За дорогой

Во дворе стояла будка с псом, который бегал по натянутой проволоки и приходилась жаться к стенке дома что бы он не цапнул. Напротив дома стояла летняя кухня, состоящая из одной комнаты и печки, которая делила помещение на две части, после шла жилая комната с панцирной кроватью, на которой мы обычно прыгали. В общем ничего примечательного. Задний двор был отгорожен забором с воротами, там был курятник и гараж, далее шел снова забор с калиткой, за которой был туалет и большой огород. Сада у Анжелы не было, что для меня было дико, как можно жить без сада. У Вероники, какой никакой сад был, на заднем дворе, что уже придавало уюта, особенно большая старая яблоня, которая была центром притяжения. На улице возле забора у Анжелы была широкая лавочка, рядом стояла вишни, со ствола которой мы постоянно отколупывали вишневый клей, или как его еще называют камедь, но мы не заморачивались и просто его жевали, от нечего делать и вместо жвачки. По соседству с Анжелой жила Вероника.

Мать ее была фельдшером, папа занимался пчеловодством и имел передвижной павильон, который он, когда зацветала гречиха или подсолнечник, вывозил в поля. Действие обычно походило вечером, приезжал трактор и ночью перевозил пчел на место. У них тоже был мотороллер и, хотя оба дырчика были одинаковыми красными “Муравьями”, но по звуку двигателя можно было отличить, кто едет. Семья Вероники жила в небольшом доме состоящим из двух комнат, но несмотря на это у них был большой аквариум, воздух в которой подавался из автомобильной шины. Кроме аквариумных рыбок, мама Вероники разводила кактусы, которые красиво цвели. Я попросил пасынок кактуса с большими иголками, нашел небольшой горшок, у Раманенко взял песок и посадил. Вырос кактус величиной с кулак, а когда зацвел, я был самым счастливым человеком в тот момент. Цветущий кактус – это нечто, зеленая глянцевая плоть, большие острые иглы, и нежный цветок. Лет через десять он от чего-то засох, наверно его нужно было пересадить, а может по какой-то другой причине.

Игры наши были по-крестьянски просты, вместо денег у нас были листья вишни, вместо тарелок листья лопуха, песочные куличики украшали одуванчиками и ягодами бузины, рыли пещеры в песке и строили домики, играли в куклы и солдатики, когда все надоедало то вбегали друг за другом. В ненастную погоду ходили в гости, у Анжелы и Вероники смотрели мультики, у меня дома дрались подушками листали красочные книжки и лежали на софе. В хорошую погоду лазили по деревьям в саду и строили халабуды за двором в зарослях вишняка, алычи и сирени. За дорогу к пруду нас не пускали и зорко следили чтобы мы сами туда не ходили, поэтому мы переходили от одной горы песка к другой, от одной лавочки к другой, от одного дома к другому и так по кругу.

До школы я жил у бабушки, потому что из детского сад однажды сбежал и больше меня туда не водили. Запомнился мне детсад, дыркой в заборе, через которую я вылез, и пирожками с повидлом, которые я прихватил в столовой перед побегом. После этого я жил безвыездно в деревне. Ссылка для дошкольника, но я не скучал, у меня были Вероника и Анжелика, и друг Василий. В то время такие девичьи имена были популярны из-за иностранных сериалов, а Вася был просто Вася.

Он в основном жил у бабушки, но в отличие от меня не сбегал с детского сада. Родители его жили в городе, папа военный, мама учительница. Бабушка была знахаркой, водила пчел и коз. Когда мне надоедали мои девчата, я брал велосипед и ехал к Василию играть. В их кухне весела громадная репродукция картины Маковского «Дети, бегущие от грозы», там же бабушка принимала страждущих, когда она проводила свои ритуалы было очень интересно и немного страшно, а картина усиливала, так сказать, эффект, и все, кто был в комнате сидели тихо. Меня тоже заговаривала от испуга, полученного мною от ужа, который неожиданно выполз из-под камня и прополз между мной и мамой, страшно было аж жуть. Бабушка Васи читала какие-то молитвы и «Отче наш», капала воск в воду, что-то там высматривала и нашептывала, водила куриным яйцом по голове, и все, потом я как ни в чем не бывало встал и пошел. Ужей и гадюк вроде с тех пор не боюсь, не люблю, но отношусь к ним нейтрально, и вреда им не причиняю. Ибо считаю, что каждая тварь божия исполняет свою роль на мировой сцене, даже всякие паразиты и те нужны. Но все же остается загадкой, повлияло ли на меня ее колдунство?

В основном же я общался с Анжелой и Вероникой, иногда к нам на огонек заходили Женя с Игорем, они жили на другой стороне пруда, и у них была корова, которую они рано утром отгоняли на пастбище, а вечером гнали обратно. Коров в то время было много, но потом их становилось все меньше и меньше, пока совсем не пропали, но от них сохранились тропинки возле прудов в степи, по которым я ходил на рыбалку. Мать Жени и Игоря работала техничкой, в внерабочее время помогала бабкам копать огороды, ходила за хлебом. Отец нигде не работал – шабашил, пил запоями, в алкогольном угаре гонялся за домочадцами с топором, и они, бывало, по несколько дней отсиживались в дубовой роще возле кладбища, так как он по какой-то неведомой причине очень боялся покойников. Насколько я знаю он умер, не дожив до пятидесяти.

Иногда нам разрешали порыбачить на пруду, и я с Анжелой и Вероникой сначала дрались за лучшее место, потом ходили к маме Вероники, и она нас мирила, потом снова шли на рыбалку. Изредко, по настроению, я вытаскивал старый патефон, выбирал пластинку, крутил ручку, и мы танцевали. Частенько любил пугать моих девчат, деревянным муляжом автомата Калашникова, откуда он у меня взялся не помню или от братьев двоюродных или стащил из чей-то песочницы. Когда я с ним выскакивал из зарослей терна, Вероника и Анжела пугались и забавно кричали, а потом с дикими воплями пытались догнать меня и отобрать автомат.

Но вольная жизнь дошкольников в один момент прекратилась, и мы постепенно стали отдалятся друг от друга, поначалу это было не так сильно видно, потому что я с мамой часто приезжал к бабушке до того, как мы ее забрали в город к себе. А ближе к девятому классу наши дороги совсем разошлись. Мы менялись и постепенно уже перестали узнавать друг друга, ты вроде как свой, но при этом чужой, наподобие Шилова. От города до дачи было всего двадцать пять километров. Постепенно расстояние увеличивалось и оказалось, что все в прошлом, где они теперь, где я? А не важно, от этого времени остались теплые воспоминания, которые согревают даже в самые жесткие экзистенциальные метели, теплится огонек в комельке, подпитываемый неисчерпаемым источником жизни. Это я про любовь.

На лето приезжала Маша с братом Антоном, бабушка ласково называла ее Мери. Относился я к ней просто, как к подруге, не более, и так продолжалось достаточно долгое время, уже в средней школе она стала мне интересна, может этому способствовал ее белый сарафан, а может что-то другое, но возникли чувства. По вечерам Верника, Анжелика и Мери сидели на лавочке и болтали. У каждого Печерина должна быть своя княжна, но было одно обстоятельство, я не был Печериным, она не была княжной. В добавок ей нравился другой, Вероника называла его «Бурундучком», парень не испытывал взаимных чувств к Мери, ему нравилась Анжела, а Анжеле я, вот такой любовный треугольник. Мери писала своему возлюбленному записки и постоянно просила кого-то подкинуть их под калитку. Я, недолго думая согласился, но за плату, в виде поцелуя, она, подумав приняла мое предложение. Взяв записку, я отправился к дому персонаже, позвонил в звонок, ко мне вышел “бурундучок”, звали его Коля, мы познакомились, я обрисовал свою проблему, он свою, и заключили джентльменское соглашение. Со своей стороны я обязывался помочь ему установить контакты с Анжелой, а он поможет мне с Мери.

Ответы на записки, которые слала ему Мери, мы писали вместе, в то же время я рассказал Анжеле о том, какой Коля хороший парень и передал ей от него письмо, она была удивлена, но Мери про это не сказала. Вероника сочувствовала всем и дружила с Антоном. Дела сердечные совсем сбили мой распорядок дня, из которого волшебным образом исчезла вечерняя рыбалка и гонки на велосипедах, правда иногда я ходил на утреннюю, но было это редко, и я совсем престал ходить в гости к Васе. Удивительные перемены, через некоторое время два любовных треугольника разрешились, но по всем законам драмы, юным влюбленным не суждено быть в месте. Мы на это повлиять были не в силах. Первыми уезжали Мери с Антоном, потому что у их родителей заканчивался отпуск. Потом уже я, что говорить накал страстей был такой, что все мы потеряли покой. В прощальный вечер, кто-то на улице запустил фейерверк, разноцветные огненные шары стремительно поднимались в темное августовское небо и также быстро гасли. От них оставались лишь белы облачка сгоревшего пороха и воспоминания, как о нашей первой любви, яркой и кратковременной. Время стачивает постепенно образы в памяти и остается призраки, словно с картин Борисова-Мусатова, загорелая кожа Мери, белый сарафан, и карие глаза. Вечер, лавочка, три подружки, лай собак вдалеке, старые соседи по улице и все еще живы.

Как-то в конце августа я ехал на поезде с юга и в плацкарт сели ребята из детского лагеря по возрасту старшая группа, все они были из разных городов, и за время смены сдружились и влюбились. Рядом с моим местом сидела парочка, ах как они прощались, поезд стоял на станции минут пятнадцать и все это время они не могли расстаться, сначала я им сочувствовал, а потом подумал, все пройдет и это. Порою мне кажется, что я превратился в старого циника, но это не так, просто такова жизнь. Через некоторое время страсти стихнут, настанет школа, в круговерти повседневных дел воспоминания будут таять, многие моменты забудутся и останутся только самые яркие, которые не смогут потухнуть в памяти никогда.

Жажда свободы была у меня изначально, как и у всех, но большинство предают себя и становятся безвольными объектами истории. Жить и действовать не так как все, нужно начинать с детства, правда можно прослыть дураком, но это не страшно. Любознательность присуща всем, но со временем эта функция отпадает под воздействие окружения. В некоторых случаях это оправдано, например не стоит совать гвоздь в розетку, ну и тому подобное. В остальном же человек начинает терять интерес к жизни, ищет дешевые заменители, а потом чахнет и постепенно умирает, еще до самой смерти.