Юрий Трифонов: Великая сила недосказанного

«Когда-то на участке, где расположились пять кооперативных дач, стоял помещичий дом, сожжённый в революцию, чуть ли не летом семнадцатого, так что в поджоге были повинны не новые власти, а лихие заречные мужики, порешившие дело самосудом. Фамилия помещицы сохранилась в памяти молочниц, дровоколов, старух, таскавших по дачам грибы да ягоду: Корзинкина. Эта Корзинкина, от которой не осталось и следа, кроме красивых, из белого камня, с остроугольным верхом, похожих на кладбищенские ворот, сжечь которые не представлялось возможности, и каменистой, в древнем цементе дорожки, щербатой и чрезвычайно опасной для велосипедистов…

Кроме кладбищенских ворот от бывшего имения осталось вот что: деревянный домик вблизи въезда, где жил сторож. Избушку пощадили огнём лишь потому, вероятно, что она принадлежала трудящемуся человеку, который, впрочем, сгинул вместе с хозяевами. Это была аккуратно сложенная из крупных брёвен изба на каменном фундаменте, с высоким крыльцом, с верандочкой, двумя комнатами и кухней» [320] .

В 1926 году, когда несколько московских интеллигентов пролетарского происхождения облюбовали горелую пустошь для дачного кооператива «Буревестник», когда большевики ещё не сломали хребет нэпу и достать необходимые для строительства дачи материалы не было большой проблемой, — в то далёкое время на бывшую сторожку никто не позарился, и домик без особых хлопот занял работник Рабкрина (Рабоче-крестьянской инспекции) Мартын Иванович Изварин с женой и сыном. Первым читателям романа «Старик» не надо было объяснять смысл этого слова. Все советские студенты на занятиях по истории партии в обязательном порядке читали и конспектировали статью Ленина «Как нам организовать Рабкрин», но не все знали, что первым наркомом Рабкрина был Сталин. Сам Мартын Иванович сгорел в огне «большого террора» летом 37-го, через несколько месяцев не стало его жены Клавдии, сын Санька хлебнул лиха, а сторожка обрела новых хозяев. Сменились и владельцы дач. Из основателей «Буревестника» погибли почти все. Уцелел лишь Семён Бурмин, до революции успевший побывать в ссылке, а во время Гражданской бывший важной фигурой и заслуживший орден Красного Знамени, но после окончания Гражданской войны отжатый от власти. Бурмин, его жена и её многочисленные родственники — все были поклонниками «нагого тела» и общества «долой стыд». Не только на своём участке, но и на общественном огороде они демонстративно разгуливали в непотребном виде, то есть в чём мать родила. Кто-то негодовал, кто-то смеялся, кто-то грозил, что напишет жалобу, однако, как впоследствии размышлял Саня Изварин, возможно, именно эта вызывающая странность в поведении солидного человека, граничившая с глупостью, и помогла ему уцелеть, тогда как все, кто над ним смеялся, погибли.

320

Трифонов Ю. В. Старик // Трифонов Ю. В. Избранное. Минск: Вышэйшая школа, 1983. С. 117–118.

«Нудизм, но с какой-то передовой начинкой. Кончилось всё однажды скандальным криком. Но была ли то глупость, как полагал отец? Был ли истинно глуп этот сын землемера с козлиной бородкой, кого выметнула на гребень чудовищной силы волна? Теперь, спустя три с лишним десятилетия, то, что казалось аксиомой — глупость Бурмина, — представляется сомнительным. Ведь он единственный среди интеллигентов, основавших „Буревестник“, пробурил насквозь эти годы, набитые раскалёнными угольями и полыхавшие жаром, и вынырнул безувечно из огня в прохладу глубокой старости и новых времён. Говорят, умер недавно» [321] . В показной глупости Семёна Бурмина была своя система. Это была экстравагантная и рискованная, но, как оказалось, весьма действенная стратегия выживания. Итак, из основателей дачного кооператива лишь Бурмин умер своей смертью. «А остальные старики? Смыло, унесло, утопило, угрохало…» [322]

321

Там же. С. 120.

322

Там же.

Бывшая сторожка при въезде в барское имение досталась до той поры обитавшим в сыром подвале большого дома крикливой и завистливой грубиянке Аграфене Фёдоровне и её мужу Василию Кузьмину, коменданту дачного поселка и дворнику по совместительству. Аграфена, которую ещё до войны все в посёлке уничижительно называли Гранькой, была настолько бестактна, что вскоре после исчезновения Мартына Изварина демонстративно пришла осматривать сторожку ещё до того, как Санька Изварин с матерью покинули дачный посёлок. Покинули навсегда. На резонный вопрос Клавдии Извариной, зачем она пришла в их дом, Гранька недоуменно ответила: «Да как зачем, Клавдия Алексеевна? Ведь ваше помещение нам отходит. А не глядемши брать…» [323]

323

Трифонов Ю. В. Старик // Трифонов Ю. В. Избранное. Минск: Вышэйшая школа, 1983. С. 122.

Но вот умерла Аграфена, и её домик стал настоящим яблоком раздора. Председатель кооператива Приходько отыскал Саньку, давно уже ставшего Александром Мартыновичем, и предложил ему принять участие в борьбе за освободившуюся выморочную сторожку и попытаться вернуть себе некогда принадлежавшее его родителям имущество. Прошлое и сопряжённая с этим прошлым трагедия его семьи — всё это напомнило о себе и материализовалось в настоящем Александра Мартыновича в образе жалкой сторожки. Изварин, не желавший даже пытаться дважды входить в одну и ту же реку, отказался.

Итак, судьба сторожки должна была решиться в борьбе между Летуновым и Кандауровым. Желая повысить свои шансы на победу, Руслан настойчиво просил своего отца переговорить с председателем кооператива Приходько и заручиться его поддержкой на общем собрании пайщиков. Об этом же умоляла отца и Вера. Старик Летунов наотрез отказался. У него с Приходько были давние счёты. Давным-давно Приходько солгал, скрыв своё пребывание в юнкерском училище: он «барахтался как мог, чтобы перекрутиться в суровой жизни» [324] . Павел Евграфович «вычистил» бывшего юнкера из партии, резонно посчитав, что Приходько вступил в партию из карьерных соображений. Приходько никогда не забывал об этом и при случае стремился навредить Летунову, благо в годы «большого террора» поводов для этого было достаточно. Репрессии коснулись и Павла Евграфовича: он два года провёл в лагере, работал на лесоповале и был освобождён перед самой войной. После освобождения Летунов был прописан в Муроме и не имел права легально жить в Москве и её окрестностях. Когда он без разрешения появился в подмосковном дачном посёлке, Приходько поспешил на него донести. Начавшаяся война спасла Летунова от неминуемого ареста. Павел Евграфович записался в ополчение и пошёл воевать. Всю войну воевал рядовым солдатом, дважды был ранен. Его фронтовые пути-дороги случайно пересеклись с дорогами сына Руслана, воевавшего в танковых частях. Отец и сын Летуновы вместе защищали Родину. И хотя на войне погиб сын Приходько, это не примирило старика Летунова с бывшим юнкером. Его покойная жена Галя демонстративно не здоровалась с Приходько и его женой, до самого своего смертного часа помнила о нанесённой обиде. Старик, хотя и раскланивался при встрече с соседом, а иногда и беседовал с ним, считал ниже своего достоинства просить о чём-либо Приходько. Растянувшаяся на полвека история взаимоотношений Летунова и Приходько по сути является обвинительным приговором советской власти. Власть стравливала людей, ставила их в такие обстоятельства, при которых обыкновенные и не отличавшиеся кровожадностью люди были вынуждены доходить до крайнего предела и уничтожать друг друга. Летунов — честнейший и бескорыстнейший человек. Приходько — подлец. Но суть дела от этого не меняется. Павел Евграфович, «вычищая» бывшего юнкера из партии, действовал исключительно из идейных соображений: он верил в то, что человек, скрывший от партии своё прошлое, должен быть из этой партии исключён. Исключение из партии могло сломать человеку жизнь и иметь самые непредсказуемые последствия, веер которых был весьма широк — от запрета на занятие руководящих должностей до ареста и расстрела. Приходько выплыл из бурного водоворота, уцелел и его нельзя винить в том, что он решил посчитаться со своим обидчиком.

324

Там же. С. 95.

Действие романа «Старик», как и действие повести «Дом на набережной», начинается жарким и удушливым летом 1972 года [325] . Это совпадение вряд ли было случайным. «Дом на набережной» — это хроника преуспеяния никакого Глебова, история жизни идеального советского человека. Он ухитрился прожить жизнь и преуспеть в ней, плывя по течению и не вступая в конфликт ни с кем. «Старик» — это история жизни людей не идеальных, хотя и вполне советских. Юрий Трифонов в очередной раз «дочерпывает» тему. В «Доме на набережной» нет ни одного персонажа, за исключением Сони, вызывающего наше сочувствие и сострадание. Этих людей не пощадило время, но их не жалеем и мы. Иное дело герои «Старика». Все они вызывают и наше сочувствие, и наше сострадание.

325

Строго говоря, в отличие от повести, где начало совершающихся событий точно датировано автором, в романе ни разу не сказано, что действие происходит именно в 1972-м. Более того, если рассчитать событийный ряд романа по календарю, можно предположить, что начало романного действия надо отнести к лету следующего, 1973 года: Ася Игумнова прочла статью Летунова о Мигулине, опубликованную в 1968 году, спустя пять лет после выхода журнала. Асе исполнилось семьдесят три года, а родилась она в 1900-м. Однако в «Старике» описано именно лето 1972-го, когда вокруг столицы горели леса и торфяники. Чем объясняется эта неувязка — авторской небрежностью или, наоборот, бессознательным авторским замыслом — осталось загадкой.

Роман «Старик» — это история трагической и неразделённой любви Паши Летунова к Асе Игумновой. Они были соседями, жили на Пятнадцатой линии Васильевского острова в Петербурге, вместе учились. Паша и Ася были ровесниками века. Асе было 14 лет, когда началась Первая мировая война, и 18 лет, когда началась Гражданская. Паша родился на несколько месяцев позже Аси, он был почти её ровесником, и это «почти» мучило его всю жизнь. Ему казалось, что ещё со школьных лет Ася смотрит на него слегка свысока, как на маленького. Первый раз Ася вышла замуж за своего двоюродного брата Володю, жившего в их семье. Это произошло вскоре после революции, которая смела со своего пути многое, в том числе прежнее законодательство. До революции для заключения брака между двоюродным братом и сестрой требовалось получить разрешение Святейшего синода. Революция одним ударом покончила с подобными условностями — и этот брак стал возможен. Через несколько дней после Октябрьского переворота, который в момент совершения никто ещё не называл революцией, Ася и Володя, с большим трудом достав билет на поезд, покинули Северную столицу и отправились на юг. Володя погиб в Гражданскую, а чудом оставшаяся в живых Ася стала женой Сергея Кирилловича Мигулина. Всю свою долгую жизнь Летунов самозабвенно любил Асю, но судьба распорядилась так, что Ася постоянно ускользала от него. Если бы не революция, то Ася никогда бы не стала женой своего двоюродного брата. Если бы в стране не началась Гражданская война, то траектория жизни рафинированной петербургской барышни никогда не пересеклась с траекторией жизни войскового старшины (подполковника казачьих войск) Мигулина. Казачий офицер Мигулин воевал на стороне красных и был одним из создателей Красной армии.

Глядя на события тех давних лет из 1972 года, Павел Евграфович приходит к выводу, что Ася и Володя, против собственной воли втянутые в водоворот событий русской Смуты, оказались в Красной армии случайно. «Как попали к Мигулину? Всё тот же случай, поток, зацепило, поволокло. <…> Ведь тогда, в ноябре, когда он и Ася бежали из голодного Питера, и мысли не было у обоих сражаться за революцию. Повернуло их время, загребло в быстроток, понесло…» [326] А к большевикам Володя примкнул внезапно, «изумившись идее». Время разломило семью Игумновых надвое. Алексей, Асин старший брат, воевал на стороне корниловцев и был убит. Мать Аси после гибели Алексея прокляла Асю и Володю. А сама вместе со старшей дочерью Варей и её мужем эмигрировала в Болгарию, а затем все они перебрались во Францию.

326

Трифонов Ю. В. Старик // Трифонов Ю. В. Избранное. Минск, 1983. С. 72.

Да и у самого Паши Летунова его путь в Красную армию не был жёстко предопределён и в значительной степени стал делом случая. Само это слово «случай» упоминается в романе восемнадцать раз! Хотя Шура, родной брат матери Паши Летунова, был профессиональным революционером и каторжанином, колея жизни самого Паши могла быть иной, никак не связанной с участием в Гражданской войне на стороне красных. Всё могло сложиться иначе.

«Вот этого не понимаю: чёрные да белые, мракобесы да ангелы. И никого посередке. А посерёдке-то все. И от мрака, и от бесов, и от ангелов в каждом… Кто я такой в августе семнадцатого? Сейчас вспоминая, не могу ни понять, ни представить себе отчётливо. Конечно, и мать, и дядя Шура, и какие-то новые друзья… Общий хмель… Но ведь достаточно было в январе, когда умерла мама, тронуться чуть в сторону, куда звал отец, или ещё куда-то, куда приглашали старики Пригоды, или, может быть, позвала бы с собой Ася, не знаю, кем бы я был теперь. Ничтожная малость, подобно лёгкому повороту стрелки, бросает локомотив с одного пути на другой, и вместо Ростова вы попадаете в Варшаву. Я был мальчишка, опьянённый могучим временем. Нет, не хочу врать, как другие старики, путь подсказан потоком — радостно быть в потоке — и случаем, и чутьём, но вовсе не суровой математической волей. Пусть не врут! С каждым могло быть иначе» [327] .

327

Там же. С. 50.

Хотя с каждым могло сложиться иначе, однако не каждый мог похвастаться бескорыстием, свойственным Павлу Евграфовичу Летунову. Для него участие в революции и Гражданской войне было служением идее. Он не стремился ни к власти, ни к славе. Волею судеб юный Паша Летунов оказался вовлечён в клубок интриг, направленных против командира казачьего корпуса Мигулина, не просто воевавшего на стороне красных, но бывшего одним из создателей Красной армии и ставшего одним из наиболее победоносных военачальников Гражданской войны. Ася Игумнова, служившая в его штабе машинисткой и печатавшая его воззвания, стала после гибели Володи женой Сергея Кирилловича и родила от него сына.