистическими штудиями, studia humanitatis, апеллируя к античным нравам и жизни, каковые-де призваны украшать человека. Тогда же появилось и словцо «гуманист» сиречь «гуманитарий». В непомерном самомнении они также именовали свою шайку «республикой мудрецов».

Кукловодов-заговорщиков, пытавшихся закулисно и по-республикански воздействовать на европейскую политику, нынь изобличить нетрудно. Доволе поименовать английского канцлера Томаса Мора, выдвинувшего идею казарменного коммунизма в приснопамятной «Утопии», его двуличного приятеля, общественного содеятеля Эразма Роттердамского, сочинившего мерзостное «Воспитание христианского государя» и сподвижника обоих — флорентийского госсекретаря Никколо Макиавелли, во всех своих писаниях настаивавшего на аморальном поклонении светскому государству яко языческому обожествленному кумиру.

Формальные политические разногласия наподобие соперничества итальянских гвельфов и гибеллинов, служение противоборствующим государям и государствам для гуманистов ничего не значили. Ибо они служили исключительно собственным космополитическим антихристианским идеям, устраивая политические перевороты, комплоты, реальные драмы плаща, кинжала и яда. Без устали провоцируя войны, беспрестанно занимаясь устной и письменной пропагандой каверзных гуманистических воззрений.

Благодарение Господу, чрезвычайно больших долговременных успехов, способных пагубно, погибельно отозваться на актуальной цивилизации, на поприще политики и распространения антихристианства многоликие гуманисты не достигли. Разве что полагать их гуманными достижениями Столетнюю войну между Англией и Францией или движения Реформации и Контрреформации, почти на двести лет превратившие Европу в арену кровавых вооруженных столкновений на межконфессиональной религиозной почве.

К нашему нынешнему счастью, за три века среди гуманистов не нашлось по-настоящему глубоких энциклопедических умов, чьи творения могут оказывать воздействие спустя много столетий. Все гуманисты в ретроспективном понимании являются верхоглядами, обладавшими весьма поверхностными знаниями и умениями, отличаясь от совсем необразованных современников лишь тем, что нынче мы зовем банальной гуманитарной эрудицией.

Иными словами, гуманисты XV–XVI веков являют нам безотрадную картину, групповой портрет в средневековом интерьере группировки профанов, дилетантов и любителей в худшем смысле этих понятий. Ибо клевреты гуманизма всеми фибрами души презирали профессионализм и ненавидели профессионалов всех времен и народов.