Ярость

Подойти и шарахнуть жабой не смогу, заметит мое отражение в полированной мебели. Стрелять? Нехорошо в спину, но этот супермен получает за свою работу в десять раз больше, чем я, ученый мирового класса. Она считается у него опасной, потому и платят. Никто не принуждал идти на такую работу, мог бы крутить болты на ЗИЛе, там получают меньше, да и ту задерживают, но остался бы цел…

Я надавил на спусковой крючок. Напрягся, ожидая отдачи, но пистолет молчал, а палец мой так и остался на курке. Я нажал снова, но курок остался на месте.

– Идиот, – сказал я громко. – Так тебе никогда не добраться даже до второго уровня.

Он повернулся как ужаленный. Руки в развороте вскидывали автомат, я успел увидеть перекошенное лицо. Меня тряхнуло, я ощутил страшный удар в лицо, в глазах вспыхнул ослепительный свет. Скулу жгло, потом из темноты выпрыгнула комната, огненные мухи все еще летали, медленно угасая, по стене сползал на пол парень в десантном комбинезоне. Во лбу зияла дырка, кровь потекла тонкой струйкой, остановилась, и только тогда я ощутил в своей руке все ту же недобрую тяжесть проклятого пистолета, что чудовищной отдачей шарахнул мне по морде.

Я пощупал скулу, на пальцах осталась кровь. Выходит, чтобы удержать современный пистолет, нужны мускулы.

Я нагнулся за его автоматом, ремень прижат плечом к стене. Выдернуть не удалось, я присел на корточки, кое-как освободил, взял в руки, стараясь вспомнить по фильмам, как с ним обращаться.

Сердце колотилось как бешеное, в висках стучало. Когда раздался грохот, я лишь вскинул недоумевающе голову, словно сидел в читальном зале Ленинки, а меня позвали к телефону, от двери с грохотом понесся веер стальных пуль, над головой засвистело так, что ветром дернуло клок волос.

Руки мои затряслись, отдача автомата качнула назад. К счастью, уперся спиной в стену, в ушах грохот, в проеме раскрытой двери дергался под градом пуль рослый мужчина в десантной куртке и с черной маской на лице. Мне почудилось, что крики и стоны слышны еще где-то, дальше, но когда догадался снять застывший палец с курка, патроны в рожке кончились, на пороге лежал изорванный пулями человек, который ворвался профессионально правильно, с ходу полоснул веером пуль на уровне груди или живота, не в состоянии угадать, что мой то ли возраст, то ли сидячий образ жизни заставит сесть на корточки только для того, чтобы поднять с пола автомат.

Опустошенный автомат я оставил, даже не взял у второго, позарившегося на высокие оклады и романтику. У него из сумки косо торчали еще два запасных рожка, зачем-то перевязанные изолентой.

Вторая половинка широкой двери изрешечена пулями так, что стала ажурной, как вологодские кружева. Я поднял свою жабу, все не могу расстаться, перешагнул труп, в коридоре ощутил, как кровь застывает в разгоряченном теле. Когда я палил, не в силах остановиться, то нашинковал пулями и двоих, что профессионально стояли за дверью, прикрывая первого.

Кровью были забрызганы стены, залит пол. Один еще был жив, пробовал отползать, но из перебитого пулями тела хлестали струи толщиной в палец. А где же ваши бронекостюмы, парни, подумал я со стесненным сердцем.

Десантник уперся головой в стену, но руки еще судорожно двигались, то ли полз, то ли уже плыл. Его голову обтягивала черная маска, теперь я был рад, что не вижу лица, а то, если окажется не матерый волк, все знающий и все повидавший, а молодой парень, до конца жизни буду видеть его укоряющие глаза.

С бронежилетами в порядке, понял наконец, вон какая необъятная фигура. Только в руках у меня был не автомат, а бронебойное страшилище, танки бы им подбивать…

Я поспешил по коридору, чувствуя и стыд, что грязной обувью по теплой человеческой крови, и желание поспешно пошаркать подошвами о чистый ковер.

Точно, стекла тройные. Для звукоизоляции, как я слышал, и для поглощения шума. Ну, тут вряд ли шум, разве что изнутри надо заглушать крики, но такие стекла, наверное, и прямое попадание пули не заметят.

Я быстро мазнул ладонью по выключателю, пусть кондишен отдохнет, на кухне открыл все газовые горелки на полную мощь, прислушался к ровному ядовитому шипению. Теперь надо уносить ноги.

За окном темнела громада автомобиля. Того самого, на котором меня привезли. Огромный, черный, вместительный, с черными стеклами. Опять же, настолько не разбираюсь в автомобилях, что не могу отличить «мерс» от «БМВ», тем более не прикасался к рулю.

Ощущая страшную беспомощность, я начал прокрадываться в коридор. В руках, кроме жабы, держал пачку с сахаром, захватил со стола. Из-за поворота падала тень, я понял, что парень стоит ко мне спиной, смотрит через окошко в сад.

Это только человек, напомнил я себе. А я тоже человек. Он моложе и сильнее, потому уверен в себе настолько, что готов советовать, как излечить рак, освоить космос, провести реформу денег. К тому же знает, что я в комнате с его грозным полковником, бывшим чемпионом страны по кикбоксингу.

Я вскинул жабу над головой. Звук удара был резок, Кречет не совсем прав, человека тоже бить жалко, что-то неправильное, будто одна частичка крови сжирает другую, но лучше все-таки пусть сожрет та, что более разумная, я отступил, дал телу упасть, переступил и выбежал на крыльцо.

Машину, к счастью, в гараж не загоняли. То ли меня повезут дальше, то ли кто-то вот-вот уедет, я быстро и ловко, как механик, обслуживающий профессиональные гонки, откинул капот машины. Но на этом мои познания кончились. С трудом отыскал крышку на баке, к счастью, другой просто нет, высыпал сахар. В детстве читал, что так от погони спаслись не то дети капитана Гранта, не то «красные дьяволята».

Пачку не бросил, скомкал и сунул в карман. Запоздало вспомнил, что неплохо бы захватить ноутбук, там могут оказаться интересные данные. Поколебался, махнул рукой, почти бегом вернулся, ухватил, сладковатый запах газа щипал глаза и сжимал грудь.

Когда я подбегал к выходной двери, десантник, которого я звезданул бедной жабой, внезапно зашевелился, застонал. Его рука замедленно двинулась к голове, но отыскал ее только со второй попытки. Глаза с трудом нашли меня, направленный ему в лицо пистолет он игнорировал:

– Чем ты меня саданул?

Он оглядывался совсем обалдело. Похоже, на занятиях ему объяснили, что бить будет только он, а остальные будут падать и жалобно вопить.

– Жабой.

Он пробормотал, перекашиваясь, словно отражение в кривом зеркале: