Язычница

Девушка, которую Актеон видит, кажется ему нелепой. По росту она, пожалуй, едва ли особенно выше Сибиллы, однако кажется столь неловкой, столь неуклюжей, что невольно пробуждает в Актеоне чувство отвращения. Она одета весьма странно — никто из Изидорских девушек не надел бы столь нелепую одежду, что, кажется, состоит из непонятных Актеону узоров. Одежда девчонки кажется тяжёлой, объёмной, совершенно неподходящей для Альджамала. Девушка упорно разглядывает мраморный пол, так что лица её наследный князь увидеть никак не может. Её движения лишены грации и плавности, которые присущи всем девушкам и женщинам Дарара.

В первое мгновенье она напоминает Актеону медведицу, одетую в дорогие одежды. Но как медведицу ни разодень — она всё равно останется медведицей. Неуклюжей, переваливающейся с ноги на ногу… Эта девушка чувствует себя скованно. И где только Нарцисс её раздобыл?.. Да та же кузина Эмине будет выглядеть приятнее! Да даже невеста одного из кузенов наследного князя — та, которая из герентенского рода Линедра — будет казаться более красивой!..

Невеста, подобранная великой княжной и великим князем, кажется Актеону ровесницей. Если и младше или старше, то совсем ненамного. На пять-шесть лет максимум. Её тёмные волосы кажутся растрёпанными, сама она довольно растерянной и неряшливой, а одежда слишком небрежной и мятой. Наследный князь усмехается — вот же престарелый сластолюбец его дядюшка!.. Актеон всегда знал о подобных увлечениях князя Нарцисса. Впрочем, он вряд ли имел хоть какое-то право осуждать своего дядю за это.

Актеон едва ли может скрыть те эмоции, которые вызывает в нём эта девчонка. Куда легче скрыть обожание, восторг, нежели презрение и разочарование в чём-либо. Куда труднее не выглядеть несчастным, когда все надежды — даже самые простые — рушатся в одно мгновение. Он никогда не сможет полюбить эту девушку. Никогда не сможет быть ей хорошим мужем…

— Надеюсь, после свадьбы ты не забудешь приходить ко мне, — сладко протягивает Сибилла, обнимая его со спины.

Наследный князь вздрагивает от неожиданности, когда слышит эти слова, и поворачивается к ней. Сибилла улыбается. Кажется довольной его реакцией. Её длинные пальцы, на которых множество дорогих перстней, ласково проводят по щеке Актеона, а сама княжна выглядит почти радостной. И молодой князь не выдерживает и впивается в её губы поцелуем.

========== III. ==========

Солнце светило так ярко, что впору было закрывать глаза. Солнце жалило её, словно змея, обжигало своим жарким огнём. Было тяжело дышать. Ноги не слушались, не было сил поднять руку или что-то сказать. Было тяжело думать о прошлом или о будущем. Тяжело думать о том, что происходило в данный момент. Низкий, расписанный причудливыми узорами, значение которых девушка не совсем понимала, потолок давил на неё. Он совсем не был похож на то высокое голубое небо, к которому она так привыкла в Леафарнаре. Совсем не похож на деревянный потолок в её собственной комнате. Каменные стены, казалось, приготовились вот-вот раздавить её, если девушка сделает какую-нибудь ошибку. В родовом имении Певнов всё строилось из дерева. Их терем был красивым, был идеальным, был роскошным и скромным одновременно. Быть может, комнаты там и не были столь большими, зато там было уютно. И ковры, пусть и были более простыми, нравились Ветте Певн куда больше. На Леафарнаре каждая вещь была ей другом, каждое дерево, каждая травинка. Леафарнар дышал, когда она дышала, пел, когда пела её душа и плакал, когда Ветте хотелось плакать. Альджамал же был для неё чужим. Для Альджамала она была всего лишь гостьей. Ветер здесь не кричал её имя, солнце не улыбалось, видя её, а пыталось ужалить, причинить боль. Всё здесь было для неё чужим, враждебным. Всё было столь непривычным, что Ветте хотелось бы разозлиться, но сил не хватало даже на это. Ей хотелось разбить что-нибудь, опрокинуть, закричать, но на душе было столь тяжело, что девушка не могла этого сделать, как ни старалась. Получалось только с трудом сохранять хотя бы внешнее спокойствие, хотя бы внешнее достоинство. Отец всегда говорил Ветте, что никогда нельзя показывать врагу свой страх, свою слабость. Отец всегда говорил Ветте, что в любой ситуации — какой бы ужасной она не казалась — следует быть сильной, сохранять спокойствие и просто думать о том, как можно эту ситуацию изменить в свою пользу. Так что даже если Альджамал так плох, как ей сейчас кажется, не стоит из-за этого очень сильно переживать. Ситуация могла сложиться и хуже. Хоть Ветта после своего путешествия и думала о том, что, пожалуй, Нарцисс Изидор был не таким уж плохим вариантом. Он был умным, он был вежливым и мягким, он был внимательным, чутким, пусть и вряд ли можно было сказать что-то про его доброту. Нет… Добрым он не был, пожалуй. Впрочем, Ветту это мало волновало. Её куда больше беспокоило, кто окажется её женихом здесь. Пока что она не видела во дворце ни одного мужчины (если не считать всё того же Нарцисса, который принёс ей кулёк со сладостями). Ветта не слишком любит сладкое, но само внимание Нарцисса кажется ей приятным. Впрочем, ужин и завтрак, которые ей принесли, не нравятся девушке ещё больше. Не сказать, чтобы она их пробовала — из-за слишком необычного внешнего вида Ветта решает проявить осторожность. В конце концов, она ведь не помрёт с голода только потому, что пару раз не поела. К тому же, Нарцисс принёс ей эти самые сладости. Забавно… Она скоро может стать княгиней… Княгиня Ветта Изидор — как же глупо звучит!.. Глупее звучало бы только «герцогиня Ветта Итиносс»! Девушка тяжело вздыхает и ложится на свою постель, сооружённую из моря подушек. Спать в эту ночь Ветта не смогла. Она проплакала, как говорится, от заката до рассвета. Она надеялась, что утром всё станет более ясным, надеялась, что утром какая-нибудь мысль придёт ей в голову, но… Вся правда была в том, что Ветта Певн совершенно не представляла, что ей делать. Дворец с его белыми стенами, мягкими коврами и фарфоровыми статуэтками был слишком непривычным, чтобы Ветта могла спокойно думать. Тут было пусто, запахи были слишком странными, от них у девушки кружилась голова. Нарцисс сказал ей, что Ветте стоит привыкать. Альджамал пахнет совсем иначе, чем Леафарнар, чем Сваард или какой-либо ещё уровень. Он сказал, что у каждого уровня есть не только свои запахи, но и своя душа, что к этому будет привыкнуть куда труднее. У каждого уровня есть своя душа, каждый уровень дышит и живёт по-своему, не так, как остальные. Нарцисс много чего рассказывал — говорить он умел, и говорил весьма красиво. Девушке нравилось его слушать, нравилось думать над его словами. А ещё Ветте всегда казалось, что Леафарнар живёт так же, как и она. Быть может, они были связаны куда больше, чем ей всегда представлялось. Быть может, она была не просто девчонкой из Певнов…

На Альджамале было жутко скучно. Тут не было ничего, к чему девушка привыкла. Ей было совершенно нечем себя занять. Дворец, в котором оказалась Ветта, назывался Дараром. Нарцисс говорил, что это переводилось как «дворец», так что не стоило говорить «дворец Дарар», так как это прозвучало бы глупо. Ветте здесь совершенно не нравилось. Это был ад. Ад из мрамора и золота, из больше сотни бархатных подушек с кисточками из бахромы, ад с распахнутыми ставнями во внутренний сад, с чугунными решётками, высокими стенами и множеством служанок. Служанки не давали ей ступить и шагу. Окружали, стояли со всех сторон, выполняя чьи-то поручения. Не давали ей даже выбежать в сад — в то жалкое подобие природы, которое находилось внутри дворца. Служанок было так много, что Ветта никак не могла в них разобраться — у отца из прислуги были чаще всего мужчины, а у матушки было лишь две кухарки и одна нянька, которая когда-то приглядывала за подрастающим поколением семьи Певн, а теперь осталась в доме, можно сказать, из милости. Ну и на тот случай, чтобы понянчить детей Милвена, если он когда-нибудь женится (Ветте кажется, что ни одна нормальная девушка не выберет её брата в мужья, во всяком случае, сама Ветта бы попыталась отказаться). Фома больше интересуется своими звёздами и географическими картами, нежели девушками. Он говорил как-то Ветте, что не хочет жениться, пока не добьётся успеха в какой-нибудь сфере. Эшер вряд ли когда-нибудь женится — впрочем, он ещё слишком юный, чтобы думать о семье. Эшер любит свободу почти так же сильно, как и Ветта. И, кажется, он мечтает стать бардом. Что же… Эта профессия вовсе не кажется княжне чем-то позорным — это куда лучше, чем жениться или выходить замуж просто потому, что так следует делать. Ветта любит слушать песни, в которых рассказывается о людях. Не так важно — о каких именно. Ветта с радостью послушает и историю человека, которого сложно назвать героем, историю подлеца или лжеца — ей это понравится. И увлечение Эшера музыкой девушке очень нравилось. Брат был весьма талантлив, очень везуч и вполне обаятелен. Должно быть, его судьба сложится куда лучше, чем судьба Ветты. Да нет, точно его судьба сложится куда лучше. Иначе и быть не могло — Эшер всегда был везунчиком, каких мало. Эшер родился в рубашке. Он был самым счастливым ребёнком из Певнов. Возможно, потому, что был самым младшим?.. Впрочем, Ветте было всё равно. Пожалуй, из братьев княжны первым женится, пожалуй Яромей — из них из всех только он этого хотел. Ветте скучно на Альджамале. Она чувствует себя несчастной, обиженной и преданной. Она чувствует себя запертой, несвободной, что на её взгляд гораздо хуже. Она чувствует себя закованной в невидимые цепи, из которых никак не может вырваться. Несчастье можно перетерпеть, об обиде можно забыть, предательство можно пережить, но оказаться несвободной — это худшее, что может произойти с Веттой Певн. Девушке безумно хочется закричать, опрокинуть фарфоровые статуэтки, разбить окно, начистить лицо своему жениху за то, что не отказывается от неё, за то, что смеет портить ей жизнь одним своим существованием. И если бы у неё была такая возможность, она бы, пожалуй, это сделала. Ветта обязательно кинулась бы что-нибудь ломать, если бы только служанки не пытались сделать из неё «приличную барышню», как сказала бы матушка, если бы только была в Дараре — сначала княжну отправили в некоторое подобие бани, только вот и там ей не дали побыть хоть немного одной, её вымыли, намазали розовым маслом (пахло оно, как девушке казалось, слишком сильно), вычистили грязь из-под ногтей на руках и на ногах, вымыли каким-то странным мылом Ветте волосы, расчесали их и перевязали шёлковой лентой, а после принялись одевать. Одежда в Альджамале была яркой. Куда более яркой, пожалуй, чем на Леафарнаре — платья были всех цветов радуги, жёлтого, небесно-голубого или красного… Ветта видела даже платья серебристого или золотистого цветов, впрочем, это больше понравилось бы Евдокии. Ткани здесь были куда мягче, чем дома, и куда более скользкими. И это княжне совершенно не нравится. Одежда кажется ей настолько неудобной, что девушке хочется из неё выскользнуть. Выскользнуть из рук приставленных к ней служанок и выбежать за пределы Дарара — куда-нибудь, хоть в пустыню, где Ветта неминуемо погибнет. Погибнуть, но сбежать.

Девушка чувствует себя такой одинокой, такой маленькой и ничтожной, что ей хочется выместить на ком-то свою злость. И совершенно неважно, как это будет выглядеть со стороны. Ветте жутко хочется заплакать. Заплакать от горя, от разочарования и боли. Заплакать потому, что небо на Альджамале было совсем другое, что солнце обжигало, а рядом не было ни одного дорогого девушке человека. Заплакать потому, что никто из Изидор сейчас не сможет её понять. Потому что никто из их проклятых слуг не может её понять — они считают, должно быть, что она должна быть счастлива от одной мысли, что наследный князь Изидор станет её мужем. Они-то привыкли к Альджамалу, привыкли к князьям Изидор, для них этот уровень был столь же родным, как для Ветты — Леафарнар. Для них эти пески, этот горячий воздух, эти благовония почти то же самое, что для княжны — хвойный лес, снега и мёд.

Нельзя плакать. Нельзя, если Ветта собирается когда-нибудь стать великой княгиней. Нельзя, если она ещё помнит о своём отце. Нельзя, если у Ветты есть хоть какая-нибудь гордость — а уж она у княжны есть, это точно, матушка никак не могла усмирить её. И девушка молчит, не говорит ни слова, потому что чувствует, что вот-вот разрыдается, если скажет хоть что-нибудь. Даже если это «что-нибудь» весьма незначащее, весьма простое и обычное в данной ситуации. Проблема ещё в том, что Ветта совершенно не понимает, что является обычным для её ситуации. Должно быть, слёзы могли бы помочь ей. Снять тяжесть с её души. Мерод обычно плакала, если что-то её расстраивало или обижало. Мерод обычно плакала — в любой ситуации, которая не была для неё выгодной. И, пожалуй, самый простой выход сейчас для княжны — разреветься, уткнуться носом в одну из вышитых подушек и заплакать.

Но глаза у Ветты всё ещё остаются сухими.

Служанки суетятся вокруг княжны. Одну из них, кажется, зовут Айше. По росту она едва достаёт Ветте до плеча, чёрненькая, смуглая, торопливая. Она кажется княжне даже забавной. Другая служанка командует ей, распоряжается. Внешне они очень похожи, впрочем, пожалуй, для Ветты все люди с Альджамала похожи, как, наверное, для альджамальцев похожи все жители Леафарнара.

О, Леафарнар! Как же счастливы были сейчас Евдокия и Лукерья, пусть совершенно этого не понимали!.. Они даже представить себе не могли, как было хорошо там — дома, у тёплого очага, рядом с братьями и нянькой, что пекла просто восхитительные кулебяки!.. Ветта всё отдала бы, чтобы оказаться там… Впрочем, несмотря на то, что она уже больше трёх дней не ела ничего серьёзнее сладостей, принесённых Нарциссом, Ветта не чувствовала себя голодной. Это было немного странно — на Леафарнаре певнской княжне всегда жутко хотелось есть. Всегда. Она могла съесть три-четыре тарелки супа, котлету, варёную репу, нянин пирог, запить это огромным количеством молока — и всё равно оставалась голодной. А тут… Возможно, всё дело было в жаре. Да, Ветта не уставала твердить себе под нос, что всё дело в проклятой жаре, что она просто едва может привыкнуть к этому яркому солнцу и горячему воздуху — это куда проще признать, чем то, что просто магическая сущность Ветты несовместима с Альджамалом, куда проще признать, чем то, что крылья постоянно болят и чешутся (невыносимо чешутся, будто бы только начали расти). У Ветты крылья начали расти, когда ей было пять. Считалось, что это произошло довольно рано — у Милвена крылья появились только тогда, когда ему было двенадцать, а у Евдокии и Лукерьи, когда им было по десять. У Ветты же крылья выросли очень рано. И с тех пор они никогда не приносили ей никаких неудобств, как и кому-либо из Певнов (только у Эшера один раз были некоторые проблемы с этим, но это единственный случай, который девушка может припомнить за всю свою жизнь).

У Ветты Певн раньше никогда не было проблем с крыльями. Даже тогда, когда они только резались, даже тогда, когда она была подростком, даже тогда, когда ударилась ими об лёд на реке. Но на Альджамале крылья даже болели. У самого основания, почти у самой спины — Ветта даже спать не могла из-за этого. Порой ей казалось, что невидимая рука хочет вырвать у неё крылья. И от этого становилось так страшно, так плохо, что княжна едва ли могла думать о чём-то ином. Хотелось выскочить из окна, выпорхнуть, как птичка, и улететь куда-нибудь… Но Ветта не была уверена, что крылья сейчас смогут поднять её — это на Леафарнаре она могла бегать и летать, сколько вздумается, а здесь… Здесь совершенно не было сил — даже встать и пройтись, не то что летать. А тут ещё эти служанки с совершенно бесполезными попытками сделать из Ветты девицу, которая выглядела бы достаточно благородно, чтобы быть невестой князя. Они даже крылья заставили её вымыть — хорошо ещё, что не трогали сами, за подобное княжна, наверное, не сдержалась бы и всё-таки ударила кого-нибудь из них.

Айше кажется Ветте даже почти миленькой — пожалуй, с этой служанкой она могла бы подружиться, если бы была похожа на Мерод или Лукерью. Эту Айше было бы довольно просто разговорить — можно было бы много чего узнать об Альджамале и о своём будущем муже. Айше, должно быть, была бы только рада поговорить — такие, как она, любят болтать о всяких глупостях. В певнском тереме когда-то жила нянина внучка И, пожалуй, будь Ветта дальновиднее или спокойнее, она бы смогла извлечь из этого выгоду. Девушка никогда не могла обуздать свой нрав, никогда не могла заставить себя сдержаться… И, наверное, именно поэтому её так и спешили выдать замуж. Ветте хотелось бы, чтобы рядом с ней был Нарцисс Изидор. Он был таким понимающим, таким вежливым, что княжне очень хотелось бы, чтобы обо всех тонкостях в общении с княжеским родом Изидор ей рассказывал именно он, а не эти многочисленные женщины, что суетились вокруг неё сейчас.

— Теперь вы выглядите лучше! — говорит Айше, широко улыбаясь.

Девушка просто светится от радости и от гордости за проделанную работу. Айше кажется Ветте слишком уж старательной — такие расстраиваются из-за каждой мелочи, сказанной им. Не слишком-то хорошо для служанки. Не слишком-то хорошо для того, кто вряд ли когда-нибудь станет близким другом (Альджамал кажется Ветте настолько ужасным, что она и представить не может, что у неё может появиться друг). Не слишком-то хорошо для той, на кого хочется накричать. А ещё Айше явно болтлива, что тоже нельзя считать качеством, которым должна обладать служанка.