За дорогой

Место, где находилась дача имело название и историю. В царское время место было слободой и называлась она Никольская по церкви святого Николая Чудотворца, как множество таких же мест по стране. Где находилась церковь никто не знает, после революции ее снесли, а тех, кто еще что-нибудь помнил, давным-давно уже нет. В слободе жили свободные люди в основном рабочие, строившие железную дорогу и работавших на ней же. От того периода в архитектуре селения мало чего осталось, так от мельницы остался пруд возле моего дома и кирпичное основание в виде круга на гребле. Здание старой школы наполовину разрушенное, раньше было постоялым двором, водонапорная башня для заправки паровозов, кирпичные амбары, да полуразвалившийся дом. Да еще старое кладбище, заросшее терном, где от некоторых могил остались одни холмики, а на других уже не возможно ничего прочитать. Отец вероники, когда они переехали в новый дом, зачем-то притащил с кладбище надгробие и поставил неподалеку возле ворот, камень был старый, с дореволюционный, текст с ятями, все как полагается. Зачем он это сделал, непонятно, да и сам он не мог внятно ответить. Бабки говорили, что не к добру это, но он их не слушал. Связаны ли дальнейшие события с украденным надгробием или нет, неизвестно, но как вариант возможно. Брак у отца Вероники с ее матерью был уже второй, от первого у него был сын. Через некоторое время мать Вероники стала болеть и к девятому классу развелась, забрала дочь и уехала к себе домой. Отец нашел женщину, и они взяли под опеку несколько сирот, потом еще несколько, а потом еще, как раз в это время поднялись выплаты опекунам и многие стали оформлять опеку. С одной стороны, конечно, корысть двигала большинством опекунов, но и какая никакая польза для детей тоже была, вместо того чтобы гнить в детдоме они хотя бы были в семье и были приучены хоть к чему-то. Через некоторое время у отца Вероники оказалось, то ли онкология то ли рак, было ли это связано с надгробием возле дома или нет неизвестно. Но мораль сей басни такова, что то, что принадлежит мертвым, не должно попадать в мир живых, каким бы оно красивым не казалось.

Во время войны местных сильно потрепало, внушительный список навернувшихся сельчан, и не меньший воинов, освобождавших слободу в сорок третьем у основания памятника, дает ясное представление, какой ценой досталась свобода. В советское время Никольская стала поселком городского типа, появились заводы, кинотеатр, больница, новый элеватор, школа, детский сад, нефтебаза. В наше время от былого величия осталась школа, элеватор, больница и около тысячи жителей.

До конца школы я так и продолжал с мамой по субботам ездить на дачу, после поступления в университет на летних каникулах я пару недель проводил в Никольской, все так же приводя усадьбу в порядок, позже уже работая пару дней, а после псевдоэпидемии пару раз. Местный мир сильно изменился, не стало бабок соседок, ни тети Нади, ни дяди Паши, умерли бабушка и дедушка Мери и Антона, последними в мир иной ушли дядя Ваня и тетя Нина и оба от онкологии.

Это была странная семья, он был местным, на улице жила еще его одинокая тетушка, которую все считали ведьмой. Дядя Ваня занимался тем, что чинил холодильники и стиральные машины, у него единственного был двухэтажный дом на улице. В детстве я его донимал вопросами, «а что это такое? а как оно работает? а вот это что?», сначала он мне терпелива отвечал, а потом стал прятаться от меня. Тетя Нина была еврейкой, по специальности – торговый работник, но подрабатывала швеей, выращивала облепиху, клубнику и боярышник, которые потом продавала. Жили они как кошка с собакой он круглый года спал на веранде, она же жила в зале на втором этаже. Он питался отдельно, она отдельно. Такое поведение было обусловлено тем, что она считала, что он гуляет, так как раз в местной газете увидела поздравление дяди Васи от какой-то женщины. Изменял ли он ей? Да! А как от такой жизни не загулять, когда его постоянно она подозревала в изменах. Потом у дяди Васи обнаружились проблемы с простатой, но женушка уже окончательно поехала и остановилась только тогда, когда померла. Потому как даже после его смерти все вспоминала, как он от нее гулял. Пару раз он пытался ее сдать в дурдом, но спасли соседи. У них было две дочки, старшая тоже стала швеей, долгое время жила в Москве, первый ее сожитель умер от рака, она жила у его матери, потом нашла хохла алкаша и приехала к родителям в Никольскую. Пока был жив дядя Ваня она с сожителем вела себя подобающе, а как только он преставился, так сразу же и развернулись. У матери забирала пенсию и пропивала, а если она не отдавала, то била ее пока не отдаст. Пили дочка крепко, да так что на карачках ползла домой ни один раз. Сожитель тоже не отставал, воровал метал, сдавал, на полученные деньги покупал пол литра водки залпом опустошал ее, ни разу его трезвым не видел. В магазинах его даже отказывались обслуживать, так как он не платил по долгам. После смерти тети Нины от онкологии, приехала младшая дочка, выгнала их, закрыла дом, поставила сигнализацию и камеры и уехала. Куда делась младшая с сожителем никто не знает. Младшая тоже была швеей, жила где-то под Южным, вышла за муж за контрактника, родила мальчика, о дальнейшей судьбе ее ничего неизвестно.

У бабушки была подруга учительница начальных классов Любовь Михайловна. Жила она через дорогу в маленьком доме на две семьи. Жилье представляло из себя коридор, печку и комнату, из всей мебели было две панцирных кровати, шкаф стол и стулья. Вместе с Любовь Михайловной жила ее старшая сестра, больная от рождения. Перед домом росла громадная акация, по среди двора стоял в форме кургана погреб, рядом росла большая груша, было еще парочку сараев и огород. Любовь Михайловна была активной старушкой и боролась за чистоту, постоянно организовывала соседей на субботник и нанимала машину за свои деньги, чтобы вывезти мусор со стихийной свалки за греблей пруда. На некоторое время это помогало, но потом с новой силой люди выкидывали всякий хлам, от дохлых собак и кошек, до старых ватников. Сначала выкидывали за пруд, а потом стали уже в него кидать мусор. Старушка боролась с этим до своей кончины.

Когда я вместе с бабушкой приходил к ней в гости, то он всегда угощала меня или пряниками или печеньем. Пряники были покупные и такие старые и черствые, что их можно было использовать вместо камней. Овсяное печение Любовь Михайловна пекла сама, но оно имело сильный запах комнаты, оно было им пропитано, и хотя я был сладкоежкой, но ее угощения я не ел. Посуду она мыла в мыльной воде, оставшейся от стирки. Дети жили где-то далеко и на лето присылали внуков. После смерти Любовь Михайловны дом продали пьющей медсестре, груша засохла, акацию спилили.

Постепенно уходил привычный для меня мир, я об этом в то время особо не задумывался, просто отмечая для себя, что умерла бабушка Мери, разграбили и разрушили молокозавод, где директором был мой дедушка, а обрушившийся подвал, где хранили сыр засыпали мусором. Все изменения были связаны только с разрухой и смертью. Но это происходило постепенно, примерно такой же эффект при чтении учебника по истории или исторических исследований, у тебя абзац, а в той реальности годы, здесь страница, а там десятилетия, столетия, тысячелетия. Шапликов советует не возвращаться в прежние места и это правильно, того, что было, уже нет, как и тебя, жившим в то время, ты умер вместе с тем мгновением, которое осталось яркой картиной в твоем сознании.

Дом периодически обворовывали местные алкаши, воровали металл, инструменты, тряпки старые, древние закрутки из подвала. Вид разоренной усадьбы угнетал, своими разбитыми стеклами, спиленными замками, раскрытыми на распашку дверьми, было ощущение, что убили живой организм. Даже замок не смогли спилить ножовкой по металлу, а просто вырвали дверь, разобрали печку, вытащили старый шкаф и стол, разбили старый телевизор, и магнитофон, вытащили газовую печку. Выкопали саженцы нового сада, а что не выкопали сломали, спилили несколько старых яблонь, сняли крышу с летней кухни, украли забор, причем два раза. Калейдоскоп воровства в природе. Неприятно это конечно, но такова жизнь. Наверно, нужно быть, как Будда, готовым потерять все, не просто понимая, а принимая и осознавая, что ничто и никто в этом мире тебе не принадлежит, но это трудно, особенно когда вспоминаешь срубленную виноградную лозу и разгромленный дом. Гневаться на это не имеет смысла, даже если поймать и наказать воришек, они как собаки, которые не понимают за что их наказывают, с их позиции куча дерьма на кровати это нормально. Так и здесь злись не злись, а толку нет, деньги, вырученные за воровство, давным-давно уже пропили и забыли. Неустроенность порождает ненависть к жизни, и проявляет себя в людях обычно в желании все срубить, спилить, скосить все под корень или убить.

Последние соседи разворовали все, что не было украдено до них. Их дети им же под стать. Так старшая дочка соседа вместе со своим хахалем, разбили окно и предавалась плотским утехам в нашем доме. Хорошо, пусть будет так. Но зачем, где спишь гадить? Раскидывать использованные презервативы, окурки, трусы, лифчики? Так даже животные не делают! А сам ее батенька лох лохом и алкаш в придачу, тряпка и рогоносец, жена его старше на десять лет и крупнее, женила на себе, после того как он пришел с армии, по-быстрому родила, и сидела с детьми дома. Утром отведет старшую в школу, а младших в детский сад, а потом целый день по подружкам или принимает всяких кумов и чаёвничает с ними.

Другие соседи не чем не лучше, мать семейства без передних зубов, но лицом и фигуркой была ни чё так, и это после пятя родов, но пила и гуляла так, что с вахты приезжал муж раньше времени, успокаивать разгулявшуюся шальную императрицу. Сосед сам был мужик нормальный несмотря на то, что мать и младший брат были уголовниками и алкоголиками. Но ему не повезло, выпал из окна где-то в Подмосковье.

С другой стороны, не уподобляясь русской интеллигенции стоит сказать, что воровство и пьянство не от хорошей жизни и там, где мудрое слово и доброе дело могли бы помочь человеку, который не видит будущего, они несут бред, это не попытка оправдать одних или обвинить других, и те и другие это единое целое. Человек представляет, что перед ним непреодолимая стена, которая на самом деле иллюзия, но, когда сам не можешь этого понять и никто из твоего круга ни “властители дум” не могут тебе в этом помочь, потому что сами пребывают в полной уверенности, что это реальная преграда, и верят в это, и остается у человека один единственный выход, прожить весело и умереть молодым. Но что говорить о ком-то, когда ближние хуже врага. Семья, родственники, если они вменяемые не дадут нам упасть, но и не дадут стать собой, если нет, то они помогут нам упасть и не позволят подняться. Взрослые люди играют в детей, которые играют во взрослых думая, что они самые умные, самые хитрые, самые-самые, а когда к ним относятся зеркально, вопят, что их обидели, что у них нет родни и прочий бред. Если раньше Никольская была для меня каторгой на выходных и концлагерем на летних каникулах, но и первой любви, то теперь это место грусти и печали, никому не нужной заброшенной усадьбы. Оставаясь оптимистом, можно сказать, все что не делается, все к лучшему.

Глава 3

Никогда, никогда ни о чем не жалейте —

Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.

Пусть другой гениально играет на флейте,

Но еще гениальнее слушали вы.

Андрей Дементьев

В город я снова попал перед школой, ничего примечательного и интересного за это время не произошло. Ну разве, что одним вечером я подрался и получил синяк под глаз, и вроде бы ничего такого, со всеми бывает, но на следующий день мне предстояло идти первый раз в первый класс. Вместе со мной в школу пошел и мой старый приятель Миша. Познакомились мы на стройки соседского гаража, где играли в отсутствие хозяина. Миша родился морячком, по жизни его штормило так, что удивительно, как он до сих пор не пошел ко дну, видимо большой запас прочности ему достался от его деда. Почему от деда? да потому что дед был хулиганом и алкоголиком и прожил девяносто пять лет и помер во сне. Интересно доживет ли Михаил до таких годов, да и самому было бы хорошо дожить до без пяти минут сто, в светлом уме, крепкой памяти и на своих двоих, а там как повезет.

Мишина мать Валентина Васильевна, была учительницей и работала в школе возле дома, в которую он должен был пойти. Мы оба не хотели идти в школу, но если я ее воспринимал спокойно, как неизбежность, которую надо как-то пережить, то он сопротивлялся до последнего и проиграл. Домашняя работа его победила, я как мог, так и делал, писал криво, косо, с ошибками, но тетради переписывал редко, в основном листы вырывал и по новой, на меня тоже некоторое время пытались кричать и проводить другие методы психического давления. Эти методы заключались в повышении тона и крике, на что я ответил, что не понимаю слов, когда на меня кричат и попросил не повышать на меня голос, обосновывая это тем, что источник крика сам училась в школе, и еще не известно как.