Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям

– Ты хоть соображаешь, Остен-Бакен, какую несусветную чепуху несешь? Человек масштаба и влияния лидера большевиков и дня не продержится без цивилизованных удобств. Можешь ты представить себе товарища Ленина, вульгарно сидящего на корточках в кустах и мнущего лист лопуха? Трава колется, комары кусаются. Нет, он лучше выберет привычное благоустройство тюремной камеры, чем переносить подобное издевательство.

– Итак, заседание продолжается, - в комнату энергичным шагом вошел присяжный поверенный и выхватил у Остапа газету.
– Ну-с?

– По-моему, Ленину резон замаскироваться под рабочего и раствориться в родственной среде?

– сказал я поспешно, дабы не дать присяжному поверенному приступить к опросу свидетелей.

– Вздор, молодой человек, сущий вздор... Я, например, случайно осведомлен, что главный петроградский дворник активно помогает прятаться разбежавшимся, как зайцы, большевикам, а его брат, состоящий при кавалергардском полку принимает особо опасных преступников...

– За мной, - Остап чуть не сшиб чиновника с газетой.
– Остен-Бакен, не отставать!

Я догнал Бендера уже на улице.

– Обидел человека, сорвал заседание.

– Не идиотствуй... Я знаю, где Ленин... В кавалергардских казармах!

– Он что, самоубийца или псих?

– В этом-то и соль. Там его искать никому и в голову не взбредет.

– Проверить можно.

– Не можно, а нужно, и без промедления, а то будет поздно.

Через час мы с Бендером припали носами к мутным стеклинам кавалергардской дворницкой.

Там двое, в новых брезентовых фартуках с бляхами резались в карты.

Рядом высились девственные метлы.

– Который Ленин?
– спросил я шепотом.
– Тощенький?

– Да ты на другого смотри.

– Это же грузин, тот самый, с Финляндского вокзала, познакомившийся с твоим булыжником.

– Попались, большивечки!

Мы осторожно перебрались к окну с открытой форточкой.

Тощенький вдруг отшвырнул карты:

– Коба, ты опять смухлевал!

– Расклад такой, уважаемый кацо, Михаил Иванович Калинин, - грузин любовно потеребил усы.
– Расклад.

Мы удалились, не замеченные, игроками возобновившими партию.

– Давай-ка, Остен-Бакен, сдадим этих олухов ближайшему шпику и продолжим погоню за Лениным.

– Вон как раз один из-за столба фонарного выглядывает. В котелке, с тросточкой и моноклем.

– Они бы еще на лбах у себя писали заглавными буквами название ведомства, - Остап досадливо сплюнул.
– Нет, с кем приходится иметь дело...

Мы прогулочно и беззаботно миновали пустынную мостовую.

– Чего изволите?
– шпик прогнулся и осклабился гнилыми зубами.

– Почем берешь за немецкого агента?

– Смотря по весу: За Ленина сто червонцев не пожалею.

– А за соратников?

– Имеется адресок?
– шпик выдернул из кармана узкую записную книжку и обгрызок синего жирного карандаша.

– Мы согласны отдать грузина за полцены.

– Грузина?
– переспросил шпик, возвращая блокнот в карман, отяжеленный револьвером.

– В кавалергардской дворницкой сидит - по кличке Коба.

– Уморили, ой уморили, - шпик прислонился к столбу. Чтобы я вам платил червонцы за нашего человека.

– Шутите?

– Пшли отсюдова к чертовой бабушке, Шерлок-Холмсы недоделанные. Не мешайте профессионалам тайного сыска.

– Теперь двинули в морг, - сказал Остап решительно.

– Думаешь, за свежемороженого Ленина тоже заплатят?

– Это мозги у тебя свежемороженые... Морг - самое надежное место в городе для нелегального пребывания.

Служитель, провонявший формалином, долго пялился на нас из-под сонных век.

– Папаньку, родненького, давеча тараканы с нагайками затоптали, прямо в кухне, - запричитал Остап.
– Маманька говорит, без папаньки не возвращайтесь!

– Идите, шукайте , только в обморок не падайте. У меня нашатырь казенный на исходе.

– Сдюжим,- Остап обернулся ко мне.
– Ты, кажется, уже посещал анатомический театр по контрамарке?

– "Разделка безымянного трупа" - в трех частях, без антракта и буфета.

Служитель, натужно крякнув, открыл дверь ледника.

– Пожалуйте, господа хорошие.

Остап шагнул первым к скорбным заиндевелым стеллажам.

Дверь за нами закрылась тихо и надежно.

Мы медленно и настороженно крались вдоль неподвижных желтых пяток.

Вдруг впереди, откуда лился зыбкий неровный свет, раздался осипший голос:

– Товарищ Орджоникидзе, ну вы опять скидываете не в масть.

– Ах, товарищ Аллилуев, я не нарочно. Пальцы едва сгибаются.

– А вы картишки к пузу прижимайте, к пузу.

– Соскальзывают.

– Кажется, опять кто-то родственников ищет?

– Ложитесь быстрей, Григорий Константинович, да не туда, не туда, а то в прошлый раз я вас с трудом отклеил от этой женщины.

– Карты, карты спрячьте.

– Мы их сюда, под дедушку.

Наступила мертвая тишина.

Остап громко кашлянул и повернул к выходу.

– У вас там, знаете, покойнички слишком разговорчивые, - сказал Остап зевающему служителю.

– Льду маловато, вот гады и оттаивают.

– Большевики?

– А как же, самые стойкие.

После морга мы передислоцировались в центр - но и здесь нас поджидала неудача.

Навстречу нам двигалась толпа ошалелых зевак. Они явно сопровождали какое-то шествие.

– Ну все, кранты, нас опередили, - сказал Остап грустно-грустно.
– Ленина поймали.

– Посмотрим, а?

Усиленно работая локтями, животами, головами, коленями и языками, мы кое-как пробились к цели.

Но Ленина так и не увидели - ни живого, ни мертвого, ни полуживого, ни полумертвого, ни настоящего, ни фальшивого.

Ядром всеобщего внимания была свирепого вида псина, восседавшая в черном лакированном открытом английском автомобиле.

– Какая это порода?
– спросил я Бендера с восторженным придыханием.

– То ли буль-буль-муму, то ли муму-буль-буль, точно не помню.