You raped my heart

— Если тебе об этом месте сказала Тори, то я ее убью, — цедит Юрай Педрад сквозь зубы. По-доброму так, но в то же время с угрозой. Не убьет он Ву, но что-то да скажет.

— Юрай! — весело тянет Кристина. — Что ты тут делаешь? — и язык почти не заплетается. — Тебе же на меня плевать, — и голос пьяный, хихикающий после каждого слова.

— Дура же ты, — качает он головой. — Идти можешь?

— Подожди, — она выставляет вперед указательный палец правой руки, пьяно тычет им в лицо юноши. Юрай лишь отклоняется и перехватывает ее запястье. — Какого черта ты сюда приперся? Отвечай.

Педрад вдруг усмехается. Складывает руку на груди и отпускает девушку. Та моментом съезжает вниз, и широкие ладони снова обхватывают ее талию.

— Я сама, — пьяно протестует Кристина. — Что тебе от меня надо?

Теперь Юрай откровенно улыбается. Окидывает ее выразительным взглядом. Пьяная, расшатанная, с красными болезненными глазами — она ведет себя забавно. Но улыбка сползает с лица юноши. Он ведь понимает, что кроется за всем этим. За пьянством, за желанием уйти от мира, оторваться. Он знает причину. Возможно, даже все-таки корит себя за то, что оттолкнул. Она ведь мучается, страдает. Но и Юраю тошно. Он не хочет, чтобы она его пользовала.

— Кристина, он того не стоит.

Она молчит. Лишь икает время от времени. У нее начинают блестеть глаза. Она моргает. Трет их пальцами, давит на глазницы. Юрай знает, что ей хреново, что плохо, что так отвратительно. Причин тут много. Педрад и рад бы не знать то, что знает. Но он ведает, понимает, осознает. Он ведь не признается ей, что не выпускает ее из поля своего зрения. Она ведь дурная, болезненная и ломкая, рано или поздно выкинула бы то, что совершила сегодня. А она ему дорога. Может, со временем, Эрик и уйдет из ее сердца. Юрай понимает, что готов подождать. Не решил еще точно, не определился, но эта хрупкая девушка вызывает в душе бурю непрошенных эмоций. К ним он почти привык.

А ее глаза все больше и больше, заволакивает их влагой. Спиртное, сигаретный дым и эмоции — плохое сочетание. Очень плохое. У Кристины бегут слезы по лицу. Она всхлипывает. И Юрай ее больше не спрашивает. Всего лишь ловко подхватывает на руки, заставляя обнять себя за шею. А она просто пальцами вцепляется в его плечи. Давится слезами, боится поднять на него глаза. Все еще пьяная, но осознающая и понимающая. Стыд уже проникает ей под кожу, будит в ней что-то, будоражит. Совесть ее поднимается глубоко в душе. Юноша доносит ее до общей спальни, опускает на кровать и накрывает сверху одеялом. Кристина не хочет поднимать на него глаз. Он смотрит на нее несколько секунд. На растрепанные волосы, опухшее лицо, чуть поджатые губы. Педрад почему-то улыбается. Еще одно мгновение и поворачивается, чтобы уйти.

Кристина хватает его за запястье быстро для ее пьяного состояния и расшатанных нервов.

— Юрай, — тянет она, а он оборачивается. — Спасибо, — губы ее едва размыкаются, но он понимает.

В девичьих глазах слишком много боли. Откровенной, явной, яркой. Юрай мнется. Но Кристина уже отпускает его руку и устраивается на подушке, опуская веки. Педрад вновь улыбается. Тепло, так по-человечески, давит в себе желание провести пальцами по ее волосам. Нет. Не сейчас. Девушка сама должна решить, сделать выбор, сама прийти к нему. Он примет, если она целиком и полностью решится. А Кристина может. Эрик — это помутнение рассудка. Эрику бы Юрай выдрал сердце, если бы встретил его. Как хорошо, что эта скотина не может попасться ему на глаза. Последний взгляд на заснувшую девушку, еще одна улыбка — юноша уверен, что завтра ей будет очень стыдно. Его это забавляет, уже тянет над ней подтрунивать, как это было всегда.

Спи.

Кристина просыпается с жуткой головной болью. Череп раскалывается, ноет и зудит. Словно жуки копошатся и ползают изнутри. Мерзкое ощущение. У нее болит все тело. Каждая кость отзывается неприятным дребезжанием. Кристине плохо. Она еле добредает до душевой. Кран откручивает она долго, даже не поднимает глаз на треснувшее зеркало. Вода течет медленно. Холодная, ледяная. Девушка плещет ее на лицо, шею, руки, а потом просто склоняется вниз и засовывает голову под струю. Холод прошибает каждую ее клетку, бодрит. Кристина трясет головой, брызги разлетаются вокруг нее. Она закрывает кран и долго смотрит на себя в зеркало. Опухшая, осунувшаяся, бледная. Хорошо, что еще не рвало. У нее почему-то дрожат пальцы. К черту все. Мало ей было разбитой души, так теперь ломаное тело.

Кристина весь день ощущает себя странной вязкой субстанцией. Она плохо чувствует руки и ноги, у нее болит голова, и она ни с кем не хочет говорить. Перед Юраем ей стыдно. Она смутно помнит, что говорила ему, как отвечала. Вспоминает лишь, что он нес ее на руках. Тори кладет ей ладонь на плечо и спрашивает, как она. Кристина лишь жмет плечами. Ву жует нижнюю губу, словно хочет открыть рот и что-то еще произнести, но женщина этого не делает. Она уходит, оставляя девушку одну.

Кристина избегает младшего Педрада. Всячески. Обходит его десятой дорогой, разворачивается в коридорах, если видит его поблизости, прячется за чужими спинами. Она ведет себя как маленький ребенок. Малодушно, стыдно, как-то глупо. Она боится посмотреть Юраю в глаза и увидеть в них отторжение. Она была пьяной, в каком-то странном злачном месте, среди незнакомых людей. Так много выпила, так громко и развязно смеялась, открывала рот невпопад. Кристине хочется провалиться сквозь землю. И разве стало лучше? Она чувствует себя еще гадливее, чем прежде. И совершенно не хочет знать, что о ней думает Юрай.

Юноша ловит ее вечером, когда девушка направляется в общую спальню. Кристина огибает угол и впивается глазами в знакомую кожанку. Девушка тупо моргает, а потом делает шаг в сторону. Кожанка двигается вслед за ней, преграждая путь. Тогда Кристина делает шаг вправо. Кожанка туда же. Кристина останавливается, смотрит на блестящую молнию на куртке и думает, что ей делать.

— Может, поднимешь глаза? — интересуется веселый голос.

Юраю забавно! Вы только на него посмотрите. Кристине почему-то хочется возмутиться. Но она все же подчиняется и с удивлением обнаруживает, что он смотрит на нее как прежде. Тепло, так невероятно тепло, что ей хочется потянуться вперед, схватить это тепло пальцами, крепко прижать к себе.

— Закрой рот, тебе не идет, — юноша веселится дальше.

Кристина вспыхивает. Зубы ее клацают о зубы. Девушка мнется, заламывает фаланги, чешет висок и не знает, куда себя деть. Педрад все улыбается.

— Идем, — и протягивает ей руку, — я хочу с тобой поговорить.

Она лишь кивает и принимает предложенную ей ладонь. Кожа у Юрая горячая, кровь циркулирует под ней быстро, бежит по венам. Кристина сжимает его руку чуть сильнее, чем надо. Это чтобы проверить, что он настоящий, что действительно говорит с ней, что вот-вот между ними исчезнет вся недосказанность. Девушка чувствует, как невидимое давление исчезает с ее сердца. Ей легче дышится, проще живется, шире смотрится на мир. Так ведь и должно быть. В ее-то годы. Она даже забывает про войну, про все эти смерти, про море крови, про искаженные гримасой злобы и боли лица.

Про Эрика.

Кристина забывает и о нем.

Когда на ее плечи ложится чужая куртка, девушка лишь поднимает голову. А Педрад уже толкает тяжелую дверь. Ночной воздух ударяет в самые ноздри, и Кристину на мгновение мутит. Давно не чувствовала свежего воздуха, давно он не забивал ее горло и легкие. Юрай приводит ее на крышу. Кристине хочется возразить, сказать, что сюда запрещено подниматься, но она этого не делает. К черту. Везде какие-то правила, своя иерархия, непонятные ей градации. Она так не хочет. Она хочет быть здесь и сейчас. Перехватывает чужую куртку пальцами, зачем-то вспоминает, как Эрик давал ей свою кожанку, морщится на этом моменте и ныряет в знакомое тепло, которым пропиталась вся черная ткань.

— Ты не хочешь ничего мне сказать? — спрашивает юноша, садясь на парапет и ставя на камень одну ногу, сгибая ее в колене.

Кристина опускается рядом, чувствует, как ветер треплет ее волосы, чистые после утреннего холодного душа. Она заправляет черную прядь за ухо, молчит некоторое время, а потом все же произносит:

— Прости меня за вчерашнее. Я ужасно себя повела.

Она видит, как Юрай прячет улыбку. Широкую, залихватскую, такую родную.

— Но у меня были причины, — вдруг продолжает она, и он смотрит на нее серьезно, — мне больно, — шепчет девушка, не поднимая глаз. — Меня сжирает ненависть и комок противоречивых чувств. Я устала, я так устала. Еще немного и просто тресну. — Замолкает, кусает нижнюю губу, практически до самой крови. Юрай видит алую каплю. — Я ненавижу его. Я хочу его убить. Разве это нормально? Я поверила ему, как последняя дура. Я была такой идиоткой. Я… — она заикается, теряет слова, плечи ее поникают. — Прости меня за это. Пожалуйста, — тянет Кристина.