Язычница

Князь Нарцисс Изидор поворачивает голову и смотрит на неё, как на дурочку. Он словно хочет сказать ей, что Ветта сама должна догадаться, какие из её слов прозвучали глупо. И княжна молчит, рассчитывая на то, что рано или поздно он всё равно всё объяснит — она не знает Изидор, не знает их обычаи… Быть может, он хоть как-то намекнёт, что ей лучше делать, чтобы вернуться домой?

— Если ты не понравишься моей сестре, то уже не будет иметь значения то, понравишься ли ты своему жениху! — усмехается князь. — Впрочем, если понравишься — тоже.

Улыбка не покидает его губ, и теперь он снова кажется Ветте таким же противным, как и при знакомстве. А его слова заставляют княжну ещё больше насторожиться. Главное теперь — не понравиться Сибилле, пожалуй?..

========== II. ==========

Пустыня Аменгар… Наверное, самая большая пустыня в Ибере. У Киндеирна и пустыни-то больше походят на степи. А Аменгар — совсем другое дело. Величественная, бескрайняя, идеальная… Даже на Сваарде не найдётся ничего подобного. Вокруг ни души. Ни единого живого человека. Ни одного животного, кроме быстроногого Азура. Ни одного постороннего звука, резкого оклика или удивлённого возгласа. Только песок, только солнце, только небо. Торжество света, торжество красоты, торжество одиночества… Разве может во всём Ибере быть что-нибудь прекраснее этого чувства свободы?.. Что-то прекраснее этого пьянящего восхищения всем живым, все созданным? Природой, ветром, песком, сияющей золотым блеском крышей дворца и величественными крепостями, которые невозможно покорить… Разве может быть что-то желаннее того единства души и всего Ибере?.. Белое солнце Альджамала обжигает. Оно всегда светит так ярко, всегда так щедро дарит своё тепло, обжигая неосторожных. Пески шелестят, снова произнося имя — они всегда шелестят только его… «Сибилла» слышится в каждом шорохе. «Сибилла» слышится в каждом шаге, в каждом порыве ветра. «Сибилла» звенит в каждом миге тишины, сияет в каждой звезде ночью… Великая княжна Сибилла Изидор— полновластная хозяйка Альджамала и драгоценнейший из всех драгоценных камней короны Дарара. Она была госпожой этих мест и, пожалуй, сердец всех своих подданных. И Актеон уверен, что к вечеру — при том условии, что он проведёт на солнцепёке ещё несколько часов — ему станет больно, так как кожа на его лице начнёт шелушиться и облезать. А он проведёт на солнце ещё не один час. Белоснежное светило поможет ему найти в себе силы и не возвращаться в Дарар ещё некоторое время. Так уже не раз бывало, когда он выбирался из-под величественных сводов дворца Сибиллы и устремлялся прочь — в сердце Альджамала, пустыню Аменгар. Солнце вторило всем порывам его души. Или, быть может, это его душа вторила солнцу. Актеон почти никогда об этом не задумывался всерьёз. Погода на Альджамале почти всегда прекрасная. На изидорском уровне редко бывает дождь. Вечное солнце. Вечный зной. Высокое небо, яркое, как нигде больше во всём Ибере. И горячий песок, на который днём едва ли можно наступить. И воздух — горячий и пьянящий… В Дараре воздух такой же, пусть там почти и нет песка — лишь сады, великолепные сады, которыми так гордится Нарцисс Изидор. Но воздух тот же, что и в пустыне. И благовоний в нём больше, чем где-либо ещё на Ибере. И посреди пустыни — бескрайней знойной пустыни — располагался дворец Дарар. Прекраснейший дворец — нигде не найти такого. Богатый, роскошный, утопающий в золоте, шёлке и жемчуге… Утончённый, изысканный, и даже в изобилии невозможно углядеть что-нибудь лишнее. Актеон привык к дорогим коврам, фарфоровым вазам причудливой формы, наполненным драгоценными камнями, к перстням и жемчугу, к золотым монетам и шёлковым тканям всех цветов — Сибилла одевается только в шёлк, остальные ткани она не жалует, считает их слишком грубыми… Они действительно слишком грубы для её нежной кожи. Актеон не уверен, что в сокровищнице Киндеирна есть хоть половина того, что он, Актеон, видит каждый день в Альджамалском дворце Изидор. А садами Дарара приезжали любоваться многие — как-то приезжал сам Вэлариу Анкраминне. И был впечатлён. Ему понравилось детище князя Нарцисса — ему понравились редкие цветы, яркие, словно поцелованные самим солнцем, понравились арки, фонтаны, понравились все семь уровней сада, понравились статуи, изображавшие богов, в которых Изидор верили когда-то очень давно. Актеон уверен, что нигде в мире не найдётся места прекраснее его родного уровня. Уверен, что никто никогда не сможет сделать Изидор рабами — даже Киндеирн, с которым в последнее время Сибилла ссорится всё больше. Изидор останутся великим родом навсегда, даже если их уничтожат. Даже если вырежут всех до одного. Актеон помнит, что этому их учили с самого младенчества. Что лучше умереть, но не сдаться. Лучше умереть, смыть позор поражения собственной кровью, а не жить с клеймом «проигравший» всю свою жизнь. Актеон уверен, что никто из Изидор не преклонит колен в этой войне — пусть даже «алый генерал» решит сжечь их дотла. Сибилла может быть уверена, что они или победят, или умрут. Сибилла может быть уверена, что никто из её рода никогда не сдастся, не предаст её… Никто не посмеет поступить иначе.

Белое солнце Альджамала обжигает, и Актеон почему-то радуется этому. Ему кажется, что нет ничего слаще этих прогулок жарким днём. Нет ничего слаще этого восторга, что переполняет душу с каждым мгновением, проведённым в Аменгаре. Нет ничего прекраснее этого яркого белого солнца, которое ни на миг не покидает его за всё время прогулки. Тем более, что княжна в последнее время всё чаще ссылалась на дурное самочувствие и почти никогда не звала его в свои покои. Актеон чувствовал себя лишним во дворце. Лишним и одиноким. Ему не было места в этом семействе, не было места в этом дворце. Порой молодому князю казалось, что Дарар — златая темница, в которую каждый хочет его заточить. Куда свободнее Актеон чувствует себя, когда оказывается в Аменгаре. Куда свободнее, куда счастливее… В пустыне всё кажется таким простым, таким правильным, таким чистым, что наследному князю Изидор хочется проводить всё своё время там, а не во дворце, который давно кажется ему постылым и пошлым. Раньше всё было совсем не так. Совсем иначе. В Дарар Актеон возвращается уже почти под вечер. Он не слишком спешит во дворец, не слишком спешит возвращаться в свои покои, к сестре, которую дядя уже давно хочет выдать замуж и множеству родственников, из которых почти никто не любит Актеона. Когда солнце уже не находится над головой. Когда становится куда прохладнее. Он улыбается мысли, что кто-нибудь из родственников — двоюродных дядь и тёть — обязательно будет ругать его. Как же так, наследный князь — и почти всё время проводит в пустыне. Ему следует заниматься полезным делом, безвыездно находясь в Дараре. Ему стоит проверять счета, к которым ему никто не даёт притронуться, упражняться в стрельбе из лука или метании копья, что тоже почему-то большей частью родни почитается за не самые лучшие занятия для наследника рода. Актеон ненавидит оставаться в той части Дарара, которая теперь принадлежит именно ему, как наследному князю — только формально, так как большая часть князей Изидор не считает его одним из хозяев Дарара. Там он никогда не может найти покоя. Кто-то постоянно пытается отвлечь его, обуздать, заставить подчиняться правилам, которые они считают уместными… К чёрту их всех — и правила, и дядюшек, и тётушек. Пусть катятся в темницу к Киндеирну, если считают себя столь умными, чтобы диктовать свои законы!.. Сибилла же им не подчиняется. И Актеон не будет. В конце концов, думается ему, жить собственным умом не так уж и трудно, как об этом стараются говорить, если есть деньги и титул, а и того, и другого у Актеона хоть отбавляй. Можно поблагодарить Сибиллу, что с детства была обеспокоена его будущим. Она была единственным неравнодушным человеком из всех его родственников. Она была единственной, кто любил его после смерти матери — сестре всегда было не до него. Сестра всегда старалась выглядеть в глазах своих тётушек — Актеону порой совершенно не хочется думать, что они и его родственники тоже — как можно более прилично, старалась угодить им во всём, слушалась, делала так, как ей прикажут, старалась никогда не возражать… Актеон привык к тому, что сестра давно стала для него чужой — со смерти отца, который не слишком ладил с материнской роднёй. Впрочем, оно было вполне понятно. Изидор не были достаточно приятными людьми. На месте отца Актеон сам не слишком бы любил Изидор — князья были слишком тщеславны, слишком горделивы и спесивы. Они никогда не прислушивались к чувствам других, никогда никого не жалели. Для них существовали только законы чести, которые соблюдались со всей строгостью, но не было законов милосердия. Актеон порой чувствовал себя рядом с ними неуютно. Из всех людей в Дараре только Сибилла относилась к нему по-доброму. Только она не упрекала его в том, что Актеон сирота, и ему приходится жить на попечении у родственников. И именно Сибилла тогда решила сделать его наследным князем, пусть молодой человек и не был самым близким претендентом на этот титул. А теперь и она не хотела его видеть… Теперь и она не звала его в свои покои. Теперь и ей стала безразлична его дальнейшая судьба… Актеон не уверен, что ему вообще стоит возвращаться во дворец, если теперь жизнь будет течь так. Пожалуй, стоит остаться в Аменгаре навсегда. Во всяком случае, пустыня никогда не обманет, никогда не причинит боль, если только человек сам по глупости не причинит её себе…

Актеон возвращается в Дарар уже под вечер, и снова видит полный осуждения и презрения взгляд тётки Птолемы, что хотела в своё время сделать наследным князем своего сына. Этот взгляд уже кажется ему привычным. С того самого дня, когда Сибилла объявила Еона наследником, многие родственники стали относиться к нему ещё хуже, чем раньше. Обиднее всего было то, что Юмелия — сестра — была на стороне тётки Птолемы и остальных. Впрочем, обращать внимание на тётку кажется ему недостойным. Подумаешь, что там считает эта выжившая из ума старуха!.. На подобных людей не стоит даже смотреть лишний раз, не то что — думать, что у них в голове. Птолема, Юсуфия, Юмелия, Мирьям, Айгуль и многие другие женщины из рода Изидор ненавидели всё, что происходило не так, как им хотелось. Впрочем, Сибилла тоже была из числа этих женщин. Должно быть, у Маликорнов или Итиноссов всё было иначе, но Изидор уже привыкли к подобному. И Актеону порой кажется, что в женской части Дарара интриг и крови куда больше, чем в мужской. Возможно, пренебрежение Юмелии родным братом было вызвано как раз этим — она не хотела, чтобы многочисленные тётушки и кузины накинулись на неё. Впрочем, Актеону вряд ли может стать от этого хоть чуточку легче. Порой, наследнику кажется, что он ненавидит Изидор так же сильно, как и их врагов. И, возможно, хоть это и было неправильно до одури, Актеон находит и в этом свою прелесть. В конце концов, это придавало его жизни необходимую горечь. Без горечи же невозможно почувствовать и сладости, и счастья, и свободы…

Наследный князь неторопливо — спешка у Изидор не в чести, они же не какие-то сумасбродные Астарны — слезает с коня. Азур устал за этот день, и, вероятно, завтра Актеону следует взять из конюшни Ештара, а Азуру дать отдохнуть подольше. Конюшни Дарара не так хороши, как у Киндеирна или Филиппа, или Лоранда, но наследный князь уверен, что подобная мелочь будет легко устранима, если только ему удастся привить Сибилле любовь к конным прогулкам. Нарцисс Изидор больше любит ходить пешком, а наследная княжна Мадалена больше любила верблюдов, чем лошадей.

Мадалена была старше его почти на пятьдесят лет, и наследной княжной стала несколько раньше. Она почти не жила теперь в Дараре, предпочитая собственное поместье — Фелистену, что находилась почти на границе с уровнем Реветт, считавшимся южной границей подданства Феодорокис. Мрачнее Фелистены Актеон дома ещё не видел на своём веку. Мадалена не собиралась жить по правилам Сибиллы или по правилам остальных Изидор. Она жила в стороне ото всех. Её не трогали беды её рода, не трогали радости — она была изгоем для Изидор. Даже большим, чем Актеон. Она даже одевалась иначе, чем остальные девушки. Забавно… Мадалену даже прозвали «Фелистенским прокурором» за её честность, за её правдолюбие, которые так мешали тётке Мирьям, что приходилась Мадалене матерью. Она была известна во всём Ибере, как сенатор и как прокурор. Актеону казалось, что хотя бы за это её стоит уважать — она не боялась пойти против всей вселенной, если считала свою позицию правильной. Они с Сибиллой были похожи больше, чем кто-либо мог вообразить. Просто наследная княжна боролась со всем миром за правду, а великая княжна — из принципа, чтобы доказать что-то всему Ибере. И всё-таки Актеон считал выбор Нарцисса — наследную княжну выбирал именно он — вполне неплохим. Мадалена, быть может, не была столь эпатажной, как Сибилла, но была столь же гордой, столь же стойкой, и силы в ней было куда больше, чем хотелось представлять князьям Изидор или кому-нибудь ещё с Ибере, чем возможно было представить. Мадалена была куда больше достойна быть наследной княжной, нежели кто-то из её кузин. Она, по крайней мере, хоть что-то из себя представляет, даже когда обходится без помощи рода. И, пожалуй, только она из нынешнего поколения Изидор смогла бы возглавить род. Только она могла бы справиться с этими горделивыми, взбалмошными людьми. И, пожалуй, за это князя Нарцисса стоит поблагодарить. Хорошо, что он выбрал её, а не Айгуль или Юсуфию.

Должно быть, заставить великую княжну полюбить конные прогулки не будет слишком трудно — Сибилла Изидор любит развлечения почти так же сильно, как и власть или плотские удовольствия. Должно быть, Актеону удастся сделать это довольно скоро — когда княжна в очередной раз заскучает. Сибилла скучала всегда примерно раз в два-три дня. И тогда все силы череды её любовников были направлены на её развлечение. Однако, Актеону приходит в голову эта мысль только сейчас, возможно теперь всё станет несколько труднее. Теперь вот-вот должна начаться война — Киндеирн собирает войска на Сваарде, Малус — на Шайве, а Филипп Феодорокис — на Герведе. Сибилла же не так давно созвала глав всех родов, что служат княжескому дому Изидор, всех своих вассалов. Актеон не был на том собрании. Сибилла не позвала его. Как не позвала никого из рода. Княжна всё стремилась сделать сама. И никто не посмел возразить ей в тот день. И в последующие — тоже. Она была главой рода, и если Нарцисс Изидор не возражал ей, то остальные и подавно не имели этого права. Это была в первую очередь война самой Сибиллы. Нельзя было оспаривать её решения, нельзя было противиться ей в чём-либо. Возможно, конечно, это должно было показаться странным, но Актеон уже давно приучил себя к мысли, что ни в коем случае не стоит удивляться тому, что делает его род. На удивление придётся потратить много времени и сил, а ни того, ни другого у наследного князя обыкновенно нет в достаточном количестве. В доме князей Изидор всё происходящее следует воспринимать как должное. Как что-то совершенно обыкновенное и обыденное. Тогда не будет никаких проблем. Во всяком случае, лишних проблем. А Актеон совсем не любитель попадать в неприятные или скользкие ситуации.

— Ты когда-нибудь так до смерти замучаешь коня! — недовольно говорит дядя, Актеон совершенно не помнит его имени, когда наследный князь выходит из конюшни. — Лучше бы занялся делом!

Будь Актеон младше — ему уже сто девятнадцать, и никто из Изидор не простит ему откровенного ребячества — он не удержался бы и показал дяде язык или скорчил бы рожу, или обозвал бы как-нибудь. Но теперь от него ждут совсем иного поведения. Теперь от него ждут, что он будет вести себя чинно и важно, как и положено наследному князю. Даже если Актеону всего сто девятнадцать, и для демона он только-только вышел из детского возраста. Теперь он наследный князь, и для него такое поведение совершенно недопустимо. Изидор готовы терпеть маленькие слабости Сибиллы, но лишь потому что она сильна, лишь потому, что может заставить их пожалеть… И пока Актеон не сумеет получить в роду такое же уважение к себе, ему стоит быть осторожнее — Изидор не Итиноссы, Ахортон или Херитеджи, с ними стоит быть осторожнее.

— Тётя Сибилла, кажется, искала тебя, — слышит наследник чей-то насмешливый голос, — я слышала это от одного её слуги!.. Кажется, его звали как-то странно… Только вот никак не могу вспомнить — как!..

Актеон усмехается. Аврелия Изидор всегда любила пошутить. И как только её терпели в роду? Она могла казаться вполне милой, но как только ситуация начинала ей нравиться, всё становилось для неё игрой. Игрой могли оказаться любые события. Совершенно любые. Что только придут Аврелии в голову. А прийти ей в голову могло что угодно, Актеон уже несколько раз проверял. Младшая княжна Аврелия Изидор могла быть совершенно неуправляемой, когда ей того хотелось, а хотелось ей этого, к огромному сожалению наследного князя, довольно часто. Она была столь же невоздержанной, своенравной и безрассудной, как и Сибилла, и, в отличие от почти блаженной Мадалены, в первую очередь думала о собственном удовольствии и веселье, а не о мировом благе или мировой справедливости.

Аврелия была ещё одним человеком, помимо Сибиллы, Нарцисса и Мадалены, кто относился к нему без особого недоверия и пренебрежения. Кажется, она считала его забавным. Как и почти всех в Ибере. Княжна не сердилась на него из-за титула, особого расположения Сибиллы и из-за денег и имения, которые причитались Актеону из-за титула наследного князя. Аврелии, казалось, вовсе было плевать на титулы, деньги и всё с ними связанное. Её совершенно не волновали дела рода, дворцовые интриги, сенатские разборки и тому подобное. Вполне возможно, что она опять сказала первое, что пришло ей на ум, когда увидела Актеона. Конечно, кто из Изидор не догадывается, что молодой человек ждёт того, когда великая княжна позовёт его?.. Наверное, об этом догадывались все — Актеон был не силён в лицедействе и лжи.

Наследный князь и не думает верить Аврелии. Сколько раз уже бывало, что эта девушка обманывала его? Сколько раз уже бывало, что он вёлся на её дурацкие розыгрыши, и оказывался посмешищем в глазах всего рода? Аврелия вечно придумывает всякие глупости, за которые потом приходится отвечать не ей. И как только Гидеон Эмракс до сих пор не придушил её?.. Актеон, наверное, убил бы её, если бы ему пришлось встречаться с ней чаще, чем теперь. С Аврелией было совершенно невозможно общаться! Никогда нельзя было понять, говорит ли она правду или шутит. Никогда нельзя было догадаться, смеётся она в этот момент над тобой или желает тебе блага, или честна с тобой, или хочет убить, или всё сразу. Чаще всего был последний вариант. Актеон помнит, что его кузина никогда не любила останавливаться на чём-то одном. Ей всегда всего было мало — жизни, золота, любовников, мести, власти, сражений, игр, смеха… Как и Сибилле. Не то что Мадалене, готовой терпеть неудобства ради высшей цели. Не то что Мирьям или Птолеме, которые ничего не могли сделать сами, а только осуждали всех подряд, придумывали очередные правила поведения — зачастую, абсурдные — и искали во всём изъяны.