Юрий Долгорукий

– А как же я? Значит, вы заранее отсекли меня от великого княжения?

– Какое великое княжение? Ты что, уже похоронил меня и метишь на мое место в Киеве?

– Пути Господни неисповедимы, – смешался Юрий. – Но всегда хозяин Переяславля становился хозяином земли Русской.

– Это случится после нас. Мстиславичи молоды, за ними будущее. Они тоже из гнезда Мономахова. Значит, так, – твердым, не терпящим возражения голосом произнес Ярополк. – Возвращать Всеволода я не буду. Он уже в своем Новгороде, где до этого княжил, пусть там и остается. А в Переяславль я сажаю Изяслава Мстиславича, второго сына нашего брата. Раз он второй сын у него, на Киев никаких прав не имеет. Так что, как говорится, и волки будут сыты, и овцы целы. Никто из мстиславичей не сможет заявить, что я обидел их род, но и ты, князь, тоже не должен зла на меня таить, Изяслав не закроет тебе дорогу в Киев.

Юрий насупился. Он понял, что Ярополк обошел его. За потоком слов и увещеваний таилось одно намерение брата: не пустить его на великое княжение!

На другой день Юрий вывел войска из города, но не покинул Переяславской земли. Он облюбовал небольшой Остерский Городец на самом севере княжества и закрепился в нем. Крепость была расположена в двух днях езды до Киева, и Юрий со своим воинством как бы нависал с севера над стольным городом, заставляя Ярополка постоянно чувствовать свое присутствие. Затем он вызвал к себе братьев Андрея и Вячеслава и провел с ними переговоры, после чего все трое отправились к Ярополку.

– Переяславль должен принадлежать Мономашичам, – заявил он старшему брату. – Или ты передаешь город кому-нибудь из нас, или мы идем на тебя войной.

Ярополк думал недолго. Изяслав был послан князем в Туров, а Переяславль отошел Вячеславу.

Однако на этом запутанная история не закончилась. Для простодушного Вячеслава правление в Переяславле оказалось непосильной ношей. Он добровольно покинул город и вернулся в Туров, выгнав оттуда Изяслава Мстиславича, а его место занял Юрий. Вновь Киев от него оказался в одном шаге.

II

Черниговский князь Всеволод Ольгович, высокий, тучный, с большим носом и рачьими глазами, встал поздно, в одном исподнем долго сидел за столом, туго соображая. Вчера съехались удельные князья на совет, разговор шел за обильными яствами и питьем, разошлись в полночь. Теперь гудела голова, а во рту будто кони ночевали.

– Эй, кто там? Живо ко мне!

Вбежал бойкий паренек, кинул поклон, уставился на князя живыми сметливыми глазками.

– Рассолу мне, да похолодней!

Паренек метнулся к двери, исчез, будто и не было. Князь грузно повернулся в кресле, шумно вздохнул:

– Ох, грехи наши тяжкие…

Паренек вернулся скоро, поставил перед князем запотевший глиняный кувшин, замер в ожидании новых приказаний.

– Ладно, иди…

Всеволод Ольгович выпил половину кувшина, замер, чувствуя, как прохладная ядреная жидкость растекается по телу. Блаженно потянулся, встал, начал одеваться.

Князь спустился на нижний ярус, толкнул забухшую дверь. Пахнуло горячим паром, запахами вареного и жареного мяса, луком и еще чем-то вкусным; в полутемноте возле горячих печей с веселыми огоньками пламени двигались повара. Старший из них тотчас оказался перед ним.

– Может, какое кушанье попробуешь, князь?

Всеволод Ольгович помолчал, спросил:

– Гостей много. К обеду управишься?

– Не сомневайся, князь. Все будет в лучшем виде.

– Ну то-то.

Затем прошел в конюшню, погладил по мордам любимых лошадей, задержался возле своего коня, высокого черного красавца с горбатым носом по кличке Бешеный; был он неустрашим в бою и не раз выручал хозяина. Князь вынул приготовленный пряник, скормил. Конь благодарно ткнулся ему в щеку мягкими влажными губами.

Рядом располагались охотничий, скотный и птичий дворы с псами, соколами, волами, коровами, овцами, козами, гусями, утками, курами, среди них суетилась челядь. За всем нужен пригляд, строгий хозяйский глаз. Не уследишь – растащат, разворуют.

Князь пошел по двору. В сторонке заметил двух парней, они лежали на соломе, спали. Князь на них обрушился громоподобным голосом:

– Это что у меня за лодыри здесь развалились?

Парни вскочили и, бормоча «ночь не спали, сморило», умчались за угол сарая. Ничего их не сморило, от безделья мучаются. Развели прислуги разной более сотни человек, про иного и не скажешь чем занимается. С утра до вечера крутятся по двору, жрут и пьют, а больше ничего не делают. Разленились вконец, стали ни на что не способны. Давно советовал ему двоюродный брат Владимир Давыдович разогнать лентяев.

– Сделай как я, – говорил он ему. – Оставил себе прислуги ровно половину, а вторую половину в закупов превратил: дал каждому землю, коня, скот, плуг, борону и еще кое-что нужное для работы, жилище помог возвести. И работают люди! Часть доходов отдают, а двое – оборотистые – сумели даже долг выплатить.

Так-то оно так, но некогда заниматься, да и неохота, если честно сказать. То половецкие набеги, то соседние князья войной идут, какие тут закупы? Третий день вот с князьями решали, чем ответить на наглые притязания Мономахова рода, то ли войной идти, то ли стерпеть обиды…

К воротам кто-то подъехал, видать, не менее десятка всадников. Князь остановился, стал ждать. Подбежали слуги, отодвинули тяжелый запор, развели дубовые ворота. Не спеша во двор въехали молодцеватые воины. Впереди них восседал на прекрасном скакуне молодой князь. Всеволод Ольгович пригляделся и узнал в нем Изяслава Мстиславича, старшего сына покойного великого князя Мстислава Великого. С чего бы это ему в Чернигов явиться?

Изяслав соскочил с коня, подошел к князю. Был он невысокий, ладненький, с умным взглядом темносиних глаз, лицом приятен, волосы кудрявые, бородка малая.

– С чем пожаловал ко мне, князь? – спросил его Всеволод Ольгович.

– Защиту ищу и справедливость, – ответил тот дрогнувшим голосом.

– Что ж, вовремя прибыл. В гостях у меня все черниговские князья. Выслушаем и обсудим.

За обеденным столом восседали: Игорь, Святослав и Глеб Ольговичи, Владимир и Изяслав Давыдовичи; на почетном месте были посажены Изяслав и Святополк Мстиславичи.

– Только умер отец мой, великий князь Киевский, – с болью в голосе говорил Изяслав, – как мономашичи обиды нашему роду стали строить. Сначала Юрий сверг моего брата Всеволода с переяславского стола. Потом все-таки наш род добился, чтобы Переяславль отошел ко мне. Но тут явился Вячеслав Владимирыч и выгнал меня в Туров. Мало ему того показалось, он через некоторое время явился в Туров и снова выпер меня из княжества. И кто я теперь? Князь-изгой. Только что был уважаемым человеком, сыном великого Киевского князя, а теперь я стал никем, бродягой, бесприютным подзаборником!

– Ну что ты так!.. Мы тебя всегда приютим!.. У нас всегда для тебя кров найдется! – раздались голоса.

– Приютить мало, – пробасил Всеволод Ольгович. – Защитить надобно!

– И защитим! Силы есть у нас для этого!

– Не раз черниговцы потрясали киевский престол!

– Выступим и на этот раз!

Когда голоса смолкли, Изяслав продолжал:

– Мутит у них один человек – Юрий. Сидел, сидел он в своей далекой лесной глухомани, видно, случая дожидался, вот и явился! Из Суздальской земли свою долгую руку протянул! И братьев своих замутил, на наш род натравил, и на стол великокняжеский нацелился! Станет он хозяином земли Русской, и нас, мстиславичей, и вас, ольговичей и давыдычей, к ногтю прижмет. Я с ним встречался, я уверен, что так и будет!