Юрий Долгорукий (Сборник)
Шрифт:
Он выразительно поглядел на нож, лежащий рядом с ритоном, и снова крикнул слуге:
– Налей! Андрей приказал:
– Постой!
– и отвёл широкой ладонью руки отрока с винным жбаном.
– Припомни, - сказал он брату, - заветы деда нашего, Мономаха: «Остерегайтесь лжи, пьянства и блуда» Зачем же тешить себя питием?
Брат с пьяным вызовом крикнул:
– Нет мне иной судьбы: как пасынок в мире сем обитаю…
– Ложь! Не жалобь себя понапрасну, - сказал Андрей.
– Не пасынок ты, а бражник. Сам в злую трясину себя ведёшь!
Не то издеваясь,
– Не сам, а судьба. Отец меня с юных лет не любит теснит…
Вновь гневно вспыхнув, Андрей вскричал:
– То снова ты лжёшь на князя. Три раза сажал он тебя на «стол» новгородский… Однако прогнали тебя новгородцы. И без того нелегко отцу крепить с ними дружбу, а ты ещё бражничал там не в меру. Отца до срока на брань с ними вызвал, а разума не набрался!
– На что мне тот разум?
– закончив игру, угрюмо взглянул Ростислав на брата.
– На дело!
– по-прежнему пылко ответил тот.
– Отец повелел зачинать здесь город…
– Нет мне и в этом городе доли: отец, чай, его для себя да тебя возводит!
– Для всей земли Русской.
– Нет Русской земли. А есть земля - князя, моя, твоя. Земля Изяслава - в Киеве, Володимира - в Галиче…
И с усмешкой добавил:
– Особо есть земли умерших Иванки да Константина: могила, прах! Отцу бы такую землю…
– Ох, вижу: стал ты разумом скуден, брат!
Андрей расправил широкие плечи, словно освободился от тяжести, бывшей на них. Взглянул он с холма на Заречье цепким внимательным глазом, потом на отрока с винным жбаном - и отрок в страхе попятился прочь, - потом опять на пьяного брата. И сухо, спокойно, с вернувшейся в сердце силой почти приказал:
– Езжай навстречу отцу, проси его милости, Ростислав. Не жди, когда сам он на холм приедет. Тогда тебе будет худо.
Тот резко, презрительно бросил:
– Я князя тут ждать не стану. Уеду отселе прочь…
– Куда ты уедешь?
С откровенным вызовом княжич грубо сказал:
– Уеду отселе подальше от вас с отцом…
– Не к дяде ли Вячеславу?
– насмешливо поддразнил Андрей.
– Наш дядя, чай, сам бездомен, хоть ныне он самый старший из Мономахова рода.
– Не к дяде, - сквозь зубы сказал Ростислав, зло глядя в лицо Андрея.
– Не к дяде, а к двоюродному брату нашему Изяславу, в Киев…
Андрей побледнел и шагнул назад.
– К лютому нашему супротивнику? «Стол» киевский взял он силой… отца твоего, как старшего, тем самым обидел… а ты - к нему?
– А я вот к нему!
Наслаждаясь гневом и бледностью брата, Ростислав со злорадной беспечностью протянул:
– Такая беда не беда: если некуда, хоть к нему! Приду к Изяславу в Киев, скажу: «Отец меня, брат, обидел! Волости мне не дал. И вот я сбежал от него к тебе, старшему между внуками Мономаха! Хочу трудиться на Русскую землю подле тебя…»
– Не ради Русской земли твой труд, а на благо её врагов!
– Ништо! Главное благо на свете есть благо моё. А всё остальное - к бесу!
– Ой, брат… опомнись!
– ужаснулся Андрей.
– К разуму поскорее вернись!
– К чему мне тот разум?
– с
– Мне бы не разум, а кучу гривен златых! Да вина бы поболе! Да деву… И плыть бы до края света да песню хмельную петь! А рядом со мной - возлежала бы Пересвета…
Он деловито добавил:
– Задумал я взять себе в жёны юную дочь боярина Пересвету.
С трудом приходя в себя от безмерного возмущения кощунственными словами Ростислава, еле сдерживая желанье взять меч у гридня, стоявшего рядом, и кинуться с ним на брата, Андрей, почти заклиная, с угрозой проговорил:
– Не лай ты мне спьяну про Изяслава, про Пересвету: жена у тебя есть с чадами в Суздале…
– Суздаль не в счёт…
Ростислав разгоревшимся, алчным взглядом окинул с холма весь мир.
– Возьму Пересвету в жёны, - сказал он негромко, но твёрдо.
– Она сладкогласна, радостлива, юна. И сяду на Киеве с Изяславом - против отца!
Теряя над гневом власть, Андрей, заклиная, крикнул:
– Отца не предай, ибо внуками проклят будешь! Земли своей не предай, ибо это страшней всего! И жены своей не предай, ибо только степняк поганый имеет по многу жён… так исстари, брат, на Руси ведётся!
Ростислав презрительно засмеялся:
– Чай, мать моя половчанка. И я - степняк…
– Ох, вижу - бесы тебя совращают…
– Чту этих бесов… пей!
Возбуждённый, злобный, стремительный Ростислав схватил свой ритон и велел слуге:
– Налей же мне чашу во имя нового дела!
Слуга шагнул было к чаше. Андрей ударил его по вытянутой руке, жбан сразу упал на землю, и княжич пнул его мокрым носком своего сапога, как падаль.
Скуластое, жёлтое лицо Ростислава стало медленно наливаться кровью. Не отрывая глаз от Андрея, он потянулся к ножу, лежавшему на дубовом обрубке.
Приплывшие с княжичем гридни сейчас же выдвинулись вперёд.
Твёрдо, как на суде, Андрей шагнул к Ростиславу.
– Пусть будет так!
– сказал он спокойно. Взглянув на гридней, он указал на брата стремительно вытянутой рукой:
– Взять сего недруга за измену. Именем князя - взять! Двое гридней двинулись к Ростиславу.
Тот буйно смахнул с обрубка ритон и попятился до крыльца раскрытой княжьей избы. С ним рядом встали угрюмые отроки наготове.
Ростислав, не спуская с брата горящих глаз, тяжело сказал:
– В руки твои, боголюбец, не дамся…
Гридни, держась за мечи, нерешительно поглядели на господина: велит ли он снова брать силой строптивого сына князя? Иль, может, не скажет больше ни слова, и всё решится без них?
Несколько баб и старых людей, стоявших возле Страшко у сарая, да кучка босых, кое-как одетых тощих бежанских ребят во главе с Ермилкой, следивших за спором княжичей-братьев, теперь подошли поближе к избе. Они со страхом и любопытством глядели на нож Ростислава, на трёх его рослых слуг, от которых немало терпели обид в московском посёлке, на гридней Андрея, одетых для боя, и на приезжего княжича с белым лицом и кудрями под алой шапкой. Глядели и ждали: что будет теперь на взгорье? Андрей взволнованно кинул брату: