Южный комфорт

– Товарищи-друзья! Кто мы и что мы? Нас много, но что из того? У нас разные имена, но кому до них дело? Наше ДОЛ огромно, оно охватывает всю республику, и можно ли мерить все общество одним именем? Но вот я называю только одно имя, - и оно исчерпывает все наши знания и представления о ДОЛ, и потому мы произносим его с трепетным пиететом... И я...

– Мы сегодня выпьем или не выпьем?
– заорал Сателлит.
– Кто как, а я за нашего великого Корифея! Вря! Вря! Вря!

Все пили и приговаривали, Корифей благостно сощурился, протянул руку, чтобы взять письмо-портрет, о котором начал вещать Пиетет, и углубился в чтение.

Он читал долго и придирчиво, проверял подписи, просвечивал сквозь огонь, словно какую-то ценную бумагу. Тем временем снова пили за здоровье Корифея. Пиетет разносил закуски и заедки, мыл мисочки, приходил в восторг, делал заметки в памяти, что и сколько съедено, выпито, кем, как и что сказано и как вел себя при этом сам Корифей...

А Корифей, блаженствуя от тепла, от внимания и восторгов, позвал Пиетета, прижал к себе, обнял.

– Вот! Видите этого человека? Нет дороже для меня! Он для меня...

– А я?..
– выкрикнул Сателлит.
– А я?

– А ты сиди и помалкивай! Кто б еще так за мое здоровье и за мою жизнь, как наш добрый Пиетет? Никто, и вы это знаете. Так что давайте выпьем за него. Дай я тебя поцелую, мой дорогой...

– Вря! Вря! Вря!
– закричал Сателлит.

Где-то за полночь, когда уже было выпито достаточно и переговорено все, что только можно сказать, Корифей, который за это время пережил несколько стадий опьянений и полнейшей трезвости, неожиданно возвратился вдруг к истокам этого баламутного вечера (теперь уже ночи) и позвал к себе Пиетета.

– Где то самое?
– спросил он сурово.

– Что? Что вы имеете в виду?

– Сам знаешь! Письмо! Письмо с подписями. Где оно?

Письмо было снова положено пред его ясные очи, Корифей желтолицо уставился в него, долго читал, еще дольше изучал, затем, пройдясь взглядом по всем доверенным и допущенным, тихо спросил:

– Кто это выдумал?

Сателлит встрепенулся первым и первым же все уловил:

– Кто? Да ясно же кто - Пиетет! Я ему говорил, а он: трепетно - хоть режь его!

– Ага! Пиетет? Ну-ка, где ты там? Подойди! Бери читай! Что ты здесь понаписывал? Что я чуть не сгорел? А почему? Был пьян? Ты этого хотел? Молчи! Я тебя знаю! Я вас всех знаю! Хотели послать эту дурацкую петицию, чтобы меня опозорить. И все подписали!

– Я не подписывал!
– вскочил Сателлит.
– Такая придебенция. Что ж тут подписывать?

– Гони его в три шеи. И всех, кто подписал. Хотели меня... Кого? Меня? И кто?

Сателлит стал всех выталкивать из "люкса", надувал щеки, горел румянцами бесстыдства, увидел Твердохлеба.

– А вы? Не подписали?

– Я не подписываю вообще, - улыбнулся кротко Твердохлеб.
– Мне подписывают, а не я. Мне, понимаете? Вам это что-то говорит?

Сателлит, как баран, надувал свои румяные щеки. Не знал, как себя повести. Не имел соответствующего опыта.

– Так вы как? Хотите остаться?

– Ни малейшего желания!

– Тогда как же?

– Я уйду, но без выталкивания. Понятно?

– Все ясно! Вас не было и нет! И никто ничего... Вы - великий юрист! Это я вам говорю! Знаете что? Я вам одну придыбенцию...

– Только не сейчас, - предостерегающе поднял руку Твердохлеб.

– А кто говорит - сейчас? При случае! Только при случае! Позволите?

– Ну, если будет подходящий случай...

Он еще не знал, с кем имеет дело. Сателлит раскопал его уже на следующий день. Корифей отдыхал после обеда, каждый из его паладинов мог делать что угодно, Сателлит налетел на Твердохлеба.

– Вы не удите рыбу?

– Не люблю воды.

– Я тоже. Жабы, рыбы, придыбенции... Посидим на лавочке?

– Отдаю предпочтение ходьбе.

– Думаете, я бы не ходил! А нужно сидеть возле Корифея. Корифей такой человек - в бараний рог кого угодно! Я вам обещал одну придыбенцию, так это как раз оно. Придыбенция с кабинетом.

– Здесь еще и кабинеты?

– Да не здесь, не здесь! В нашем ДОЛ. Там же у нас целый департамент. Президентик развел. Курьеры, секретари, референты, правые руки, левые руки. И каждому кабинет, и каждый сидит и надувается. Ну, мы и подговорили Корифея. Мол, как же это так, чтобы у вас да не было в ДОЛ своего кабинета? И не какого-нибудь, а большего, чем у Президентика, то есть такого кабинета, чтобы всем кабинетам кабинет! Чтобы музей, храм, пиетет и дрожание в коленях у недопущенных! А Корифею только скажи. Сразу надевает самый желтый свой костюм, идет в ДОЛ, ходит, смотрит и говорит: вот этот! Президентик - на дыбы! Собирает весь свой синклит и начинает разводить пары. Дескать, помещение не позволяет, дескать, нарушится ритм, дескать, негде будет работать референтам, консультантам, советникам и советчикам. И в протокольчик решение: считать нецелесообразным. А мы у Корифея выпиваем по рюмочке - и нам такой подарочек на именины! Что - рвать и метать? Вы не знаете нашего Корифея. Он терпеливый, как все прогрессивное человечество. День молчит, вечер молчит, а ночью... Ночью - телефончик к Президентику. Что там и как там? Тот: считать, принимая во внимание, потому что превыше всего интересы коллектива. Ах, превыше всего? Ах, принимая во внимание? Так, может, и вы меня превозносите и уже считаете там? Вы зазнались, вы заелись, вы закомфортились! Так я вас раскомфортую. Президентик - наповал! Придыбенция!..

Твердохлеб не знал: удивляться или расхохотаться.

– Слушайте, неужели вы это серьезно: какие-то кабинеты, какие-то слова?

– Не какие-то! Вся придыбенция в этом! Вы же слышали: закомфортились и раскомфортую. Здесь весь ключ! Код и шифр!

– Ничего не понимаю.

– Вы человек посторонний - объясним. Все объясним. Значит, так. Перед этим Президентик месяц сидел тут, в "Южном комфорте". Сидел, как все. В такой, как ваша, комнате, а не в "люксе", где Корифей. И за путевочку платил, а не бесплатно, как Корифей. Трусливый - вот и живет, как все.

– Может быть, честный?

– У нас это - трусливый. А уважают кого? Смелых. Боятся кого? Наглецов. Трусливых же только пугают, как зайцев. Когда ему Корифей это "закомфортились", он уже знает, что назавтра слух: полгода сидел в "Южном комфорте" в трехкомнатном "люксе", выпихнув оттуда самого Корифея, и жил там бесплатно. А если еще и "раскомфортую" - то это означает, что слух распустим так, что по всем материкам пролетит!

– Это же клевета!
– возмутилась юридическая Твердохлебова душа.

– А кто будет проверять? И кого - Корифея? У нас Корифею верят. На том держимся. Зная это, президентик вмиг сник. Будьте любезны, вам кабинетик. И не просто кабинетик, а кабинетище! И мебель - импорт, валюта, и ковры ручной работы, и картины кисти заслуженных и народных, и кондиционер не харьковский, а тот, что за долларчики, и бар с разноцветными бутылками. Корифей там бывает сколько? Раз в год! Вот вам и придыбенция!..

Они нарочно морочат мне голову, подумал Твердохлеб. Узнали, что юрист, и решили поиздеваться. Наверное, у всех у них колоссальное чувство юмора, а я начисто его лишен. Тогда что же? Нужно терпеть и не подавать виду. Но как это сделать, когда душа горит от возмущения? Привыкший к жизни деятельной, до предела переполненной хлопотами, нервозностью и неприятностями, Твердохлеб внезапно очутился в положении Фауста, которому угрожал черт: "Ты затеряешься в дали пустой. Достаточно ль знаком ты с пустотой?"