Юрий Звенигородский

— Гюргий, не будь медведем.

— Кстати, — обрадовался Юрий Дмитрич вовремя пришедшей мысли, — недавно игумен Савва дал мне прочесть «Житие Сергия Радонежского», написанное нашим чудным дидаскалом [78] Епифанием Премудрым [79] . Там приводится случай: в пустынь к старцу Сергию повадился медведь. Не злобы ради, а токмо для насыщения. Старец клал на пень, что полагалось, зверь брал и удалялся. Если же Сергий забывал положить, медведь ждал своего и докучал старцу. Так продолжалось долгое время.

78

Дидаскал — наставник, проповедник, поучительный писатель или поэт.

79

Епифаний Премудрый писал на рубеже XIV–XV веков. Будучи еще юным принял монашество в Ростове. Позже перешел в Троице-Сергиеву обитель. Проявлял большую жажду знаний, много читал, хорошо разбирался в живописи. Делал копии с рисунков Феофана Грека. Из его литературных работ наибольшую известность приобрели два «Жития», Стефана Пермского и Сергия Радонежского. Умер в начале 20-х годов XV века.

Возникло растерянное молчание. Его нарушили слова великого князя:

— Даже долгому времени настает конец.

Тягость сняли пасмурные слова Софьи Витовтовны:

— Епифаний Премудрый недавно умер.

Все вслух поскорбели о кончине великого мастера риторского плетения и витийских глаголов. На том и расстались.

В последний дневной час перед вечерей Анастасия пришла к мужу в его покой.

— Не могу одна. Вся в непокое. Давай подумаем, как быть.

Князь читал Псалтирь, чтобы утешить внутреннее ненастье после свидания с государем-братом. Он всегда раскрывал сию книгу, когда ум искал истины, а душа — опоры. На сей раз открылся двадцать седьмой псалом: «Не погуби меня с нечестивыми и делающими неправду, которые с ближними своими говорят о мире, а в сердце у них зло».

— О чем думать, радость моя? — спросил жену. — В каком случае как быть?

— Плохое у меня предчувствие, — призналась княгиня. — Государь готовит тебе нечто неприятное, о чем пока временит говорить. — Она подошла к окну. — Душно мне. Отвори окно.

— Не простынь. На пороге осень, — распахнул створки князь.

В покое стало прохладно, свежо.

— Ожидаешь одного, сталкиваешься совсем с другим. Хватаешься за голову. Надоело! — размышлял князь вслух. — Однако ты дрожишь, — он попытался закрыть окно.

— Постой, — глядела во двор княгиня. — К нам важный гость. По коню, по платью — знатный человек княжеского достоинства.

Юрий посмотрел и хлопнул в ладоши:

— Ба! Константин! Брат любезный! Сто лет не виделись!

Анастасия не знала этого деверя, почти не видала. На их свадьбе он не был. В Москве жил урывками, пропадал то во Пскове, то в Новгороде: наместничал, не имел приличного удела. Самый младший, не любимый старшим, хотя с Юрием очень дружный.

— Пойду к себе, — спросилась у мужа, который спешил встречать любимого родича.

— Поздоровайся, — молвил князь. — Потом извинюсь за тебя.

Встретили гостя в сенях. Худой, высокий, не по летам постаревший. Облобызал невестку в обе щеки.

— Голубушка, Юрьевна! Все тот же блистающий адамант! [80]

— Благодарствую на добром слове, — смутилась Анастасия.

Она отказалась от вечери, сославшись на головную боль: обычная отговорка. Но Константин не настаивал. По-видимому, у него к старшему брату важные дела. За столом ел мало, не пил. Попросил малинового горячего взвару и уединения в покое. Затворил окно, сел в глубокое кресло.

80

Адамант — старинное название бриллианта, алмаза.

— Какими судьбами на Москве? — спросил Юрий. — Для меня, как снег на голову.

Константин чуть усмехнулся.

— Вызван из Нова города для разговора. — Понимающе глянул на брата. — Как и ты.

— Что я? — не понял Юрий.

Младший брат вздохнул:

— Наш Василий плох.

— Как плох? — испугался Юрий. — Только что пировал с ним.

Константин молвил тихо:

— Знаю доподлинно: внутренняя немочь гнетет его.

Юрий хлопнул себя по бедрам:

— Ничего не приметил. В застолье был весел, похвалялся своим успешным княжением. Все хорошо. Все довольны.

— Что хорошо? Кто доволен? — запальчиво произнес Константин. — Прошлый год неубранный хлеб весь ушел под снег. Люди питались кониной, мясом собак, кротов, даже кое-где мертвецами. Пуд ржи стоил рубль. А в Костроме даже два. В Нижнем до шести. Потом стало вообще негде купить.

— Знаю, — скорбно подтвердил Юрий. — В моей Звенигородчине хлебом запаслись загодя. Знатоки чуяли беду: я велел прислушаться. Потом поставил по границам княжества рогатки.

— Во Пскове также поступили, — закивал младший брат, — а вот рогаток не поставили. Новгородцы, тверичи, корела, чудь толпами пошли на Псков. Цены подскочили. Псковитяне вывоз запретили, пришельцев погнали. Те мерли на большой дороге.

Братья помолчали.

— Чем еще хвастался Василий? — спросил гость.

Юрий вспомнил:

— Поездкой в Орду. Теперь там дружественный нам великий хан Кадыр-Берди.

— Да что ты! — рассмеялся Константин. — Сидишь в своем уделе, ничего не видишь, не слышишь. Кадыр-Берди погиб от руки брата усердного союзника литовского. Так что цена Васильевой поездки — нуль! Зато унизился. И вновь, после нескольких лет вожделенной независимости, платим Орде выход — позорную прежнюю дань. Стоит ли похваляться?..

Опять братья помолчали.

— Чего еще хочет от нас Василий? — развел руками Юрий. — Ходим в его воле…

— Не совсем, — перебил брат. — Ты подписал ли с государем соглашение клятвенно уступить старшинство сыну его?

Юрий качнул головой.

— Андрей и Петр давно уж подписали, — напомнил Константин, — упрямимся лишь мы с тобой.

— Я, — начал Юрий и запнулся. Младшему ли брату, другу своему, об этом говорить? Он давно знает. Давно, с опасностью для княжеского своего достоинства, поддерживает. Вовсе обездоленный родителем, уже не защищаемый покойной матерью, он целиком и полностью зависит от Василия. Его бы надобно склонять к покорности, ставить в пример Петра с Андреем. И все же Юрий повторил: — Я против нового устава в правах наследственных.

— Я тоже, — встал Константин. — Пообещаем же друг другу завтра стоять твердо.

Провожая брата до сеней, Юрий между прочим, нехотя повторил сплетню, принесенную на хвосте Галицким, а позже повторенную Анастасией:

— Что-то злые языки судачили, якобы Витовтов полководец…

— Доброгостий Смотульский? — с полуслова понял Константин. — Наслышан даже в Новгороде. Враки! Видел юного Василия? А представь мужчину, что хотел бы посягнуть на Софью!

— Брат Василий, — засмеялся Юрий.

— Для того потребовались чрезвычайные причины, — напомнил Константин. — Возможно, в свое время они были и у Доброгостия. Однако наш племянник тут, как видно, ни при чем.

По уходе брата князь пошел к супруге, в ее спальню. Анастасия лежала на постели в простой верхней одежде поверх сурового покрова из тканины. Муж, присев, дотронулся перстами до ее руки: вожделение сменилось беспокойством: жена дрожала, тело было жарким.

— Ты больна?

Княгиня шепотом пожаловалась:

— Лихоманка. Не болезненная: от переживаний. Мной овладел страх. С чем младший брат к тебе пожаловал?