Южный узел

«Нет, никогда средь бурных дней… Я не желал с таким волненьем Лобзать уста младых цирцей И перси полные топленьем», -

графине захотелось встать и уйти. В этот момент белая рука Шарлотты коснулась её смуглой ручки.

— Сидите, — прошептала императрица. — Надо терпеть.

* * *

Три пролома в стенах Варны были сделаны. Следовало пугнуть неприятеля через бреши. Пошли сто пятьдесят черноморцев — бывший Гвардейский экипаж, тот, что подвёл 14-го. Да триста пятьдесят егерей — бывших же лейб-гвардейцев, тех, что упустили знамя в кустарнике.

Прорвались ночью, почти без боя. Учинили на улицах переполох. Турки переоценили отряд, думали, что начался настоящий штурм. Но потом опомнились, пошли стрелять с крыш. По команде, поданной от Воронцова из-за стен, наши отступили.

— Теперь в городе понимают, что мы в любой момент повторим нападение, — сказал Воронцов, рассматривая выход поредевшей колонны из бреши. — А чинить проломы некому.

Участники вылазки принесли радостные, злые вести — почти все дома разрушены, улицы завалены мертвечиной, запах такой, что с непривычки с ног валит. Колодцы забиты нечистотами. Оставалось подставить руки и ждать.

На следующий день в лагерь явились парламентёры, а за ними в чалме-арбузе очень грустный Юсуф-паша — верховный визирь и командир албанских всадников.

— Вот эти переговоры настоящие, — граф хлопком сложил трубу и поднял глаза на императора. — Кого ваше величество изволит уполномочить для их проведения?

— Вас и Грейга, — отозвался Никс. — Раз у них второй паша — адмирал, то и мы должны поставить визави равного ранга.

«Меня, значит, числят визирем? — рассмеялся про себя Михаил Семёнович. — Приятно. Но как бы перевести на русский?»

Он предупредил, что почётные условия ныне невозможны, поскольку мы их уже предлагали, а османы отказались, и вторичное согласие с нашей стороны будет бесчестьем. Император кивнул. Юсуф-паше предоставили место для шатра, и тут же в лагерь привалило огромное количество турок под видом охраны визиря: де у них так принято. Грязные, загорелые, с жадными глазами. Только бы не занесли болезней.

Но хуже них были приехавшие из Одессы на особом корвете дипломаты. Они спустились на берег, и Главная квартира стала совсем пёстрой от чужих мундиров, перьев и лент.

Утром государь вышел из палатки и не узнал лагеря. Повсюду были разбиты либо турецкие шатры — полосатая тканая тряпка на нескольких палках, — либо сновали длинноногие и весьма ушлые личности в очках: а очкастых его величество не любил, подозревая в либерализме. Отчасти он был прав, разномастная братия занималась тем, что во славу вожделенного «равновесия» советовала Юсуф-паше, что просить у русских.

— Вы надёжно разместили войска по балкам и спрятали за кустарниками? — требовал ответа император.

— Местность открытая, — жаловался Бенкендорф. — Но есть складки пространства. Нас могут посчитать.

— А почему наши офицеры так свободно толкуют с иностранными?

Александр Христофорович пожимал плечами. «Что им, от гостей под застрехи прятаться?»

Государь между тем размашистым шагом шёл по невообразимому табору, в который за одно утро превратилась Главная квартира. Минутами вокруг не было ни одного русского. Случалось даже — только турки. Абсолютная уверенность императора в том, что с ним ничего не случится, уже сердила Бенкендорфа. Он хмыкал, вставлял саблю в ножны и ни на шаг не отставал. Но от этого опасность не исчезала. Если захотят, зарубят обоих, а наши даже не почешутся, со злостью думал он.

— Вам и Грейгу придётся полностью взять переговоры на себя, — заявил Никс командующему. — Докладывайте мне каждый вечер. А мы попытаемся разобраться с иностранными министрами.

Неожиданно для Воронцова Никс повёл себя умно и зрело: отвлёк советчиков на себя. Англичане и австрийцы предлагали сотни способов разрешения конфликта. Их проекты не отвергались, а, напротив, принимались на рассмотрение. И так до бесконечности.

Для охраны оставались только пикет пехоты и гвардейская рота, расположенные на откосах высокого холма, где стояла палатка императора. Нервозность довела Бенкендорфа до того, что он подтянул к Главной квартире Бугский уланский полк. Гнедые лошади гарцевали за ретрашаментом, что отчасти успокаивало генерала. Переговоры шли в виду 25-тысячной турецкой армии, которая стояла напротив Варны, не решаясь атаковать русских, но и не позволяя ни на секунду забыть о своём присутствии. Что вселяло в турок неуместную гордыню, а наших заставляло дёргаться. Попробуй выстави условия, когда у побеждённых такой резерв!

— Турки соглашаются только на почётные условия капитуляции, — докладывал Воронцов. — Мы этого принять не можем. Ваше величество, дело не в моём упрямстве, хотя я, конечно, человек упрямый, но… хорошо ли будет, если они выйдут с оружием, с пушками, без обязательства не сражаться более в текущей войне и сразу присоединятся к тем 25 тысячам, которые и так бельмо в глазу?

Никс из последних сил проявлял терпение.

— Делайте, как выходит, Михаил Семёнович. Моё доверие полностью с вами, — он вздыхал. — Надоели только эти… иностранные… Шныряют везде. Не остановишь.

Что тут сказать? Бабка Екатерина иностранным волонтёрам отказывала. А посредников на переговорах не терпела.

— Я бы тоже не терпел, — морщился Никс. — Но тогда вся Европа была отвлечена на войну Англии в колониях. А сейчас занимаются только нами. Поверьте, ваша светлость, я держу, сколько могу.

Впервые Бенкендорф заметил на лице друга понимание. Император делал всё, от него зависящее. Однако зависело-то не всё!

Например, этот наблюдатель, Джеймс Александер, прямо на «Париже» и обосновался. Имел официальный статус. Род неприкосновенности, пока его, конечно, не уличат в прямом шпионаже. Даже спустился на берег и расхаживал по лагерю с альбомом в руках. Зарисовывал русскую форму! А по мнению Бенкендорфа, делал наброски укреплений. Слава Создателю, они временные и ничего не стоят.

Между тем Джеймсу в русском лагере даже нравилось. Его привычный глаз выхватывал сотни деталей. Солдатские палатки шьют в один слой. Дождь, если начнётся, будет просекать. Офицерские удобны и двухслойны. Дерновая обкладка высотой около фута предотвращает затекание воды внутрь. Ремни и портупеи вешают на дерновую же стенку, огибающую несколько палаток зараз. Если неприятель прорвётся в лагерь, из-за этого укрепления удобно будет стрелять.

Рядовые спят по шесть человек. На соломе, в шинелях. Русские вообще не любят раздеваться на ночь. Что в остальной части империи объясняется холодным климатом — не очень-то приятно менять одежду на сквозняке. А здесь — застарелой привычкой.

Любопытны столовые. Полы на три фута ниже земли. Крыши из веток, крытых дёрном. Хлеб и овощи хранят в холщовых мешках. К деревянному брусу над головой привешивают веники. Моются теперь в море и ругаются на соль. Недостаток пресной воды ощутителен.

Джеймса удивила полевая часовня на насыпном холме. Большой тент на шестах был увенчан тремя крестами. Рядом с ним сколоченная из брёвен звонница. Внутри несколько образов и серебряные лампады. За ними алтарь, перед которым постоянно сменяются молящиеся. То солдаты, то офицеры со снятыми фуражками и на коленях. Непривычное зрелище. Русские религиозны и весьма привержены своей странноватой ветви христианства.