You raped my heart

— Бежишь отсосать своему ненаглядному?

— А тебе завидно? — Умная Трис не стала бы так говорить, не стала бы вестись на сущую провокацию, направленную лишь на выведение ее из себя. Но умная Трис уступила место Трис эмоциональной. И эта Приор не ведает, что творит. С Питером у нее никогда не получалось вести себя ровно, безразлично, хладнокровно. Он жалил больнее всего, и хотелось отчаянно и яро расцарапать ему глаза. Он этого заслуживал. Вот так вот просто.

— Хотел бы я, чтобы ты приласкала моего…

Звук пощечины такой громкий в тишине коридора, такой неестественный, эхом отражается от стен. Ладонь Трис горит, Питер лыбится еще шире. Он победил. Девушка знает. Видит это по его глазам, чувствует в пульсации ладони, отдающей жаром удара. На щеке Хэйеса отчетливо проступает красный след женской ладони. И тогда на мгновение Трис чувствует удовлетворение.

— Сучка, — Питер с такой силой врезает тело Приор в стену, что на слепое мгновение весь дух покидает его, лопатки больно бьются о твердый камень, в глазах саднит от резкого удара. Трис порывисто втягивает носом воздух, а Питер шипит ей в самое лицо, брызгая слюной, — тварь. Еще раз поднимешь на меня руку, сломаю ее тебе.

— В чем твоя проблема? — Вдруг спрашивает девушка. — Член маленький? Никто не дает? Или все же дело в отсутствии мозга? — Бесстрашие изменило ее, сделало дерзкой, смелой, решительной, грубой. Беатрис Приор из Отречения никогда бы не сказала таких слов. Ее учили помогать людям, не держать на них зла, не таить обиды. Трис Приор из Бесстрашия готова защищать себя и словами, и делом. Питер держит ее крепко, но девушка отчего-то не боится. Проблема ведь не в ней. Проблема в нем.

— Смотрите-ка, как заговорила, — тянет он, а она умудряется с такой силой наступить ему на ногу, что Хэйес чертыхается, матерится хуже Эрика и отпускает ее.

Трис кидается в сторону, по направлению к комнате Тобиаса. Замирает, резко наклоняется, тонкими пальцами нащупывая металл ножа, спрятанного у самой щиколотки. Она быстро достает его, оборачивается и выставляет лезвие вперед.

— Не смей ко мне подходить, — глаза ее горят, волосы растрепались, грудь подымается и опускается, одежда чуть помята, все мышцы подрагивают, но в ней такой, опасной, решительной и истинно бесстрашной, есть особая прелесть. — Не подходи, — повторяет она.

Питер Хэйес смотрит на нож, потом переводит взгляд на лицо Трис и вдруг улыбается. Приор быстро моргает. Улыбка не исчезает с лица юноши. В этой улыбке что-то не то. Так думает Трис.

— Салют, Стифф, — он усмехается, разворачивается на пятках и уходит, оставляя ее обескураженную, со сморщенным от удивления лбом, лишенную ориентации и понятия, почему он так быстро сдался, спустил все ее слова, слишком грубые. Но Трис просто ответила ему его же монетой. Научилась, оскалилась. Но все же не стоит. Не надо уподобляться ему, бросаясь такими фразами.

Не надо.

И молча пообещать себе быть выше этого, быть выше Питера Хэйеса и всех подобных ему. Трис глубоко вдыхает, а потом медленно выдыхает. Руки ее дрожат сильнее от напряжения и усталости после практически целого дня в тренировочном зале. Приор хочет уже толкнуть знакомую дверь и оказаться в уютной обстановке комнаты Тобиаса, где все пропахло им, ее Четыре. Но что-то ее останавливает. Она поворачивает голову и смотрит в ту сторону, где скрылся Питер. Что эта сволочь вообще здесь делала? Девушка бросает несколько рассеянный взгляд на каменные плиты под ногами и тут замечает у самой стены белое пятно. То ли клочок бумаги, то ли что-то еще, то самое, что сжимал в своей ладони Питер. Не зная отчего, Трис воровато оглядывается, делает несколько шагов, ровняется со смятой бумажкой — девушка уже не сомневается, что это какой-то лист — наклоняется и зажимает в руке хрустящую под пальцами бумагу. Она разворачивает ее быстро. И дыхание перехватывает. Трис Приор смотрит на черные точки, линии, выведенные быстро, но аккуратно и так отчетливо. Она узнает повороты и комнаты, лестницы, видит, как множатся на бумаге этажи.

Кажется, Трис Приор нашла стукача. Она поднимает глаза и смотрит в дальний конец коридора, где еще пару минут назад мелькнули черные ботинки Питера Хэйеса.

Предатель.

========== Глава 25 ==========

Кристина давит ногтем на царапину. Вот поддевает коросту, отковыривает и обнажает багряный сок тела, снова давит пальцем, и красные разводы стынут на смуглой коже. Так, царапина. А девушка все кусает губы. Искусала до такой степени, что они зарубцевались. Сидит в общем зале, колупает свое плечо и ни на кого не смотрит.

Все осточертело.

Такая жизнь, тотальная неизвестность, страх и чувства, что теснят грудь. Она начинает понимать, начинает догадываться, и от этого страшнее вдвойне. Разве так надо? Разве так можно? Дикость какая-то, не иначе. Может все это — дурной пейзаж страха, вколотая сильно действующая сыворотка? Кристина и рада была бы обмануться, да не может. Искреннюю не обманешь. Все это — ужасающая правда, вязкая и тягучая как грязь под ногами. И от нее так же тошно.

Электрическая лампочка над головой хлопает с противным звуком, гаснет так внезапно, что девушка морщится. Кристина задирает голову. Потолок серый, покрытый плесенью, одинокий черный шнур болтается столь сиротливо. Девушка фыркает. Эта комната напоминает ее жизнь. Такую же куцую, блеклую и беспросветную. Наверное, не стоит так думать, не стоит позволять завладевать собой фрустрации, этим чувствам, апатичным и от того столь страшным. Но она иначе не может. Или не хочет.

— Можно?

Голос знакомый, почти теплый, почти тот, к которому она привыкла. Кристина смотрит на Юрая. Тот стоит рядом, мнется. Руки засунуты в карманы черных штанов, серая футболка чуть сбилась на теле, край ее задрался, обнажая полоску смуглой кожи и шрам на боку.

— Можно, — говорит Кристина и отодвигается в сторону, позволяя юноше сесть на скрипящую кровать.

Они молчат. Юрай вертит в руках какую-то леску, разгибает и складывает ее. Не смеется, не шутит. И от этого девушке не по себе. Она искоса поглядывает на него, следит за ловкими движениями его длинных пальцев, за напряженным выражением лица. Словно он сидит и что-то обдумывает. Даже линия его рта слабо искажается, будто он хочет что-то сказать, но не решается. Кристина хмурит лоб, складывает брови гармошкой, запускает пальцы в свои коротко остриженные волосы. Ей неловко. Она знает, как поступила с Юраем, знает, что дала призрачную надежду, а потом сбежала, струсила.

Это все Эрик. Прости.

Хотя кому она врет? Это не Эрик. Это она сама. Ее решение, ее тяга к жестокому и опасному человеку, возможно… Мысль запинается, наскакивает на стенки черепной коробки, мечется там как загнанный зверь. Кристина боится подумать, даже сложить звуки в слога. Чувства? Дурное, нехорошее. Не по отношению к Эрику.

— Прости, — выдыхает она и смотрит на свои руки.

Юрай отчего-то улыбается. Улыбка у него красивая. Ямочки появляются на его щеках, глаза блестят привычным светом. На мгновение Кристине кажется, что пышущая энергия силы и жизни возвращается к нему. Тогда она поворачивает голову, смелея, протягивает руку и касается его щеки. Кожа у него горячая, так, что ей обжигает пальцы.

— Не надо, — голос хриплый, надтреснутый.

Девушка спешно убирает руку, но голову не отворачивает. Юрай Педрад смотрит на нее внимательно. Глаза его сужаются до черных точек. И Кристине вдруг становится не по себе. Она хочет отвести взгляд, но вместо этого просто смотрит на мужское лицо. Она не понимает и не знает, что происходит с ней. Как все было бы просто, если бы она сейчас потянулась и поцеловала его. Хлоп и все. Проблема решена. Ведь Юрай — это правильный, верный выбор. Может, стоит так сделать? Кристина облизывает губы и смотрит на его рот. Юрай, кажется, чувствует, как меняется атмосфера, как нервничает девушка рядом с ним. Кристина делает неосознанное движение вперед, так, что задевает его нос своими жесткими волосами. Она поднимает голову, готовая потянуться к его губам. Юрай весь застывает, просто смотрит на нее во все глаза и такое неверие во взгляде.

Дверь в общий зал распахивается с ужасающим грохотом.

Кристина так резко садится ровно, что юноша думает, что ее желание, ее слабые движения, ее близость ему привиделись.

Дура. Трусиха. Непроходимая идиотка. Тупица.

Девушка чуть приподнимает подбородок, делает глубокий вдох и смотрит прямо. И тут же практически давится воздухом. Эрик, приподняв бровь, насмешливо разглядывает ее, ленно привалившись к стене, подперев серый камень своим плечом, едва запрокинув голову. Глаза у него стальные, такие холодные, что Кристина ощущает, как неожиданный мороз вшивает ей в кожу свои снежные иглы. Она передергивает плечами, сбрасывая с себя морок ощущений. И тут видит, как Эрик отворачивает голову, хмурит брови, становится прямо, напрягается. А она, как дура, сидит и пялится на него. Отводит взгляд, косит глаза на Юрая, который смотрит на нее так красноречиво, горько хмыкает и встает на ноги. Кристина хочет открыть рот, что-то сказать, но тут же захлопывает его, видя престранную картину. Глаза ее расширяются от удивления. Она проворно вскакивает, выпрямляясь во весь рост, чуть ли не вставая на цыпочки. Оживляется весь зал, тихий шепот отражается от стен.