Ювенилия Дюбуа

Что я чувствую? Сказать: «Пустоту» — ничего не сказать. Сплошной осадок. Такой глубокий и густой, что перестал, что осталось только погрузиться в собственноручный скафандр аутизма и впасть в глубокую эмоциональную кому.

Родителям пришлось соврать сказав, что мне не хватило баллов для поступления. Мама снова меня приободрила. Л. вдруг стала мне безразлична. Тётя моя умерла. А с началом сентября я вернулся на прежнюю работу. Побежденный и сломленный ещё на целый год унылой каторги и самобичевания.

Нить тревоги,

что нашла иголку

в стоге,

вшила себя в моё

пальто.

Я иду в нём

по подворотням

и мне холодно даже

днём.

Тень сомнения

(куда идти дальше?)

отбрасывает свой

силуэт.

Я человек

с туманной целью,

мне идти неизвестно

лет.

4. Лжец, интрижки и погоня

По периметру листа расставлены графитные засечки — это общий габарит изображаемого объекта. Мягкие, еле заметные линии как бы обнимают силуэт. Он приблизителен, но опорные точки найдены, а значит, найдены и рамки, за которые уже нельзя выходить.

По вертикали появляются горизонтальные чёрточки. Они точны в своём расположении; в своей относительности (не по Эйнштейну, если что) друг к другу. Они являются вешками к каждой последующей детали. Полутушеванный блёклый штрих образует большую тень, а где есть тень, там есть и свет. Хлорат натриевая бумага берёт на себя эту непростую роль.

Теперь появляются линии направления конечностей. Скелет формируется быстро, уточняя собой предыдущие разметки. Намёки на мышцы и кожу. Вешки прячутся, становясь блеклыми намёками, где их не разглядеть невооруженным взглядом. Уточняется общая тень, более детально расставляются акценты насыщенности излома рёбер. Сначала боковая часть головы, скула, теневая сторона носа и, конечно же, глазницы. Общий силуэт, а затем чуть резче на косточке, чуть глубже на переломе у слезника. Аккуратный штрих под ключицей, грудями, на сгибе локтя, бёдрах, под коленными чашечками. Везде разное напряжение. Тень — словно паучья нить, окутывает тело. Она уже устала. Немного кривит губы; скорее всего затекли ноги и болит спина.

Звонок на перемену. Натурщица первая подрывается с места, надевает джинсы, хватает шубу. Толпы тел движутся в курилку. Мы идём немного порознь, нам не о чем разговаривать.

Не верится. Я уже на третьем курсе. Сейчас зима. Для чего мы взрослеем?

Спускаюсь со второго этажа мастерских. Вот несколько девчонок курсом помладше. Они здороваются со мной, широко улыбаясь. Они хотят меня, я точно это знаю, ведь одну из них я периодически седлаю. Ничего серьезного, такие здесь правила.

Иду по длинному коридору первого этажа, здесь кабинеты прикладников. Вижу знакомого, но не зову его с собой. Нужно побыть наедине. Противоречивое чувство. Странно, честное слово.

За последние почти три года я переспал с половиной своей группы и не только. Но чем больше я предаюсь распутству, тем больше проникаюсь одиночеством. Наслаждение настолько временно, что, как только я получаю оргазм — наступает мгновенное опустошение.

Прохожу через пункт охраны, застегиваясь на ходу. В тамбуре очередь. Грубо протискиваюсь между парнями, что помладше. Свежий воздух солнечной зимы.

В курилке уже прилично народа. Но кто они все? Просто очередные тени, блеклые голоса, которые нечётко звучат на репите в ушах. Разговоров не разобрать. Становлюсь в стороне, закуриваю.

Сегодня январь, семнадцатое число. Уже четвертый день, как закончились каникулы. Уже как четыре дня я думаю о его смерти. Это случилось внезапно, под Новый Год, когда школяры сидели по домам, отмечая праздник повышения налогов и новых правил против людей.

Его звали В.Д… В моей жизни он появился сразу после поступления. Его пары по проектной деятельности неизменно стояли первыми по средам.

Он — старик, выходец «М-и». Бывший талант изобразительной культуры, а теперь и бывший педагог. Первое, что я никогда не забуду — его лицо. Выразительные глубокие глаза, нос крючковатый, тонкие губы; седые такие волосы, аккуратно подстриженные под зачёс назад. Общий образ В.Д. рождал в голове слово «Филин». Так я звал его среди одногруппников и друзей. Филин был выдающейся личностью. Спокойный, рассудительный. Не проходило много времени, чтобы он не сказал что-то остроумное, доброе. Все, кто с ним общался — любили его.

Я и Филин очень быстро подружились, буквально с первых пар. Последующие два года я был ответственным учеником. Много рассуждал на разные темы, спорил, отстаивал свои конструктивные решения. Филин ценил это. Он стал мне больше, чем просто учитель; он стал мне духовным отцом. Я люблю этого человека как сестру, брата, отца и мать. Так иногда бывает…

Филин должен был вести у меня основные проекты вплоть до выпуска. Так я решил. Этот человек заронил в мою голову зерно чего-то большего.

Первый удар случился, когда ему пришлось уволиться. Филин в молодости много куролесил, поэтому к старости остался с одним лёгким, да и то уже барахлило. Ещё долго я не хотел мириться с его увольнением, но Филин обещал навещать меня, и он держал своё слово. Периодически приходил, знаете, занимаясь анализом моих работ. Мы много говорили о творческом пути.

Помню последний учебный день перед каникулами. Это было двадцать дней назад. Я сидел на всеобщей истории, когда на мобильный позвонила моя руководительница, уведомив, что Филин сидит в учительской. Он давно не появлялся, поэтому я был безумно рад. Собрав со стола вещи, формально попросил разрешения выйти, хотя и так мог бы нагло уйти. Я бежал по коридору весь взвинченный.

Вот он. Чуть бледнее, чем обычно. Чуть худее, чем был. Мы видим друг друга и улыбаемся. Это радостное чувство, когда ты видишь дорогого человека. Странно. Мы так давно не виделись, и я столько всего хотел сказать, но, когда момент настаёт — слова куда-то улетучиваются. Просто смотрю на Филина и радуюсь, спрашивая банальные глупости.

Мы пьём чай, болтаем на пустяковые темы. Филин говорит более отрывисто, он много тратит времени на затруднённое дыхание. Уже через четверть часа он говорит, что ему нужно ехать. Я навязываюсь проводить его до остановки. Он не против.

На улице конец декабря. Стоит крепкий мороз. Мы медленно движемся в сторону дорог. На таком разряженном воздухе мне становится тяжело говорить, поэтому всю дорогу мы молчим. Изредка поглядываю на его страдальческий профиль. Ещё ничего не понимаю.

Остановка. Я конкретно замёрз. Хочу поговорить с ним, услышать его дельные тёплые слова. Филин говорит мне, чтобы я бежал обратно в помещение, да и перемена подходит к концу. Я хочу остаться, но он успокаивает, говорит, что ещё увидимся после праздников. Я жму ему руку. Поздравляю с наступающим. Ухожу.