Юбер аллес (бета-версия)

– Что, русский?
– поинтересовался Микки.

– Говорят, он цыган, - шёпотом сказал Лен.

Микки передёрнуло. Он слышал, что цыгане - это был такой народ, который воровал детей. Мама когда-то что-то писала про цыган. Насколько Микки понимал, с цыганами фашистское государство сделало что-то плохое.

– Он бродяжничает, - продолжал Лен, - и ещё попой торгует.

– Как это?
– не понял Микки.

– Ну, есть такие люди, которые любят в попу, - туманно объяснил Лен.
– За это взрослых в настоящую тюрьму сажают. Аксель малолетка, вот его и держат тут. Мне дежурный сказал, он тут уже в восьмой, что-ли, раз, сидит. Держись от него подальше.

Аксель вернулся быстро. Кинул в сторону Микки сырой ком одежды, вскарабкался на своё место наверху и демонстративно засопел в две дырки.

На завтрак было картофельное пюре, комковатое, залитое каким-то несъедобным коричневым соусом, и чай. Микки не мог это есть, зато благодарный Лен переложил всё к себе в тарелку и сожрал. Аксель попытался украсть с чуждого стола котлету, получил пинка.

Днём Микки вызвала к себе фрау Офен.

Она была не одна. Рядом сидела женщина в какой-то странной одежде: Микки никогда такой не видел.

– Здравствуй, Михель, - сказала Валентина Сергеевна.

– Здравствуйте, фрау Офен, - тут же отозвался Микки.

– С тобой хотят поговорить, - фрау Офен не стала уточнять, кто именно.
– Отвечай на все вопросы честно и правильно. Я пока отлучусь. У меня много дел.

Микки, однако, почувствовал, что фрау Офен сердится, и решил, что вторая женщина, наверное, ещё опаснее.

– Здравствуй, Михель, - ласково сказала женщина.
– Я из полиции. С твоей мамой случилось несчастье, и мы хотим понять, что произошло.

– Мама умерла?
– выдохнул Микки.

– Жива, жива твоя мама, жива, - довольно улыбнулась женщина. Микки почувствовал, что она не врёт, и немного приободрился.

– Я хочу поговорить с тобой о маме, - продолжала женщина.
– Только так мы сможем ей помочь.

Посыпались вопросы. Мама чем-нибудь болеет? Принимает ли мама какие-нибудь лекарства? Что это за лекарства? Где она их покупает? Не ведёт ли она себя иногда странно? А папа? Не болеет ли папа чем-нибудь, не принимает ли лекарства? Давал ли он какие-нибудь лекарства Микки?

Микки пытался отвечать, но очень быстро устал. Ответы требовали внимания, а с ним у него было плохо. Очень скоро он стал клевать носом на стуле. Последний вопрос он просто проигнорировал. Женщина рассердилась и назвала его плохим мальчиком, а потом позвала госпожу Офен. Они о чём-то поговорили на непонятном языке - видимо, на русском. Микки тем временем боролся с желанием стащить со стола красивую длинную авторучку.

Наконец, опасная женщина ушла, а госпожа Офен осталась.

– Ты плохой, скверный мальчишка, - сказала она ему.
– Ты плохо отвечал на вопросы полиции.

– Я ничего плохого не делал, - заныл Микки, предчувствуя наказание.

– Я не разрешала тебе говорить!
– зашипела фрау Офен.
– Ты плохо отвечал на вопросы и был невнимателен. Госпожа следователь говорит, что ты либо глуп, либо притворяешься. Я решила дать тебе время подумать над своим поведением. Сегодня ты останешься без ужина - возможно, это прояснит тебе память и научит почтительности. Если это не поможет, придётся перевести тебя в другой блок, к трудным детям.

Микки вспомнил Акселя и Лена, попробовал себе представить, каковы же "трудные" дети, и отчаянно заревел. Ему очень не хотелось в блок к трудным детям.

– Прекрати!
– рявкнула фрау Офен.
– Если будешь хорошо себя вести и сотрудничать с полицией, - добавила она, - тебе никто ничего не сделает. Завтра мы погорим об этом подробнее.

Когда он вернулся в камеру, то Акселя там не было. Как сказал ему Лен, Аксель плюнул в дежурного, тот его избил, и сейчас оба находятся на разбирательстве.

– Карцер дадут, - уверенно сказал Лен. Микки не понял, что такое карцер, но по тону мальчика сообразил, что это очень нехорошее место.

Ночь прошла скверно: он не мог заснуть. Под утро, когда удалось немного сомкнул глаза, его поднял дежурный и велел идти на завтрак. Потом в туалетном блоке Микки поскользнулся на потёке мочи на полу и чуть не разбил себе голову. В общем, он настроился на то, что ничего хорошего сегодня в его жизни не случится.

Днём его снова повели к фрау Офен. Микки приготовился к тому, что там будет ещё и та женщина в странной одежде, но её не было.

– Михель, - сказала Валентина Сергеевна, даже не пытаясь скрыть неудовольствия, -сегодня вечером за тобой приедет мама и тебя заберёт.

Микки сначала не поверил. Даже когда ему вернули курточку и передали шапочку - ту самую, которую везла с собой мама - он всё ещё не верил в то, что всё кончилось.

Обратно его не отправили, а заставили сидеть в какой-то маленькой комнатёнке с облупившимися стенами, покрытыми зелёной краской. Он сидел на длинной лавке и гадал, скоро ли мама его заберёт и какой скандал он ей устроит.

Сидеть пришлось долго - во всяком случае, Микки это время показалось вечностью. Он даже подумал, что в обществе Акселя и то было веселее.

В конце концов появилась фрау Офен, надела на него курточку и повела его по каким-то плохо освещённым коридорам, где ходили какие-то люди. А потом он увидел маму и мужчину из самолёта.

Микки вырвался и побежал к матери, разразившись счастливым рёвом.

Потом была какая-то небольшая возня, мама подписывала бумаги, а Микки всё плакал, уткнувшись носом в её бедро. В эти минуты он, наверное, любил маму Фри как никогда в жизни.

Когда они вышли, Микки повернулся к зданию ЦВИНПа и сказал: "Русские свиньи". Ему очень хотелось это сказать.

Мама тут же начала извиняться за него перед человеком из самолёта, и у Микки тут же прошёл приступ сыновних чувств. В машине мальчик сидел тихо и думал, как он накажет мать при первом же удобном случае.

Дальше случилось то, что мальчику не хотелось вспоминать ещё больше, чем даже своё пребывание в ЦВИНПе. Особенно постыдным было то, что мать применила к нему силу - едва ли не впервые в жизни. Ещё хуже было то, что у неё это получилось. Микки вспомнил, как мама зажимает ему нос, держа в другой руке таблетку снотворного, и покраснел от злости. Такое имел право только Жорж, а не Фри... Так или иначе, от таблетки он почти сразу заснул.

На следующее утро он долго не мог понять, где находится: это был не дом и не ЦВИНП. Во всяком случае, он лежал на мягкой постели, а не на койке, в пижамке. Мама вертелась перед зеркалом, пытаясь уложить волосы в причёску. Во рту она держала шпильки.

Мальчик вспомнил вчерашнее унижение и запустил в неё подушкой: пора было начинать скандал.

Мать обернулась.

– Микки, - промычала она, не вынимая изо рта шпилек, - сегодня постарайся вести себя очень хорошо.

Через три часа Микки, наспех собранный - он всё-таки устроил скандал с рёвом и с удовольствием написал в постель - сидел в салоне роскошной машины и держал в руках огромного игрушечного льва с золотистой гривой. Рот его был перепачкан шоколадом, карманы набиты конфетами в блестящих обёртках.