Ювелир
Шрифт:
– Почему ты так уверена?
– Я слежу за этим делом.
– Ты?! Ты взялась за это дело?! – удивилась я.
Я знала, что Джулия – хороший журналист, но не думала, что она берётся за такие громкие дела. Сказать по правде, до того момента я думала, что она просто пишет незаурядные статейки на тему «Загрязнение улиц» или «Нелегальный бизнес в аптеках». Думала, что она снабжает редакцию материалом, которым просто можно заполнить очередную страницу в газете.
– Да, я… Я хочу повышения. Понимаешь? – ответила она. – Если я сумею отыскать нужный материал по
– Например?
– Я смогу руководить отделом группы журналистов из двадцати человек. Целым отделом! Ты представляешь?
– Ты действительно этого хочешь?
– Да, конечно, – подтвердила Джулия.
– Будь осторожнее с поиском материала, хорошо? Не заходи слишком далеко. Он ведь серийник, это тебе не убийство в состоянии аффекта, он псих. Так что пусть работают детективы и криминалисты.
– Дайана, всё нормально.
Она подошла к столику, где стоял хрустальный графин и вскоре, с присущим ей обаянием правильно отточенных эмоций и движений, подала мне стакан с водой.
– Это тебя немного освежит…
Оценив этот жест, я выпила прохладную воду и поблагодарила Джулию.
Это напряжение… Я всегда чувствую его, когда собеседник бестактно уходит в свои мысли. Кажется, что что-то не так и я обязуюсь тянуть на себе это увеселительное бремя. В итоге я совсем путаюсь в своём монологе и говорю невпопад, только бы спасти ситуацию. В конце концов, у людей создаётся неправильное впечатление о моём характере. Но снова я остаюсь в одиночестве и могу видеть красоту этого мира со стороны, не произнося даже слова. Кажется, это единственное время, когда я могу быть искренней. Искренней, потому что голос молчит, а мысли чисты. Сердце наполняется чувством, от которого строки заполняют тетрадь.
Так вот, к чему я веду: длительное общение с Джулией истощило нас обеих, и мы уже не в силах были поддерживать разговор. Радовало только то, что это случилось под конец нашей встречи, но никак не в начале. Ушла я от неё вечером, тогда уже будто прожектором светила растущая луна.
– Ты можешь остаться, если хочешь, – сказала она перед моим уходом.
Я ещё раз поблагодарила её, но сочла нужным уйти. Дома меня ожидала удобная кровать и несколько глав «Грозового перевала» Эмили Бронте.
Джулия жила недалеко от меня. Поспешным шагом я отправилась домой. Под вечер стало гораздо прохладнее, и ускоренный шаг помогал мне не так резко ощущать эту перемену в погоде.
Яркая луна жадно притягивала мой взгляд, погружая в атмосферу таинственности… Трудно передать, но тогда мне казалось, что мои глаза отражали в себе её блеск. Будто маленькая, но безгранично большая часть луны обитала в моём существе. Дышала вместе со мной и так красиво молчала… Красиво, но громко молчала о своём безмолвии и тихо кричала о своём одиночестве.
Просто не могу не замечать этого всего, всей этой красоты. Ведь если бы не это, у меня ничего не было бы. Не было бы меня – меня настоящей, с множеством мыслей и стремлений. Стремлений отдавать себя этому прекрасному миру и делиться своей внутренней силой с другими. Я бы не смогла искренне посочувствовать нищему или умирающему, не смогла бы искренне порадоваться за чью-то любовь, пожелать кому-то счастья. Я была бы неполноценна, лишена гармонии, с ярко выраженным бременем безразличия, зависти и злости.
И я благодарна за то, что лишена этих пороков, потому как этот камень в сердце мне ни к чему. И я не говорю, что я идеальна, нет, это не так. Нередко я даже бываю раздражительна. Просто есть то, что я замечаю вокруг себя. И в моменты, когда мне удаётся чувствовать созерцаемое, воссоединяться с ним – я благодарна. Я с трепетом и бережностью впускаю эти краткие моменты в свою жизнь. Так как эти моменты и всё, что меня окружает, – и есть жизнь, частью которой я являюсь. Это помогает мне ценить каждый глоток воздуха. Так как в моём привычном естественном состоянии воздух становится таким же обыденным, как и жизнь. Которая растрачивается на тысячи ненужных мелочей, сталкивающих сознание вниз по крутой лестнице, что лишает осознанности и отнимает свободу. Превращает человека в пленника своих же мыслей и привычек.
Наш последний разговор с Джулией закончился не на самой приятной ноте. Я всё спрашивала и спрашивала её о нём. Будто она была ключом к его сознанию. Наверное, я даже немного переусердствовала с этим, ведь ей важно было не почему, а кто.
– Как думаешь, – не унималась я, – зачем он делает это с ними?
Она толком ничего не отвечала, поскольку не испытывала к этому интереса. Её интересовали только факты, а психоанализ был ей ни к чему. Да и я не знаю, зачем спрашивала об этом. Возможно, чтобы поддержать разговор, а может, чтобы избавить себя от этих вопросов, когда останусь наедине? Мысль о том, что не перестану думать об этом дома, меня не прельщала. Наверное, так я пыталась избавить себя от этих мыслей. Но это было не нужно, я перестала об этом думать, как только переступила порог её квартиры. А когда я вернулась домой, мне посчастливилось отдаться увлекательным страницам книги, после чего беспамятно погрузиться в сон.
X
Зная, что больше ничего не напишет, Дайана отложила в сторону синюю ручку и несколько тетрадей, исписанных и потрёпанных от частого использования.
Раздался громкий пронзительный звонок в дверь.
– Джулия? – удивилась Дайана, открывая ей. – Проходи.
– Привет, я ненадолго, – сказала она с порога, вручая Дайане телефон. – Ты вчера забыла его у меня.
– Надо же, я и не заметила, – растерялась Дайана. – Может, зайдёшь?
– Нет-нет, – торопилась она, – у меня сегодня много дел. Но, – снова безупречная улыбка играла на её лице, – я была очень рада тебя повидать, – сказала она и умчалась.
Дайана закрыла за Джулией дверь и остановилась, не зная, каким должно быть её следующее действие. Будто весь остаток дня не предвещал больше никакого развития: умственного, физического, духовного… Не найдя подходящего решения, соответствующего её настроению, Дайана закуталась в тёплый плед и включила телевизор.
Такси
Ветер изъял несколько локонов из тщательно собранных заколкой волос. Оказавшись на заднем сидении такси, Джулия заранее достала деньги в мелких купюрах, чтоб на месте поскорее расплатиться и уйти. В тонированном стекле дверцы, сквозь которое она смотрела, отражались её воспоминания…
Она тихо неподвижно лежала на запятнанной болью и скорбью холодной земле. На щиколотках и запястьях пролегли глубокими ранами следы, будто сама вечность стягивала ей руки и ноги верёвкой. Изувечена множественными царапинами и порезами… Она была прикрыта бархатом, чернее даже самой тёмной ночи. Мягкое прикосновение ткани скрывало следы извращённой жестокости. А изгибы тонкой шеи были во власти ожерелья в виде проволоки с множеством толстых иголок, пронзающих белоснежную кожу. Капли крови тоненькими ручейками остались на белом снегу, а безжизненные глаза мучительной болью застыли под движущимися облаками.