Юбер аллес (бета-версия)

– Вы полагаете, мы можем проиграть референдум?
– осведомился Фридрих, и это был не праздный вопрос. Если израильская разведка располагала информацией на сей счет, к ней стоило прислушаться.
– Конечно, всякая шушера мутит воду, но, по-моему, ситуация в Райхе вполне благополучна во всех значимых для простого гражданина сферах. Массовым протестным настроениям просто неоткуда взяться.

– Вот это-то и плохо, что все благополучно, - проворчал Гуревич.
– Будь у вас серьезные объективные проблемы, можно было бы сплотить нацию под лозунгом борьбы с ними. Пока мы ведем с арабами войну за выживание, заикаться о смене государственного строя в Израиле может только сумасшедший или самоубийца... А когда все хорошо, люди тупеют и начинают беситься с жиру. Им начинает хотеться чего-нибудь новенького, остренького, неважно даже, если ради этого придется сломать надежное, но надоевшее старое. При этом они совершенно не думают о последствиях. За годы благополучия они привыкли к безопасности и уверились, что ничего плохого с ними случиться просто не может...

– Все опросы показывают, что подавляющее большинство выскажется за сохранение Райха в нынешнем виде, - возразил Власов.

– Опросы! Знаете, господин полковник, всякий инструмент хорош в тех условиях, для которых он разработан. Опросы - это инструмент демократических стран, где каждая домохозяйка считает себя вправе требовать к ответу президента. А у вас при любом опросе, будь он хоть десять раз частным и анонимным, средний гражданин никогда не скажет, что он на самом деле думает. Он скажет то, что от него хотят услышать, а потом пойдет и проголосует по-своему. Не говоря уже о том, что революции никогда не делаются большинством. Большинство, которое всем довольно, сидит дома. А недовольное меньшинство идет на улицы... или на избирательные участки.

– Предположим чисто теоретически, что ваши опасения справедливы, и мы проиграем референдум. Это действительно так плохо для Израиля? Тема "исторической вины и необходимости покаяния перед юдским народом" - одна из любимых у деятелей типа Новодворской, - с усмешкой заметил Власов.

– Для Израиля это будет катастрофой, господин полковник, - серьезно и грустно ответил Гуревич.
– Вы сами прекрасно знаете, во что они превратят Райх. Точнее, никакого Райха не будет, он распадется в считанные дни - а если не захочет распадаться сам, ему помогут... А Дойчлянд, да и прочую Европу, они превратят во вторую Францию с ее шестью миллионами мусульман и президентами, воздающими государственные почести главарям арабских террористов. Во вторую Британию, где боевиков для "священной войны с сионизмом" в открытую вербуют в лондонских мечетях... При этом да, формально юдофобия будет осуждена. Будет объявлено, что все люди совершенно равны, что ко всем надо подходить строго одинаково, к арабам и юде, в частности. Что между убийцей и жертвой нет никакой принципиальной разницы. Что убийцу следует убеждать, что он поступает неправильно, и строго осуждать всякие попытки жертвы защищаться силой оружия - ведь "насилие не решит проблемы, а лишь породит ответное насилие"... Также в рамках борьбы с юдофобией они, очевидно, заклеймят "кровавое беззаконие Фолшпиля" и реабилитируют визенталевцев в качестве жертв политических репрессий. И это еще не все. Националисты заботятся главным образом о собственной стране, но либералы презирают такой подход. Им мало поставить все с ног на голову у себя дома - их совесть не будет чиста, пока они не сделают то же самое у соседей... Они начнут бороться за права человека в Израиле. К счастью, нашу систему не так просто разрушить извне, арабы вон пытаются с 1948 года... Но они будут активно сманивать наше население, в особенности выходцев с территории Райха и их потомков, "вернуться на историческую родину", где "навеки покончено с позорным юдофобским прошлым". Может быть, даже пообещают выплатить компенсации. Многие, увы, на это клюнут. Вы понимаете, Израиль вот уже больше сорока лет - фронтовое государство. Мы не жалуемся, ибо лучше иметь такой дом, чем никакого. Мы даже сумели неплохо устроиться, превратить бесплодные пески во фруктовые сады, а теракты - в регулярную тему для шуток. Но когда появится альтернатива... возможность уехать туда, где не стреляют и не взрывают - по крайней мере, пока не стреляют... А для Израиля это будет равносильно массовому дезертирству из действующей армии во время войны. Ну как, господин полковник, мои аргументы достаточно убедительны? Вы больше не думаете, что хитрые юде придумали какую-то комбинацию, чтобы одурачить честных доверчивых дойчей?

– Вполне убедительны, - согласился Фридрих.
– Итак, что у нас в сухом остатке? Вы хотите получить Зайна и готовы ради этого уступить нам бумаги Эренбурга, даже если найдете их первыми. Как и самого Зайна, но лишь во вторую очередь. При этом, очевидно, никаких гарантий мы не получим и должны просто поверить вам на слово...

– Что поделать, господин полковник, - улыбнулся Гуревич, - все отношения между нашими странами строятся на доверии, не так ли? Вы прекрасно понимаете, сколько шума поднимется и у вас, и у нас, если документальные доказательства нашего сотрудничества попадут не в те руки. Кстати, Пакт о ненападении между Райхом и СССР был вполне официальной бумагой с большими печатями, но, кажется, большевикам это не очень помогло - как и множество других красивых бумажек, противоречивших интересам подписантов... Но вы понимаете, что обе наши страны заинтересованы в продолжении сотрудничества - а значит, и в том, чтобы не обманывать доверие друг друга.

– Но кое-что я не совсем понимаю, - заметил Фридрих.
– Почему со мной говорите вы, а не та же Эстер Шляйм. И почему вы говорите именно со мной.

– Есть две причины - маленькая и большая. Маленькая в том, что офицер Шляйм, вероятно, будет снята с этого задания. Она допустила серьезный просчет, упустив Зайна. Нет, мы, конечно, не сомневаемся в ее лояльности. Но мы обычно не склонны закрывать глаза на столь серьезные ошибки. Впрочем, окончательное решение будет принимать ее начальство, мне оно не подчинено... К тому же она слишком ненавидит Зайна и может недооценить важность того факта, что он нужен нам живым. Нет, потом, конечно, мертвым, но сначала все-таки живым.

– А большая причина?
– поторопил Власов.

– Большая причина в том, что слово Эстер Шляйм - это только слово Эстер Шляйм. А слово Аарона Гуревича - это слово Республики Израиль.

– Польщен доверием, - усмехнулся Фридрих, - но слово Фридриха Власова - это тоже только слово Фридриха Власова. Я не уполномочен давать какие-либо обещания от лица Райха. И даже от лица Управления, если уж на то пошло.

– Мы понимаем, господин полковник, мы прекрасно это понимаем. Равно как и то, что, вздумай мы действовать по официальной субординации, скорее всего, получили бы отказ. Не на уровне вашего непосредственного начальства, так на следующем. У нас сложилось весьма устойчивое впечатление, что Зайн - это часть игры, которую ведет кто-то в Райхе. Кто-то из самых верхов.

Фридрих мысленно вздрогнул. Израильские аналитики не зря ели свой хлеб.

– Вижу, вы тоже это понимаете, - спокойно констатировал Гуревич.
– С умным человеком и поговорить приятно, как писал русский классик... Поэтому мы обращаемся непосредственно к вам. Как к честному и искреннему патриоту вашей страны. И в то же время - таки да, разумному человеку, а не фанатику. Поверьте, это не дежурные комплименты.

Фридрих не сомневался. Должно быть, досье на него израильтяне собрали обширное. Однако о том, что Зайном занимается Эберлинг, они, похоже, не знают...

– И что вы от меня хотите?
– спросил он вслух.

– Именно этого - чтобы вы помогли нам взять Зайна. Вы понимаете, что ситуация намного упростится, если его возьмем именно мы. Не сомневайтесь, второго прокола не случится.

Фридрих усмехнулся. О да, ему предлагают очень простую вещь - чтобы в том случае, если он узнает, как можно захватить Зайна, он сообщил эту информацию израильтянам и не сообщал - по крайней мере, какое-то время - собственному начальству и подчиненным. Неужели Гуревич действительно так наивен или, вопреки собственным словам, держит его за дурака?

Фридрих бросил демонстративный взгляд на вазу и отчетливо произнес:

– Вы, кажется, забываете, что я работаю на Имперскую Безопасность, а не на Моссад.

– Наш разговор не записывается, господин полковник, - устало произнес Гуревич.
– Впрочем, вы, конечно, можете мне не верить. Более того - как профессионал, обязаны мне не верить. Но сформулируем так. Допустим, вы узнаете, где находится Зайн. И допустим, у вас будут основания считать, что наши люди могут добраться до него быстрее, чем ваши - ну уже хотя бы потому, что мы не будем ничего согласовывать с русскими. Что в том случае, если вы будете полагаться исключительно на ваших людей, у Зайна появится хотя бы небольшой шанс уйти. Или не уйти, а сделать то, ради чего он сюда прибыл. В этом случае проинформировать заодно и нас - не будет изменой и нарушением вашего долга?

– Мне бы не хотелось, чтобы результатом стала перестрелка между нашими и вашими людьми, с подключением в процессе русских, - заметил с усмешкой Фридрих.

– Не станет, если дело будет правильно организовано, - улыбнулся Гуревич.

"То есть, опять-таки, если я проинформирую их с достаточной форой по времени", - понял Власов.

– Я не говорю, что вам следует взять всю ответственность на себя, - продолжал израильтянин.
– Вообще, разумеется, это не мое дело - лезть в вашу внутреннюю кухню, но если вы меня спросите, я скажу, что счел бы вполне уместной вашу консультацию с начальством. С теми, кому вы доверяете.

По тону Гуревича последние фразы можно было счесть скорее синонимичным. Но на самом деле, конечно, тот подчеркивал, что не всякому начальству Власова следует доверять. И что, вообще говоря, затевать такие "консультации" стоит лишь в случае уверенности в успехе. Встретив взгляд Фридриха, израильтянин чуть приподнял уголки губ, показывая, что они поняли друг друга.

– Я не тороплю вас, господин полковник. Хочу лишь напомнить, что предлагаемое нами - в интересах обеих наших стран.