Ят

– А если не намачивать? По-другому нельзя? Что-нибудь полезное из них сделать?

– Заваришь горячей водой, настояшишь трое суток – и пей. Помогает от простуды, – пожал плечами продавец. И мечтательно добавил: – Но лучше замочить…

– Трое суток ждать… Долгонько.

– Есть мнение, – робко предложил голос сбоку.

Мы повернулись.

Маленький тщедушный человечек держал в руке небольшую смятую тряпочку неопонятного цвета – то ли понятого по-новому, то ли понятного только новым людям, то ли неопрятного – вновь спрятанного.

– Это ваше личное мнение?

Человечек замялся:

– Да как вам сказать… Собственно, я разделил его с…

Тряпочку, похоже, недавно разорвали – возможно, и пополам.

Том хмыкнул и отошёл, чуть не столкнувшись с точильщиком. Хотя мог бы услышать его рекламные выкрики:

– Точу притупившиеся вкусы – до самого тонкого! Точу притупившиеся восприятия! Точу притупившиеся взгляды! До любой остроты!

– А почему бы не наточить саму тупость? – спросил Том.

Точильщик внимательно посмотрел на Тома.

– Вы не производите впечатления тупого человека. Подумайте, кто станет подрывать основу своей коммерции? Вспомните байки о Ходже Насреддине. Я не глупее кота…

Том обиделся, но виду не подал, а, повертев в руках, спрятал в карман. Отошёл в сторону, взял из лежащей на прилавке груды мин одну и попробовал на язык. Поморщился: мина оказалась кислая.

– А других у вас нет?

– Есть приторная, слащавая, презрительная, досадливая… – перечислял продавец.

– Поберегись! – услышали мы придушенный возглас и едва успели отскочить в сторону: к магазину из длинного трейлера выдвигалась аналогичная процессия грузчиков.

Чертыхаясь и проклиная всё на свете, они ввосьмером едва вынесли вотум недоверия, поставили у крыльца и уселись на него же, вытирая пот и переводя дух.

– Куда вы его денете? – спросил Том.

– Да никуда! – возмутился грузчик. – Постоит-постоит, да обратно унесём. Толку с него!

– Как с козла молока?

– Ещё меньше.

– А вреда?

– Да и вреда, в общем, особого нет.

– А зачем он тогда нужен?

Грузчик пожал плечами:

– Сказали вынести – вынесли, скажут убрать – уберём.

– А что вы ещё привезли? – полюбопытствовал Том, подходя к трейлеру. – Можно взглянуть?

– Глянь, чё ж нельзя. Ирония.

Том подошёл к трейлеру и на цыпочках заглунул внутрь, в глубину прицепа.

В трейлере размещалась ирония, заботливо укрытая с одного края брезентом.

К грузчикам подбежал потенциальный покупатель, хотя я назвал бы его кинетическим – он беспрестанно двигался: размахивал руками, пританцовывал, кивал головой, подмигивал поочерёдно обоими глазами – тик-так, тик-так.

– Выносливость у вас есть? – спросил он.

– Всю уже вынесли.

– А терпение?

– Потерпите немного, скоро должны подвезти.

– Как я могу терпеть без терпения?! – возмутился покупатель.

– Как хотите, можете не терпеть. Моё дело маленькое: я – грузчик. Ищите хозяина.

Покупатель умчался искать хозяина, грузчики принялись нести вздор – нечто-то вздутое и розовое, похожее на пневматические леденцы «Кислородная подушечка», а мы вновь двинулись по рядам, и успели увидеть интереснейшую вещь до того, как её продали: апломб с ярким фирменным ярлыком, правда, неизвестной фирмы. Сбоку, байонетным креплением, к нему пристёгивалось честолюбие.

И тут Том, якобы желая заполнить пробелы в своём понимании, спросил Гида, по понятной причине не желая тревожить меня:

– Честолюбие и тщеславие, что между ними общего?

– Они – две стороны одной медали, имеющей много сторон. Но тщеславие можно определить как тщедушную, или тщетную, славу. А честолюбие – как любовь к чести, почестям, ожидание их. Тщеславие заставляет людей делать идиотские поступки – например, поджечь храм Артемиды Эфесской, облить кислотой «Данаю», попасть под лошадь – и всё ради того, чтобы «влипнуть в историю по-лёгкому», не прилагая никаких положительных усилий. А честолюбие, наоборот, удерживает человека от несуразных поступков, оберегает от авантюризма. Тщеславие же толкает человека к нему.

– Значит, авантюризм – пограничная черта между тщеславием и честолюбием?

– Да, но одно стремится к нему, использует для достижения своих целей, а другое – избегает его.

– Вот как… – Том сделал вид, что задумался и делал его до тех пор, пока не заметил рекламу: «Только у нас! Лучшее в мире «у-тю-тю!» Широкий выбор!» и не решил немного уточнить.

Он спросил, указывая на товар:

– Что это?

– У-тю-тю! – с готовностью ответил продавец.

– А куда его?

– Не имею ни малейшего понятия! – хвастливо заявил продавец, разворачивая, развокрабивая, разхологлаживая товар, медленно покрывающийся инеем.

– Зачем тогда продаёшь? – возмутился Том, а Гид добавил:

– Не имеешь понятия – купи.

– Где? – обернулся к нему Том. А продавец предложение Гида полностью проигнорировал.

– Вон, рядом, – ответил Гид Тому. И продавец не услышал.

Рядом действительно продавались понятия, но, к сожалению, мы не нашли понятия об у-тю-тю, хотя перерыли все имеющиеся понятия. И все они были понятиями о чём-то. Например, пониятие – смешанное с пониманием – об алгебре, о геометрии, астрономии…

В ходе разговора с продавцом выяснилось, что некоторые люди не имеют о них и самых элементарных понятий. А мы нашли среди прочих понятие о понятиях, а также поняитие – понятие, соединённое с наитием.

Я же наткнулся на особенный лоток с завистями, и у меня мелькнула несуразная мысль: что, если…

Зависти различных цветов выглядывали друг из-за друга: синие, зелёные, жёлтые, малиновые, розовые… Я хотел подобрать чисто белую, да не тут-то было! Сколько я ни перебирал, абсолютно белых не встречалось: на каждой присутствовало хоть одно-два-три чёрных пятнышка.

– Что за товар? – указал я на пятна продавцу.

– Что поделаешь, – вздохнул он. – Покупатели трогают грязными руками. Захватали.

– Можно ли постирать? – спросил я.

– Зависть? Ммм… нет. Химчистка, пожалуй… Но… я не уверен. Впрочем, можете попробовать, рискните

– Спасибо, в другой раз, – вежливо отказался я. Мысль моя осталась неосуществлённой. Да и Том с Гидом куда-то пропали. Я завертел головой, разыскивая их, и обнаружил знакомые спины у очередного лотка. Они рассматривали формальную логику, то бишь имеющую форму, в отличие от неформальной, не имеющей формы и потому не имеющейся в наличии. А формальная логика имела вид металлической линейки с прецизионными делениями.