Ювелирный мастер

– Получается, у Григория противоположная точка зрения?

– Черт с ним, не хочу разбираться, а то разрою кучу недостатков. Достаточно того, что он любитель поболтать. – Ювелир взглянул на часы. – Семнадцать минут до начала, идем.

Они зашли в заполненное помещение, освещенное ярким светом. Со всех сторон окружали открывающиеся рты и двигающиеся губы: люди среднего и пожилого возрастов. Особо прожорливые крутились у буфета, выстраиваясь в очередь. Старики со своими женами занимали стулья около стен и рассматривали программу. "Скопление любителей трагедий. – Про себя критиковал Константин, протискиваясь через толпу, чувствуя как задеваются пуговицы на рукавах пиджака о чужую одежду. – Мизерное количество горестей в жизни? Трагедия восполнит недостаток счастья? Страдальцам комфортно среди печалей, но почему бы не попробовать… Впрочем, выбор индивидуален для всех, может, для кого-то скрывается выход в чужом горе, но, скорее всего, из всех этих зрителей большинство – истинные ценители трагедий. Знал бы про трагедию – ни ногой. Мне собственного достаточно".

– Иногда жутко хочется побыть главным актером: почувствовать стресс, слабость ступить на сцену, услышать подбадривающее “давай”, а после захлебнуться коктейлем чувств и отыграть роль великолепней ожиданий, а после, когда прозвучат бурные аплодисменты и в последний раз опустится занавес, упиваться экстазом восхвалений коллег: “талант – великая штука”. – Он мечтал, опуская и надолго задерживая веки, робко улыбаясь, поднимая подбородок выше. Жил в грезах, пока неряшливый мужчина не толкнул его локтем. Николай опомнился, приложил ладонь к боку и занудливо продолжил, беспомощно оглядываясь вокруг. – Сложно ли осознавать единственный шанс? Ошибки не прощаются, а если и допускаются, то вызывают разочарование зрителей. И постоянная, неменняемая тяжесть этой мысли начинает надавливать с болью, правда? Особенно на сцене. Думаю, Григорию известна стоимость ошибок, и при этом он успешно играет.

– Что ж, все в твоих руках – мне жутко надоело твердить одно и то же. – Сквозь зубы выдавил Константин. Рассуждений он не слышал, интуитивно предполагал.

Женщина в обтягивающем тело платье синего цвета и с изысканным осетленным пучком на голове вплотную подошла к Константину, специально под предлогом случайности коснувшись его плечом, и заглянула в чисто-серые глаза, упорно пытаясь в них углубиться:

– Добрый день.

– Добрый. – Он очаровательно ответил своей улыбкой на женскую. Пробежался взглядом по окружающим, чтобы та не засматривалась слишком долго. Незнакомка удалилась – он с достоинством поправил черную бабочку, которая подчеркивала уверенность мужчины. Константин понимал значение продолжительного вглядывания в его глаза и поэтому самодовольно улыбнулся.

Во время антракта та самая незнакомка разыскала Николая, который болтал с Константином, и заигрывающее, поглядывая на второго, спросила:

– Скажи мне его имя. – Девушка ткнула пальцем на очаровательного мужчину с гладковыбритым лицом. Николай повиновался, разочарование слышалось так же отчетливо, как и произносимые слова, а может, его улавливал исключительно стоящий напротив, имя которого узнавала незнакомка.

– Воронтов Константин. Способен изготовить самые необычные ювелирные изделия.

– Интересно. – Загадочно и приглушенно говорила та. Она зашла за спину Константину и шепнула ему на ушко. – Ты мешал мне следить за первым актом.

Незнакомка грациозно удалилась, считая, будто заманила ювелира. Шлейф дорогих духов продолжал напоминать о ее заигрываниях.

– Такие одни не ходят. – В слух заметил Константин, отводя друга в сторону, подальше от стойких духов, чтобы напоминания незнакомки невозвратимо исчезли, смешались со множеством окружающих лиц, плотно приближенных друг к другу. – Напыщенная красота частенько отталкивает.

Во время второго антракта Николай снова заметил ту же незнакомку, но на этот раз ее под руку держал мужчина лет сорока. Он подвел незнакомку к буфету и заказал два бокала шампанского. Николай усмехнулся и кивнул на богатую пару:

– Хороша жизнь: не стесняется заигрывать с незнакомцами и держать за руку своего мужчину. Немного жаль, что тот как будто не понимает ветрености девушки или только закрывает глаза.

– Когда-нибудь блаженная жизнь иссякнет – пусть живут хорошо, как вздумается. Боязнь не удержать своего в той или иной мере развита у каждого человека. Те, у кого доминирует это чувство над рассудком с жадностью хватают все подряд: и чужое, и ничейное, и собственное. А в результате оказываются на свалке ненужностей. Жизнь превращается в мусорное ведро , если забывать аккуратно раскладывать по местам действительно необходимое. Экспонаты.

– Свалка – и разобраться ни в чем. Нагромождения и наслоения, подобные окаменелым останкам, которыми сами же засыпаются люди. Раскопать их, увы, ни за что не удастся ни голыми руками, ни лопатой. Конечности сотруться до мяса, а инструмент – быстро затупится.

– Разве что техника поможет.

– Которой у большинства нет.

Около двадцати минут они стояли рядом со входом, ждали успешного актера. Николай, спрятав руки в карманах, понуро стоял, смотрел на плиты улиц и изредка на мелькающую обувь прохожих. Воспаленные глаза указывали на недавно пролитые слезы. Какое впечатление произвела трагедия на человека – знать невозможно. Воронтов жадно курил, серьезно думал, сжимая другой рукой кольцо в кармане. Среди потока лиц словно вырисовывалось одно знакомое, уже как год мучающее лицо… Иллюзия, от которой невозможно избавиться.

Безруков наконец-то вышел, повертел головой по сторонам и, сделав несколько шагов направо, встретил своих главных зрителей в стороне от входа. Кивнул им и затем, открывая машину, задался самыми очевидными вопросами:

– Трогательно? Как я вам?

– Тебе очень идет викторианский костюм и револьвер.

– Гениально, правда? Эти люди не признают того добра, что я им принес, и называют меня Дьяволом. Бестолковые консерваторы!

– Ужасно трогательная история. – Расхваливал Николай. Григорий упивался высказываниями. Покачивал головой в знак согласия, иногда повторял особо значимые слова, придавая им еще больше значения. Константин молчал: довольно трагедий и моралей.

– В чем секрет сохранения спокойствия?

– Перед выходом всегда затрагивает волнение, но на паркете сцены, при виде зрительного зала, меня охватывает огромная волна эмоций, которая заставляет действовать. Это поток некой энергии, несущей против воли, как течение буйной реки. И я ощущаю в руках страстное желание не играть, а жить, именно жить текстом своих слов, заученными движениями. Невозможно передать, можно лишь увидеть актерскую игру! Чего молчишь, Костя?

– Любовь к профессии оправдывает не только ожидания, но и превращается в ключик скрытых возможностей.

– Именно. – Гордо подметил Безруков и поднял указательный палец вверх, не отрывая рук от руля.
– Мне вот интересно, почему с нами нет Лизы? Ты, Коля, говорил, что она пытается углубиться в актерское мастерство.

– Не хочет.

– Неправильное объяснение, – перебил, смеясь, Константин,– все дело во мне. Не будь меня в зале, Лиза заняла бы мое место.

– Мне нравится копаться в отношениях между людьми. Как раз недавно начал читать психологию – многое проясняется. Перед нами и без книг предельно ясный случай: отказываться от увлечений из-за человека, с котором можно банально не разговаривать или попытаться наладить отношения – непростительная глупость. Впрочем, не знаю, как бы я сам себя вел на ее месте, так что рассуждения только и остаются словами.

Они медленно тащились по людному Невскому проспекту, который кипел людной массой. Казанский собор, наполненный туристами и их руками с фотоаппаратами или камерами телефона, оставался позади. Воронтов не терпел этот проспект, слишком изысканный, многолюдный. Предпочитал множество других, не менее красивых мест, по которым часто гулял, но уже около года в одиночестве и ночью. Привычки и маршруты сохранились: все тот же кофе разной крепости в зависимости от настроения, приготовляемый в любимых заведениях, все та же милая улыбка как с его стороны, так и со стороны работников, тот же асфальт на дороге, то же небо, но с постоянно меняемые нарядами. Изменился образ жизни: трагическое одиночество, неспособность выдержать пустоты квартиры, давящей болезненным прошлым, отсутствие разговоров во время прогулок и неотступное стремление достижения пика в ювелирном деле.