You raped my heart

Когда она оказывается на полу, стоя босыми ногами, то тут же начинает одеваться. Тобиас лежит на кровати, раскинувшись на всю ее длину, и наблюдает за девушкой с ленивой улыбкой. Трис косит на него глаза и молча продолжает одеваться. Когда сантиметры вожделенной кожи скрываются под слоем материи, лишь тогда молодой человек тянется, потом резко садится, напрягая мышцы пресса, и ищет на полу рядом с кроватью свою футболку.

— Я пойду на завтрак. Он уже начался. Хочу, чтобы мне хоть что-то досталось.

— Иди, — кивает он и смотрит так лукаво. Трис закатывает глаза, скрываясь за тихо скрипящей дверью, а Тобиас продолжает шально улыбаться.

Они ненормальные, отравленные чувством счастья. Им не вредит даже то бедственное положение, в котором они оказались. По правде, последние часы молодой человек просто старался об этом не думать. Наслаждался обществом Трис, ее улыбкой, смехом, крохотными точками веснушек на носу и щеках, выбившейся прядью из конского хвоста. Его девочка сильная, смелая и такая храбрая. Иногда ему за нее страшно. Сердце екает за грудиной, сбивается с ритма, и тогда Четыре прерывисто дышит. С Трис Приор все хорошо. Пока он рядом, с ней всегда будет все хорошо.

Девушка же спускается вниз. На выходе из комнаты, отведенной Тобиасу, она сталкивается с его матерью. Эвелин Джонсон смеривает Трис взглядом и уходит в противоположном направлении. Приор сверлит ее спину взглядом, а потом берется за перила лестницы, начиная считать ступени подошвой своих ботинок. Девушка знает, что не нравится матери Тобиаса. Джонсон достаточно к ней благосклонна, но иногда Трис кажется, что она говорит со змеей или со зверьем похуже. Та так улыбается, так смотрит, что неприятное, сосущее чувство завладевает всем существом Приор. Она лишь морщится и отводит взгляд. И чем только эта Джонсон лучше Мэттьюс?

В большом зале стоит гвалт. Такой знакомый, что Трис кажется, что она вновь в Бесстрашии. Там всегда было так шумно в столовой. Она помнит смех и шутки Юрая, громкий голос его старшего брата, добрую улыбку Уилла, смачное чавканье Эдварда, хохот Кристины и глаза Тобиаса, которые смотрели на нее через все столы, всех людей, прожигая и обволакивая, даря невероятное тепло. Кажется, что это было в другой жизни, что прошли века, а не какой-то месяц.

Трис хмыкает своим мыслям и садится рядом с Юраем Педрадом. Друг задумчив, нехотя копается вилкой в еде, как-то рассеянно отправляет себе в рот куски тушенки, медленно пережевывает мясо. Трис смотрит на него несколько секунд, а потом щелкает перед носом юноши пальцами.

— Юрай?

— А? Да? Что? — Он моргает несколько резко и, наконец, признает подругу. — Ты хочешь есть?

— Вообще, хочу, — отзывается Приор. — Ты такой задумчивый, — говорит она, когда Юрай протягивает ей консервную банку тушенки. Трис брезгует вилкой и достает мясо пальцами. И плевать, как это выглядит со стороны.

— Задумчивый… — Эхом отзывается он, а девушка хмурит брови. Видеть такого младшего Педрада ей еще не приходилось. В любой ситуации юноша шутил, ерничал, язвил, выделывался, вызывая всеобщий хохот или как минимум слабое движение губ. Он всегда был таким живым и непосредственным. Столь отстраненного, без улыбки на лице Юрая Трис не узнавала. — Я думаю о ней, — говорит юноша и кивает в сторону склоненной фигуры.

Приор оборачивается, ловит взгляд зеленых глаз, не может сдержаться от улыбки, тревожно-искренней, а потом снова сморит на Юрая. Кристина. Он думает о ней.

— Что между вами произошло? — Осторожно интересуется девушка. — Ты ведь целовал ее. — На этих словах Трис вздрагивает, потом что жестяная банка встречается с каменным полом слишком громко. — Прости, — тут же говорит девушка и втягивает носом воздух.

— Ничего, Трис, — и Приор не может понять, то ли это ответ на ее вопрос, то ли на ее извинение. — Мне кажется, что я ее потерял, толком и не обретя.

Трис Приор молчит, передает банку тушенки молодому человеку, сидящему слева от нее. Его лица она не знает. Возможно, видит впервые. Девушка облизывает свои пальцы, давно не заботясь о правилах приличия. Не здесь, не среди афракционеров. Она зубами выковыривает кусочки мяса из-под ногтей, еще раз облизывает сами пальцы, словно тянет время.

— Эрик, — наконец, говорит она.

— Эрик, — соглашается Юрай.

Так они и сидят в тишине, слушая чью-то беззаботную болтовню сзади, сосредоточенное пережевывание скудной пищи впереди, голоса и шум ботинок, чей-то вскрик и просьбу успокоиться. Трис не хочет больше говорить о Кристине с Юраем. Ему неприятно, и Приор трогает мутное чувство. Кристина — дурочка. Она явно нравится парню, но вместо этого она сидит с Эриком.

Эрик.

Трис хмурит брови. Что между ним и ее подругой происходит? Она видит, замечает, как ведет себя с ним Кристина, как тянется к нему, какие взгляды бросает, как легко стала к нему обращаться, как часто стали пересекаться их пути. И он, вроде, не рычит так больше на нее. Смотрит все исподлобья, но что-то изменилось. Трис тревожно. Она не может понять, какую игру ведет подруга, и во что играет сам Эрик. Трис знает, что боится за Кристину. Она лезет в пасть дикого зверя, неприрученного и скалящегося. Разве это может закончиться хорошо? Трис Приор волнуется, но ничего не может с этим поделать. В конце концов, Эрик — это выбор Кристины. Жаль, что никто из ее друзей пока не может с этим мириться. Сама Трис понятия не имеет, как относиться к тем разительным переменам, которые происходят с ее подругой. Как относиться к самому Эрику, человеку опасному и непредсказуемому.

Весь день проходит в тренировках. Трис бьет грушу, пока ее костяшки не начинают болезненно саднить. Тобиас повторяет, что у нее слишком слабые мышцы рук. И все последние дни девушка изводит себя тренировками, стараясь укрепить плечевые мышцы. Груша, отжимания, броски тяжелых дисков, стрельба, метание ножей. Последнее она делает с видимым наслаждение и удовольствием.

Вечер наступает неожиданно и быстро. Приор разминает напряженные руки. Мышцы дрожат и вибрируют под кожей, и у девушки никак не получается расслабить их должным образом. Она улыбается, думая о том, как сейчас поднимется наверх, совершенно нагло и бесстыдно вытянется на кровати Тобиаса, и, когда он придет, будет просить о массаже. За добровольную плату, само собой. Мысли о Четыре заставляют улыбаться еще шире, чувствовать себя влюбленной дурочкой. Счастливой. Прекрасное чувство.

Трис поднимается по дальней лестнице, проходит мимо указателя, нанесенного на стену ярко-белой краской, идет по длинному и плохо освещенному коридору. На электричестве афракционеры экономят. Приор давно заметила, что в длинных коридорах с множеством одинаково обезличенных дверей, горит всего несколько лампочек, несмотря на то, что вкручено их гораздо больше. Приходилось ориентироваться в полумраке или добывать себе фонарик, что, в общем-то, было сущей роскошью.

— Стифф, — этот голос настигает Трис около кабинета Эвелин Джонсон, когда до вожделенной комнаты Тобиаса остается всего лишь пара метров. Приор призывает себя к благоразумию — просто взять и дойти. – Что, торопишься снова поиграть в подстилку? — Девушка сцепляет зубы. Не реагировать, не реагировать, не реагировать. Этот слизняк не достоин никакой реакции. — Стифф, мне скучно, когда ты молчишь.

— Заткнись, — это вырывается против ее воли. Трис едва поворачивает голову и видит кривую ухмылку Питера Хэйеса.

— О! Реакция пошла, — усмехается он и делает шаг вперед. В тусклом свете электрических лампочек Приор замечает нож в мужских ладонях и что-то еще, белое, сжатое в комок, то ли лист бумаги, то ли что-то на него похожее. Девушка смотрит на Питера зло, кривит губы так брезгливо. Он ведь только и ждет того, чтобы ее спровоцировать, задеть, сказать что-то колкое и язвительное. Мразь.