Юг в огне

– Спасибо! Что у вас тут нового?
– спросил Прохор.

– Да так особенного будто ничего нет, - ответил вахмистр.
– Крюкина Ивана в разведке убили, а Чекунова Игната тяжело ранили. В госпиталь отправили.

– Жалко Крюкина. Казак хороший был.

– Да, казак неплохой был, - согласился вахмистр.
– Чуть не забыл. Есть для тебя новость. Ты теперь наше начальство. Выбрали тебя членом полкового комитета.

– Вот как!
– удивился Прохор.
– Как же это, заглазно-то?

– А что ж тут такого. Все ведь тебя знают. Говорят, казак неплохой.

– Как смотрят казаки на отречение царя?

– спросил Прохор.
– Как относятся к Временному правительству?

– О царе не плачут, - усмехнулся Востропятов.
– А что касаемо Временного правительства, то не особо ему радуются. Вроде опять те же капиталисты да буржуи к власти пришли. Нашему брату от этого не легче... А как у нас на Дону? Как приняли весть о царе? Небось, старики жалкуют? Слезы проливают?

– Это ты правду сказал, - мрачно усмехнулся Прохор.
– Жалкуют старики о царе. Чуть моего двоюродного брата не убили, когда он против царя стал говорить. А отец меня из дому выгнал за то, что за брата заступился да наганом старикам пригрозил...

– Вот старые дураки, - покачал головой Востропятов.
– С ума посошли. Когда война закончится да мы с фронта домой придем, они нам житья не дадут... Истинный господь, не дадут! Потому как придем мы совсем с другими мыслями и настроениями, чем у них. Ну ты, Ермаков, пойди-ка пока от дождя в вокзал, подожди меня... Я тут овес для сотни получаю. Как управлюсь, так поедем. Я тебе скажу...

– Подожди!
– остановил его Прохор.
– Как мой конь? Жив-здоров?

– А что ему подеется? Стоит, ждет хозяина. Гладкий, черт, стал. Раскормили его. Я иной раз его проезжаю.

– Спасибо!

В небольшой комнате для пассажиров, куда вошел Прохор от дождя, было полно солдат с вещевыми мешками за спинами, с подвешенными к поясам котелками и кружками. Кто сидел на скамьях или прямо на грязном полу, кто спал на полу, положив под голову вещевой мешок. Но большинство, разбившись на группы, вели оживленные беседы. Как и всюду, где только пришлось проезжать Прохору по необъятной своей стране, здесь также он увидел красные бантики на грязных солдатских шинелях.

Несмотря на предостерегающие таблички, развешенные на стенах, "Курить строго воспрещается", - от облаков зеленого махорочного дыма трудно было рассмотреть потолок.

Положив мешок в угол, Прохор прислонился к стене, стал прислушиваться, о чем толкуют солдаты. И везде разговор шел об одном и том же: о революции, о Временном правительстве, о войне, мире, земле. Кое-кто вслух читал газеты.

– А что нам правительство?
– возбужденно жестикулировал взъерошенный, обросший рыжей щетиной солдат.
– Да пущай в этом правительстве сидят хочь Мишка ер да Гришка вор, - все едино, абы мне, мужику-хлеборобу, землицы б вдоволь дали да войны б проклятой не было...

– Ох, как же тебе мало надо, земляк!
– насмешливо проговорил молодой, худощавый, с глубоко впавшими глазами ефрейтор, с рукой на перевязи.

– Чего-о?
– настороженно взглянул на него взъерошенный солдат.

– Не жадный, говорю, ты, - усмехнулся ефрейтор.
– Земли б тебе вдоволь да войны б никогда не было. Вот и все. А кто управлять нами и государством будет, а?.. Что молчишь? Это тебе безразлично? Говоришь, пусть в правительстве сидят Мишка ер да Гришка вор? Эх ты, сиволапый!

– с пренебрежением сказал ефрейтор.
– Темнота беспросветная.

– Ну-ну, полегче!
– взъерепенился солдат.

– А что - полегче?
– вскипятился ефрейтор.
– Если мы так будем рассуждать, как ты, так нас всех в бараний рог зажмут и пикнуть не дадут... "Мишка ер да Гришка вор"...
– укоризненно покачал головой ефрейтор.
– Ишь ты!.. Вот они сейчас засели в правительстве-то, такие буржуи да капиталисты, как Родзянко да Милюков с Гучковым, так они тебе вот такую дадут землицу, - поднес он к носу взъерошенного солдата кукиш. На-ка вот выкуси! Вкусный, на постном масле.

Окружавшие их солдаты захохотали. Взъерошенный солдат, заморгав, попятился от кукиша.

– Это, братишка, тебе землица, - сказал ефрейтор.

Взъерошенный солдат сконфуженно, под общий смех отошел в сторону.

Вошел вахмистр Востропятов.

– Ну, поехали, Ермаков. Все оформил. Казаки тут получат овес и привезут.
– Он оглянул Прохора.
– У тебя плаща-то нету? Намокнешь, брат, в шинелишке. Придется тебе в брезент укутывать. Есть у нас там, на тачанке...

У подъезда вокзала стояла тачанка, запряженная парой понурых вымокших лошадей. В передке, укрывшись плащом, сидел казак-возница. При приближении Прохора он крикнул ему:

– Здравья желаю, господин урядник! С приездом вас с родного тихого Дона!

Прохор узнал казака. Он служил в обозе ездовым.

– Здравствуй, Шурыгин!

– Ну, как у нас там, на Дону?
– поинтересовался Шурыгин.
– Небось, скоро готовятся сеять?

– Там рано весна началась. Думаю, что кое-где повыехали в поле.

– Эх, паханул бы теперь, - со вздохом сказал Шурыгин.

Прохор с вахмистром устроились на сене в задке тачанки. Востропятов заботливо укрыл Прохора брезентом.

– Так-то лучше будет, - сказал он.
– Ну, трогай, Шурыгин!

Шурыгин стегнул кнутом лошадей. Они легко рванули тачанку, затрусили мелкой рысцой по залитому жидкой грязью шоссе, обгоняя намокшие возы, накрытые брезентом, санитарные фургоны, зеленые двуколки, направлявшиеся к позициям.

Навстречу бежали черные борозды вспаханной земли, изрытой воронками. По обочинам шоссе бесконечными лентами плыли кюветы, наполненные талым снегом и водой. Иногда на глаза попадались полуобглоданные бродячими собаками смердящие конские трупы, поломанные телеги.

Изредка по направлению к позиции шли небольшие группы пехотинцев с подоткнутыми за пояса полами захлюстанных шинелей.

– Посторонись!
– кричал Шурыгин.

Солдаты хмуро оборачивались, сходили с шоссе, пропуская тачанку.

– Зазябли, земляки?
– скаля зубы в усмешке, спрашивал у них Шурыгин.

Солдаты отмалчивались, продолжая шагать вслед за тачанкой.

– Подвез бы хоть, - крикнул кто-то из них.

– Да разве вас всех увезешь?
– прокричал в ответ Шурыгин.