Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию
Шрифт:

Они бы и еще послушали старика, если бы Петеру не понадобилось бежать в отхожее место. Уже несколько дней его мучил понос. Он не мог далеко отходить от выгребной ямы, вырытой за бараком номер двадцать пять. Пока Петер несся к занавешенной соломенными циновками открытой яме, сиденье над которой скоблили дочиста каждый день, Герман и Тулла оставались у входа в лагерь. Герману нравилось, когда он мог оставаться с Туллой один на один, и было удивительно, что сейчас он смотрел на нее другими глазами, не так, как десять месяцев назад в Йокенен. Ему нравились ее длинные русые косы. Его нисколько не беспокоило, что в косах опять было полно вшей. Одной дезинсекцией от этих паразитов просто так не избавишься. Герман схватил за косу, дернул так

сильно, что Тулла вскрикнула, вырвалась и убежала. Он помчался за ней следом. Они бегали по лагерной улице, прятались среди бараков и за мусорными баками, хихикали, визжали и чуть не столкнулись с пожилой женщиной, несшей из прачечной в свой барак мокрое белье, чтобы развесить на веревке у печки.

Возвращавшийся бледный Петер - шел он очень медленно - покачал головой, глядя на сумасшедшую возню. Чем заняться? Надо сходить к кухне. Они болтались перед входом в кухонный барак, осматривали каждого входящего и выходящего, перерыли помойку, ничего не нашли.

– Что будет сегодня на обед?
– спросил Петер женщину, носившую в кухню дрова.

– Ка-пу-ста, - смеясь, ответила женщина по-русски.

Может быть, им перепадет добавка, если они помогут носить дрова. Они несли по первой охапке поленьев, когда в лагерь въехала машина с громкоговорителем на крыше, хорошо знакомая им всем. Машина проехала по лагерной улице туда и обратно, оповещая, что в прачечной опять состоится врачебный осмотр. Хорошо, будет хоть перемена в однообразной лагерной жизни. Явиться всем. Женщины и дети в десять часов, немногочисленные мужчины в половине двенадцатого. Обед будет только после того, как все пройдут осмотр. Петер уже относился к мужчинам, но Герман мог идти в десять часов с Туллой и женщинами. Там он впервые увидел Туллу обнаженной, с распущенными длинными волосами. Господи, среди костлявых старых спин, желтой сморщенной кожи, отвислых животов и грудей, грязных, гноящихся ног Тулла выглядела как нежный, бледный ангел.

Еще одно утро. После раздачи хлеба Петер отозвал Германа в сторону и подвел к забору. Он без слов поднял проволоку и показал на дыру, достаточно большую, чтобы проползти на животе. Они зашли за Туллой. Петер пополз первым, потом Герман, за ним Тулла, безуспешно старавшаяся не запачкать платье.

И вот они за забором. Не зная, куда идти, пошли просто в поле, в сторону военного аэродрома, разбитые ангары которого виднелись на расстоянии нескольких километров на опушке леса. Пустынный бетонный ландшафт, изувеченные деревья, воронки от бомб и разбитые самолеты "Хейнкель" пугали Туллу. Она готова была бежать обратно в лагерь. Ради Туллы мальчики далеко обошли эти развалины и направились к садовым участкам на окраине города. Там из печных труб упорядоченного, уютного существования поднимался теплый белый дым. Сады и огороды были ухожены, заборы сверкали свежей краской. За некоторыми окнами еще стояли украшенные Рождественские елки. До Крещения, потом игрушки снимут. В поселке были люди, почтальон на велосипеде, конная упряжка с возом дров, а грузовой автомобиль на древесном угле развозил по домам мешки угольных брикетов. Были дети, шедшие с ранцами на спине в школу. Собаки, лающие на прохожих. Скворечники и птичьи кормушки на деревьях. Удивительный мир!

И кому только пришла в голову эта идея? Петеру Ашмонайту или Тулле? Потом уже трудно было выяснить. Во всяком случае, это Тулла сказала: "У них наверняка полно всякой еды".

Петер тут же стал думать, как что-нибудь стянуть. Можно придти в темноте и обследовать огороды. Может быть, где-то ссыпана в бурты картошка? Или свекла? Но Тулла предложила:

– А давайте просто попросим... Подойдем к двери и спросим, не найдется ли у них чего-нибудь для нас.

– Будем как нищие, - сказал Герман.

Но Петер уже воодушевился.

– Нищие или нет... Тулла подойдет к двери и скажет... А что нужно сказать?

– Почему я?
– спросила Тулла.

– Девочке больше

дадут, - объяснил Петер.

Они вместе разучили, что Тулла будет говорить:

– Я бедная беженка, два дня ничего не ела.

Сработало в первый же раз. Тулле дали по яблоку на каждого. Потом уже не так везло. В одном доме не открыли, перед другим их встретила собака. Но кое-что все-таки набралось: Рождественское печенье, морковка, сухой кусок хлеба.

Началось возбуждение сбора и набивания карманов. Они обходили сначала четные номера на одной стороне улицы, потом нечетные на обратном пути, забегали время от времени на параллельную улицу, никак не могли остановиться.

– Ни за что нельзя тащить все это в лагерь, - констатировал Петер.

Герман предложил отнести добычу на брошенный аэродром. Там они нашли более-менее уцелевший деревянный ящик и все в него сложили. Спрятали всю добытую картошку, морковку и свеклу под сосновыми ветками в лесу, рядом с жестяным крылом сгоревшего истребителя. Так, это было сделано.

Они наелись и уже не торопились успеть в лагерь на обед. Шли по полям, бросали камни вслед вспугнутым зайцам, сбивали с телеграфных столбов фарфоровые изоляторы. Строили планы будущих вылазок за лагерный забор, туда, в мир садов и огородов, теплых домов с печеными яблоками и картошкой в мундире.

– Вам тоже так жарко?
– спросил вдруг Петер.

Он сел на камень и подпер голову руками.

– Может, ты съел что-то нехорошее, - сказала Тулла озабоченным тоном медицинской сестры.

На последние сто метров до дыры в лагерном заборе ушло четверть часа. Петер не мог двигаться быстрее, все время присаживался.

– У тебя наверняка температура, - сказала Тулла.

Они протащили Петера под проволокой, как тащат мешок с картошкой. Положили, совершенно обессилевшего, на землю за соломенными циновками уборной.

– Ну, еще немножко и доберешься до кровати, и будешь спать, подбадривал его Герман.

Они поддерживали его с двух сторон до лагерной улицы. Там им встретилась мать Петера. Она взяла Петера на руки, буквально на руки, как маленького ребенка. Унесла в барак. Ушел Петер Ашмонайт.

Герман и Тулла остались одни на лагерной улице. Идти или не идти на обед? Конечно, зачем отдавать кому-то?

После еды слонялись в нерешительности по улице взад-вперед.

– Ну, теперь-то вы скоро уедете, - сказал старый сторож.
– Может быть, в Тюрингию или Шлезвиг-Гольштейн. Если еще неделю не будет новых случаев тифа, карантин снимут.

– А где это - Тюрингия?
– спросила Тулла.

Сторож тоже точно не знал. Но наверняка в Тюрингии хорошо. Те, кто раньше жил в лагере, всегда радовались, когда узнавали, что едут в Тюрингию. Некоторые даже писали оттуда. В Тюрингии есть горы, на которых снизу доверху растут яблони. Представить только - жить в таком краю летом!

– Это - зеленое сердце Германии!
– заявил старый сторож торжественно.

Когда стало темнеть, Герман пошел к своему бараку. У Петера на самом деле оказалась температура. Мать сидела рядом с ним на краю кровати и прикладывала к вискам холодный компресс. Герман залез наверх, лег в свою постель, свесил голову вниз.

– Один с Туллой я не пойду за забор, - пообещал он.
– Мы подождем, пока ты поправишься.

– За лесом есть деревня, - фантазировал в горячке Петер.
– Настоящая деревня с крестьянскими дворами.

– Мы туда пойдем, когда ты снова будешь здоров, - заверил Герман.

– В деревне мы добудем все, - шептал Петер.

– Лежи тихо, мальчик!

Вдруг Петер сел и закричал:

– Пить, дайте мне пить!

Фрау Ашмонайт пошла к печке, принести теплого чаю. Но, когда она вернулась с кружкой, Петер уже не хотел пить. Он ушел в себя, лежал, закрыв глаза.

– Боже мой, он без сознания!
– вскрикнула фрау Ашмонайт. Она выскочила из барака, побежала кратчайшим путем на пункт Красного Креста.

Поделиться с друзьями: