Юбер аллес (бета-версия)

– Два года назад поставили электронную систему, - с гордостью заявил Владимир, - теперь не хуже, чем в Берлине.

– Туда попадают всё происшествия? В том числе и такие, к которым у вас, как вы выразились, особое отношение?

– Точно не знаю, - развёл руками Владимир.
– Это надо выяснять у информационщиков, наверное... Нет, не знаю.

Власову подумалось, что в досье по делу Вебера у него полностью отсутствует информация о каких-либо транспортных происшествиях, связанных с машиной покойника. А ведь такую информацию наверняка у русских запрашивали: Мюллер в таких вопросах очень аккуратен, его люди - тоже. Но, возможно, произошла накладка из-за двойной бухгалтерии с номерными знаками? Надо будет провентилировать этот вопрос: мало ли что.

– Этот список номеров машин, к которым особое отношение... его можно посмотреть?

– Извините, нельзя, - вежливо, но твёрдо сказал фельдфебель.

– Хорошо, - вздохнул Власов, понимая, однако, правоту Кормера, - скажите только, часто ли меняется этот список.

– Его нам каждый день выдают, перед дежурством, - объяснил полицейский.
– Всего около тридцати номеров. Бывает и больше. Есть ещё всякие спецномера, на которых власть ездит. Этих мы вообще стараемся не видеть и не слышать, разве только что-нибудь серьёзное... подозрительное...

– Кстати, а почему вы решили, что мы чем-то подозрительны?

– Ну как... Я на лица смотрю, - подумав, ответил полицейский.
– У вас, например, такое лицо было, что вы стрелять собираетесь. Я таких лиц навидался. На прошлой работе.

Власов задумчиво кивнул, не спрашивая, что это за "прошлая работа" была у молодого фельдфебеля.

На противоположной стороне улицы, около неподвижного "вольво", уже возился целый полицейский наряд. Рядом стояли синяя полицейская "сука" и грязно-белый фургончик "скорой".

– Мне всё-таки хотелось бы знать, что произошло, - Власов решил выяснить ситуацию до конца, - это может иметь отношение к нашим делам. Не могли бы вы?..

– Ага... Понимаю, - улыбнулся Кормер.
– Подождите здесь, я поговорю с ребятами.
– Он пошёл к переходу, чтобы перебраться на ту сторону.

Фридрих тем временем вспомнил о хлопке, который слышал, и принялся осматривать левый борт "BMW" на предмет повреждений. Он уже успел заметить, что серьезных вмятин нет, но ездить с царапиной тоже совершенно не хотелось; помимо эстетических соображений, это еще и совершенно не нужная особая примета. Потеря времени в автосервисе, однако, тоже была решительно некстати... К счастью, полоска на крыле, бросившаяся в глаза Власову, оказалась всего лишь грязью; "вольво" зацепил лишь зеркало, которое и захлопнулось с тем самым звуком. Стекло было цело, но зеркало слегка перекосилось и не желало разворачиваться обратно по нажатию кнопки на приборной панели; Фридрих слегка покачал его, и оно с сухим щелчком встало на место. Маленькая царапинка на пластиковой окантовке все же просматривалась, но это ерунда. Стало быть, все же обойдемся без автомеханика...

– Свинья в мундире, - проворчал Лемке. Фридрих неудоменно повернулся к нему.

– Извините, - смутился маленький опер, - не люблю местную полицию.

– Вот как? "Человек, не способный и не желающий доверять, чтить и любить каждого чиновника, полицейского, школьного учителя - такой человек не способен любить Фатерлянд, доверять Партии, чтить идеалы национал-социализма" - процитировал Власов хрестоматийную фразу Дитля.

– Вы их просто не знаете, - обиделся Лемке.
– Особенно дорожников. С ними договориться невозможно.

– Что значит "договориться"?
– поинтересовался Фридрих.

– Ну что значит... Вот в Софии, если что-то мелкое нарушил, ну так, случайно - всегда можно дать двадцатку, и они отстанут. Ну, если что-то серьёзное, тогда нет, а так - пожалуйста... А здесь...

Власов изумлённо уставился на Лемке.

– Вы хотите сказать, - переспросил он, не веря ушам, - вам не нравится, что полицейские не берут взяток от правонарушителей?

– Я имел в виду не это, - заюлил Лемке, - ну просто, ну как бы это объяснить... Вот в Софии... А тут...

– А в Берлине, - Власову хотелось ясности, - вы хотели бы, чтобы наши полицейские брали взятки? Помнится, мне рассказывали, что во времена Хитлера за это расстреливали. Теперь - всего лишь сажают. Взяткодатель и взаткополучатель должны сидеть в тюрьме. Вы не согласны?

– Ну это же в Берлине!
– искренне возмутился опереулок - Одно дело Берлин! А то Москва! Мы же понимаем разницу, где люди живут, а где кто... Я вот не знал. Так они меня чуть в тюрьму не упекли. Хорошо, что господин Вебер похлопотал...

Власову стало всё понятно - и противно. Очевидно, Лемке, начинавший свою карьеру в Болгарии (где дойчская община была немногочисленной, и в правоохранительных органах, как и в прочих структурах, безраздельно властвовали местные), попытался "вмазать" московскому доповцу. Несчастный недоумок, похоже, не знал, что в московской дорожной полиции служили почти исключительно дойчи, своей неподкупностью она могла соперничать с военврачами Люфтваффе, а попытка дачи взятку рассматривалась любым постовым как тяжёлое личное оскорбление, где-то на уровне плевка в лицо. Плевать же в лицо полицейскому является чисым самоубийством в любом уголке мира, тем более в Райхсрауме... Скорее всего, Веберу пришлось напрячь все свои связи, чтобы вытащить Лемке из переделки. Интересно, кстати, почему после такого прокола Ханса не отозвали немедленно? Доложил ли, кстати, Вебер об инциденте?

– А ещё свои называются, - обиженно бубнил тем временем Лемке.
– Вот если русский полицейский встретится, его хоть в чём-то убедить можно. Мол, то-сё, не видел, не слышал, простите дурака. Если нарушение какое-нибудь мелкое, может и отстать. А если фольк - ничего не слушает, выписывает квитанцию, и всё. Особенно если берлинский акцент слышит.

Фридрих внимательно посмотрел на собеседника.

– Лемке, вам не доводилось в Москве слышать слова "немчура"? В свой адрес?

Губы Лемке дрогнули, но он заставил себя смолчать. Однако на невыразительной физиономии вспыхнул предательский румянец. "Как от пощёчины", подумалось Власову.

– И ещё одно. Дальше машину поведу я. Вы плохой водитель.

Подошёл Кормер. Лицо его было серьёзным, даже печальным.

– Нам разрешили посмотреть... Похоже, человек из настоящих. Был, - добавил он с грустью.

Власов оставил Лемке в машине (оперативник, надув щёки, молча загрузился в салон и притулился на правом сиденье) и пошёл за фельдфебелем.

"Вольво" стоял возле магазинной витрины, от которой его отделяло каких-нибудь десять сантиметров. На земле, в окружении полицейских и врачей, лежали носилки, накрытые прорезиненной простынёй.

Кормер откинул простыню, давая возможность Фридриху увидеть тело водителя.

На носилках лежал старик в мундире Люфтваффе. Благородное лицо с седой гривой волос казалось спокойным, даже отрешённым. Глаза старика были открыты, но зрачки уже подёрнулись характерной пеленой. На груди сияли боевые ордена. Взгляд Власова упёрся в Рыцарский Крест с Дубовыми Листьями.

– Врачи говорят - сердце не выдержало, - с той же грустью в голосе произнёс фельдфебель.
– Ехал, наверное, на ветеранский праздник, друзей повидать. Костюм надел... И тут прихватило посреди дороги. Он уже был почти мёртвый. Но всё-таки успел как-то вырулить и затормозить. Видите, где он остановился? Ещё чуть-чуть, и въехал бы в витрину. Вот же воля была у человека! Настоящий дойч...