Язык до Китежа доведет

— Слушай, у тебя же карта есть, — вспомнил вдруг я. — Давай, вынимай, посмотрим, примерный маршрут набросаем.

Ваня остановился, вытащил из торбы мятый пергаментный свиток и расстелил его прямо на обочине дороги. Мы присели рядом, вглядываясь в значки, пометки и надписи.

Минут через десять, после коротких, но жарких споров, было решено неспешно двигаться на юг, в сторону эльфийского квартала. Там Мидя забежит к родственникам, проведает Тавию, а заодно и оставит свою лютню, чтобы не таскаться с ней по городу. Затем мы сядем на троллейбус и покатим по кольцу до станции «Западный берег», от которой рукой подать до главной площади. А уже там, у самых ворот президентского дворца, нас ждут ярмарка с балаганчиками, зоопарк и прочие развлекации.

Самоварная улица уже проснулась и, невзирая на выходной день, взялась за труд. Задымили трубы, а из мастерских послышался набирающий силу весёлый звон. Наши головы, ещё не окрепшие после ночной гулянки, зазвенели в ответ, и мы поспешили окунуться в тихий сельский пригород.

Действительно, Дураку, как хуторскому жителю, здесь скучновато. А мне, коренному горожанину, да ещё и прибывшему из другого мира — очень даже интересно! Это вчера «село» внутри городских стен могло меня разочаровать. А сегодня стало понятно: частный сектор столицы не похож ни на Ванину Брутовку, ни на Зелёную Балку, и уж точно ничего общего не имеет с Лысым Хутором. Да, здесь тоже задорно орут петухи, под ногами снуют куры, а во дворах бдительно взлаивают разнокалиберные псы. Так же высятся деревянные или соломенные крыши, а ветки фруктовых деревьев тянутся через плетни и заборы на улицу. Здесь сельский дух, навозом пахнет, но… Всё-таки чувствуется, что ты в городе. И не простом — в Столице.

Этими мыслями я поделился с друзьями. Не топать же в полной тишине?

— А как по мне — так обычное село, — несогласно буркнул Иван. — Ну, может, грязи чуток поменьше, да и дорога, гном заломай, камнем утыкана. А так — вылитый Брутов Хутор.

— Да? Что-то не припомню у вас там такого, — ­Мидавэль кивнул на медную табличку с номером дома и названием улицы.

«Абрикосовая, 7» — гласила надпись.

— Тю… Да на кой оно нам? В Брутовке всего дюжина дворов. И такого нам тоже не нужно, — Ваня ткнул пальцем в фонарный столб и указатели под ним. — Баловство одно. Там и без них не заблудишься.

Я подошёл поближе и с интересом вчитался в слова, фигурно вырезанные на деревянных стрелках.

С Абрикосовой улицы можно было свернуть на Виноградную, а дальше — на Тенистую. Южная стрелка указывала на Эльфийский Квартал, западная — на ближайшую станцию Круг-Озёрного троллейбуса и в Центр города.

— Может, в вашей Брутовке и общественные водоводы есть? — Насмешливо спросила Бася, заметив торчащую под дощатым навесом изогнутую трубу с краником.

— Ух! Ну, от такого чуда мы бы точно не отказались! Всё проще, чем с колодцем возиться, — Ваня склонился над колонкой и, повернув кран, с наслаждением напился. — Хороша водичка, холодненькая! Только, кажись, тиной чуток отдаёт.

— А чего ты хотел, она же прямиком из озера, — хмыкнула киса. — А для напора в каждом районе специальные башни поставлены. Вон, гляньте. Там, над крышами домов, — она кивнула на запад, в сторону центра.

Мы послушно повернулись и увидели серый каменный купол водонапорной башни, увенчанный корявым гнездом аиста. По наружному балкончику, окружавшему здание, важно прогуливался подгорный гном в ярко-красной форме и блестящей на солнце медной каске.

— Дозорный пожарной охраны, — пояснила нам Бася. — Следит, чтобы не запылало. Если чего заметит — сразу в колокол бьёт, тревогу поднимает. Рядом команда дежурит, выезжают и тушат. Ведь в пригороде далеко не все могут позволить себе огнезащитную магию, вот власти о них и позаботились.

— Ой, а это что? — Ваня, с интересом наблюдавший за пожарным, вдруг посуровел и подался вперёд.

Мы же ничего необычного не заметили.

— Да не на башне! — Наш друг махнул рукой в сторону ближайшего двора, — Вона где!

Над корявой драночной крышей взлетело, нелепо кувыркаясь, непонятное зелёное существо. Беспомощно взмахнув перепончатыми крыльями, оно не удержалось в воздухе и, жалобно пискнув, тяжело рухнуло вниз. Вскоре снова показалось — и опять упало. Из-за кривого забора послышался кудахтающий смех.

— Гном меня раздери, это что за хмырь над зверушкою глумится?! — Проревел Дурак, бросаясь к воротам.

Мы с Мидей замерли, озадаченно глядя ему вслед.

— Чего смотрите? — Зашипела кошка. — Давайте за ним, скорее, покуда он там кого-нибудь не пришиб!

К счастью, у калитки Ваня ненадолго замешкался, воюя с погнутой ржавой щеколдой, так что в тесный, обильно удобренный курами дворик мы ввалились уже все вместе.

Между покосившейся бревенчатой избой и обугленной половинкой дровяного сарая по-хозяйски расслабленно стоял невысокий корявый мужик лет сорока в несвежей сорочке и грязных залатанных штанах. Задрав к небу жидкую бородёнку и не обращая на нас ни малейшего внимания, он покачивал в руке диковинного вида животное. Больше всего оно напоминало толстую зелёную жабу размером с некрупного голубя, с широкими кожистыми крыльями и длинным чешуйчатым хвостиком, похожим на змеиный. Правое крыло безвольно свисало, но хозяина, кажется, это не особо заботило. Он размахнулся и с весёлым эханьем подбросил зверушку вверх — всё с тем же результатом. Жабка побарахталась в небе и с писком рухнула к ногам мучителя. Тот снова заржал, визгливо и неприятно.

— Мужичок, ты пошто животину тиранишь?! — Прорычал Дурак, делая короткий шаг вперёд.

— А я что, кажну соплю спрашивать буду? — Повернулся к нам тот, но, поймав Ванин взгляд, тут же стушевался. — Да я это… Вот, гадина богомерзкая в мой двор залетела. Об стену шарабахнулась, всех курей перепужала, — он пнул облезлую рябую курицу. — Ну, я вот, кидаю, шоб летела к Черзу, подале отседова.

«Гадина богомерзкая», растопырив крылышки, беспомощно ползала по грязной земле, испуганно глядя на нас большими печальными глазами.

— Я тебя, упырь поганый, самого сейчас запущу! — Рявкнул Дурак, поднося в кривому носу мужика мощный кулак. — Не видишь, курошлёпина, у зверушки крыло выломано? Вот дам тебе копняка, будешь лететь, кряхтеть и каркать! А мы поглядим да похохочем.

Однако мерзкий мужичок оказался не из пугливых.

— А ты кто таков, что в моём личном дворе раскомандовался? — Он небрежно оттолкнул Ванин кулак и выпятил нижнюю челюсть, пытаясь глядеть свысока. — А будешь тута грозиться да обзываться — стражу кликну. Живо загребуть. Посидишь седмицу в порубе, авось поумнеешь. А коли тебе эта тварь так надобна, плати деньгу да себе забирай!

— А что, и заберу, — легко согласился Ваня. Он полез в торбу и выгреб хорошую жменю медянок. — Говори цену.

— А вот сколько вынул, столько и давай, — мужичок далеко вытянул тощую шею, жадно глядя на деньги.

— Э, упырь, а рожа не треснет? — Опешивший от такой наглости Дурак отступил и спрятал руку за спину. — Это, почитай, всё, что у меня есть.

— Вот всё и плати. В моём дворе я хозяин. Что сюды залетело — то моё. Значится, мне и цену назначать. Да я, ежели возжелаю, могу и ваще… того, — мужик приподнял ногу, словно собираясь раздавить невидану зверушку.

Та тихо пискнула и обречённо зажмурилась.

— А ну не балуй! Не порть товар, клиент решает, — Ваня наклонился и подхватил раненую жабку под пузик. Посмотрел на неё, на жменю медяков, задумчиво глянул вдаль, и, нехорошо улыбнувшись, выпалил: — Эх, сгорел сарай — гори и хата! Забирай!

Монеты, звеня, отправились противному мужику за пазуху. Тот расплылся в блаженной улыбке, мысленно переводя звон меди в порции холодного пива.

Наш патлатый друг бережно посадил зверушку в торбу, развернулся и, не прощаясь, вышел за ворота.