Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

– А как можно было наесться на полях у нас в Йокенен!
– мечтательно воскликнул Герман.

– И зерна были не такие грязные, - ворчал Петер.

Под черной смолистой шпалой Герман нашел желтую картофелину, промерзшую насквозь. Герман сел на кучу щебня и вгрызся в нее, как в яблоко. Мерзлая картошка оказалась удивительно вкусная, сладкая, как какой-нибудь южный фрукт. Судорожно проглотив картошку, Герман встал, чтобы побежать следом за Петером. Вдруг рельсы стали изгибаться в его глазах, деревья вдоль полотна переломились, вагоны расплылись, облака стали черного цвета, и небо потемнело. Чувствовалась страшная усталость. Герман опустился на твердую щебенку, не испытывая никакой боли, камень казался ему мягкой подушкой. Так, с лицом, повернутым к земле, его нашел Петер.

– Ты что там копаешься рылом в дерьме?
– смеялся Петер, тряся Германа.

Но Герман продолжал таращиться в землю.

– Ты! Они сейчас уедут!

Петер сел рядом, стал уговаривать Германа, будить его. Ничего не помогало, и Петеру пришлось пойти за матерью. Вдвоем они донесли его до поезда, задвинули в вагон, как когда-то задвигали старую Воверишу, положили на старое место в углу. Подождем. Очнется.

– Эй, вставай!
– сказал Петер.
– Едем по Берлину, а ты тут дрыхнешь!

Он тряс Германа, пока тот не проснулся. Герман потер глаза. Тошнило и раскалывалась голова. Было темно.

– Это Берлин?

– Говорят же тебе, - сказал Петер.
– Мы уже час как едем по городу.

Поезд шел дико медленно, как будто по бесконечным строительным площадкам и наскоро наведенным мостам. Через равномерные промежутки сквозь щели вагона падал свет тусклых станционных фонарей. Герман собрался с силами, сел и стал через узкую щель смотреть в темноту ночи.

Берлин. В небо вздымаются уцелевшие стены домов, через оконные проемы светятся звезды - печные трубы, ничем не поддерживаемые, торчат среди развалин, как пни засохших деревьев. Глубоко внизу свет из подвального окна, заваленного горой обломков. Перекресток без людей, но с аккуратно сложенными в штабель кирпичами на тротуаре.

– Смотри, вон идет трамвай, - сказал Петер.

Действительно, прямо под ними через поле развалин шел трамвай, освещенный и даже прилично заполненный.

– Первый трамвай в моей жизни, - пробормотал Герман.

– В Кенигсберге тоже были, - заметил Петер.

– Но я еще не был в Кенигсберге.

– Трамвай идет быстрее, чем наш тихоход, - возмутился Петер.

На самом деле, трамвай догнал товарный поезд, обогнал его и задержался только на следующей остановке.

Километры и километры развалин. И где только живут люди?

– А здорово здесь намолотили, - заявил Петер.

Герман молчал. Неужели так выглядит вся Германия - бедная Германия?

– Если мы останемся в Берлине, будет фигово, - продолжал Петер.
– Среди этих камней ничего съестного не найдешь.

В противоположном углу вагона кто-то рассказывал о своих родственниках, живших в Берлине, в районе Фронау. Нужно будет к ним зайти.

Неожиданно возник вокзал, практически полностью сохранившийся и хорошо освещенный. К противоположной стороне платформы подошел трамвай. Полон прилично одетых людей, смотревших на их товарняк так, как будто это прибыл груз диких зверей из далекой Азии.

– Пожалуйста, сто метров вперед... потом направо... Увидите надпись "Временное убежище", спуститесь вниз.

– Мы туда надолго?
– осведомился кто-то из поезда.

– Только на эту ночь, - ответил железнодорожный служащий.
– Утром поезд пойдет дальше. Дальше на запад или в Тюрингию.

Но сначала нужно было попасть в это убежище. Перед ним стояла очередь длиной не меньше, чем от йокенского трактира до мельницы. Регистрация. Две девушки у входа записывали фамилии.

Герман втиснулся в очередь, встал перед какой-то незнакомой женщиной.

– А ты чей, мальчик?
– спросила она.

– Я один, - сказал Герман.
– Моих родителей здесь нет. Их забрали на работу в Россию.

– Ну, из этих-то никто и не вернется, - сказала незнакомая женщина. Кого забрали, те уже все погибли.

– Мои родители не погибли!
– закричал Герман так громко, что все обернулись.
– Они работают в России, а когда закончат, вернутся обратно в Германию.

Тут вмешалась мать Петера, сказав женщине что-то, чего Герман не понял.

– Хорошо, хорошо, мальчик! Когда в России работа закончится, они вернутся.

Две девушки усердно трудились в конторе. Записывали все. Фамилию, имя, место рождения. Наконец, они прошли. Убежище встретило их уютным теплом и настоящим туалетом, в котором пугающе громко шумела спускаемая вода. В умывальной длинный ряд кранов. Некоторые непрерывно текли.

"Вода в кранах горячая!" - обнаружил Петер. Они отправились осматривать убежище, хотели увидеть все, что там есть. Ого, даже кухня! Но на ночь кухня была закрыта. Ну ладно, утром наверняка дадут что-нибудь поесть. В одиннадцать одна из девушек выключила свет. Время спать. Можно вытянуться на замечательно мягких соломенных тюфяках, устилающих пол. Темно. Только красноватый свет от вывески "Временное убежище" падает от входа на бодрствующих и спящих. Трудно заснуть в таком убежище. Герман лежал без сна, смотрел на красный свет перед входом и вспоминал разговор с женщиной в очереди. Ее слова не выходили у него из головы. Было слышно, как в конторе смеялись девушки, звонил телефон. Герман ощупью перелез через спящих. Прошел так тихо, что даже Петер не заметил. Он постоял перед конторой, прежде чем собрался с духом, потом вошел, не стучась.

– Ну что, малыш?
– сказала девушка.
– В это время тебе надо спать.

– Я хочу найти моих родителей, - объяснил Герман.

– Как тебя зовут?

Герман сказал свою фамилию. Она взяла стопку бумаг, склонилась над ними, стала водить по спискам вверх и вниз указательным пальцем.

– Как зовут твоих родителей?

– Карл Штепутат и Марта Штепутат из Йокенен в Восточной Пруссии.

– Их нет в моих списках, - сказала она.

– Да они и не приехали сегодня, - сказал ей Герман.
– Их в марте забрали русские... Они не вернулись домой... Я думал, может быть, они из России поехали прямо в Берлин и ждут меня там. Если они сюда добрались, вы наверняка их записали.

Девушкин палец остановился. В полной растерянности она подняла глаза, выпрямилась. Тот же указательный палец, который только что проходил по спискам имен, коснулся Германовых волос.

– Нет, мой мальчик, их нет в этом списке, - сказала она.

Значит, нет. Не повезло. Герман закрыл за собой дверь, так же ощупью вернулся в темноте обратно.

– Ты чего болтаешься?
– пробурчал Петер, когда Герман улегся на свое место.

Всего один день в Берлине. Перед отправлением прежде всего пройти дезинсекцию. Это было даже забавно. Мужчины и женщины отдельно в одном большом помещении. Снять с себя все. Сидели голышом, пока одежда кипятилась в большом дымящемся котле. Запах средства от вшей намертво впитался в одежду. Прежде чем одеваться, в душ. В головы, под мышками и между ног втереть жидкость, чтобы вывести водворившихся там гнид.

Было ясно, что после санобработки в товарные вагоны уже не пошлют. Там вши набросились бы на них опять. Вместо этого - хотя это и казалось невероятным - обесвшивленных ожидали темно-зеленые пассажирские вагоны третьего класса. Герман разбирал на стенках вагонов казавшиеся бесконечно далекими названия: Кассель, Альтона, Вюрцбург. Это - куда они едут или откуда пришли вагоны?

Само собой разумеется, они захватили место у окна. Сидели, как бы стесняясь. Ноги обдувало теплым воздухом из отопительной системы. Они выезжали из Берлина в теплом пассажирском поезде. Время шло к обеду. Солнце уже давно стряхнуло с себя пыль развалин и поднялось в желтоватое, молочно-мутное небо. При дневном свете руины выглядели даже вполне сносно. Обнаружилось несколько уцелевших окон, и вообще в Берлине все активно жило, копошилось и дымилось. По улицам среди развалин ездили автомобили. На площадке, расчищенной разрывом снаряда, берлинские мальчишки играли консервной банкой в футбол. Были магазины, в которые входили и выходили покупатели. Наверняка там на двери висел колокольчик и позвякивал так же приветливо, как в йокенском трактире. Проехали мимо булочной, перед дверью которой стояла украшенная Рождественская елка.