За Калинов мост

Вихрь нес его по лесу со скоростью курьерского поезда, но ничего, кроме бешеного вращения вокруг себя, Игорь не видел. Он потерял ориентацию в пространстве и думал только о том, что любое столкновение даже с самым маленьким деревом может стать для него последним. Но вихрь катился по тропе, и препятствия на пути лишь больно били по бокам, не причиняя серьезного ущерба. Потом ощущения изменились – теперь тонкие ветки кустов хлестали со всех сторон, и вскоре к сухой пыли примешались капли воды, запахло болотом, вместо твердой земли, пней и веток Игорь тыкался в мягкий мох кочек, пока ветер не завяз в болоте и не осел в трясину. Только Игорь не сразу сообразил, что движение прекратилось – голова кружилась так же бешено, он не понимал, где верх, а где низ, избитое тело болело, и пыль, забившаяся в глотку, все так же мешала дышать. Невозможно было угадать, продолжает ли выть ветер или у него просто звенит в ушах. И лишь когда вода подкралась к подбородку и хлынула в легкие, он закашлялся и успел понять, что тонет.

Наверное, его барахтанье в воде со стороны показалось бы смешным и нелепым – когда головокружение чуть отступило, и ориентация в пространстве вернулась, Игорь увидел, что воды ему по колено, а на расстоянии вытянутой руки имеется высокая круглая кочка. Подняться он не сумел, но заполз на кочку грудью, вцепился в мох и закрыл глаза.

Ветер снова взвыл, и рядом раздался громкий шлепок. Игорь приоткрыл глаз и увидел героя спецназа в позе эмбриона, выброшенного на болото в трех шагах от него самого.

Маринка. 21 сентября, вечер

«...загляни в зеркальце – тотчас узнаешь, где что делается»

Волшебное зеркальце: N 211 Народные русские сказки А. Н. Афанасьева

Ужас, смешанный с отвращением, охватил Маринку, когда страшная старуха схватила ее за руку. Ее рука наощупь была похожа на сушеную рыбу – шершавая, шелушащаяся кожа, но силой старуха обладала необыкновенной, острые кости под кожей сдавили Маринкину руку до боли. Маринка вскрикнула, даже не пытаясь вырваться. Она гордилась тем, что никогда не падает в обморок, и не знала, как это выглядит, поэтому очень удивилась, когда тошнота поднялась к горлу, перед глазами мелькнуло серое небо и...

Она открыла глаза в полутемной комнате с низким потолком, но не успела ничего толком рассмотреть, как над ней склонилось безобразное старушечье лицо с торчащими вверх двумя зубами. Маринке снова захотелось потерять сознание, она зажмурилась, надеясь, что кошмар рассеется сам собой, без ее участия. Вот сейчас появится Игорь, возьмет ее за руку и уведет отсюда. Он умный, он находчивый, он сможет договориться со старухой.

– Да не бойся меня, – услышала Маринка скрипучий голос.

Легко сказать!

Она лежала на чем-то твердом и широком, вроде лавки. Неужели старуха затащила ее в свою кошмарную лачугу? В домовину... В гроб... И сейчас она в гробу, рядом с покойницей. Потому что кто еще может быть хозяином гроба, как не покойник?

И теперь она будет лежать в этом гробу, пока не умрет. Двадцать девятого сентября. Неужели ей уготован такой страшный конец?

Придет Игорь, и вытащит ее отсюда.

А вдруг старуха его убьет? Что ей стоит? У нее на заборе висят черепа. И где он сейчас? Если он сразу не пришел за ней, значит, с ним что-то случилось! От этой мысли захотелось расплакаться.

– Эй, открывай глаза и ничего не бойся, – старуха похлопала ее по щеке. Костлявой рукой, похожей на сушеную рыбу.

Ладно. Хватит распускать нюни. Надо посмотреть правде в глаза и решить, что делать. Ее не мучают, не убивают, не глумятся. А старость надо уважать, какой бы безобразной она ни была. Маринка осторожно приоткрыла один глаз, но, увидев лицо старухи над собой, снова в испуге зажмурилась.

– Ну и внучка мне досталась, – захохотала старуха, – надо же, какая трусиха!

– Я не трусиха, – Маринка распахнула глаза, – я просто немного растерялась.

Старуха расхохоталась еще громче. Смех ее тоже был скрипучим, как и голос, но оказался совсем не страшным. Маринка привстала на локте и огляделась. Домик был очень маленьким, гораздо меньше, чем тот, в котором они ночевали. Чтобы не думать о гробах, Маринка представила себе купе в поезде. Да, размером с купе. И половину его занимала каменная печка, а вторую половину – сундук, на котором лежала Маринка. Под махоньким окошком откидывался крошечный столик. Как в купе. Если его поднять, он станет ставней для окна. А сундук – нижняя полка, на которой можно и сидеть за столом и спать. И над ним есть второе окошко, тоже очень маленькое. Даже голову не просунуть, не то что вылезти.

– Нравится мое жилище? – старуха подмигнула Маринке.

– Вообще-то не очень, – Маринка села и свесила ноги на пол – сундук был высоким.

– Ничего, привыкнешь. Сейчас печку стопим, свечей зажжем...

Привыкать к домику Маринка не очень-то хотела, но решила благоразумно промолчать.

Старуха открыла заслонку в печи, несколько раз щелкнула камушками, и сухой мох под ее руками вспыхнул и разгорелся ярким пламенем. Маринка смотрела на этот процесс во все глаза – надо же! Она никогда не задумывалась, как добывали огонь до того, как появились спички.

– Что, огнива никогда не видела? Или думала, я взглядом дрова поджигаю? И взглядом можно, только баловство это, – две свечи на столике вдруг вспыхнули, хотя старуха вовсе не смотрела на них, – вот если бы ты согласилась пожить со мной три года, да три месяца, да три дня – я бы и тебя могла такому научить.

– А что, у меня есть выбор? – Маринка подняла брови.

– Пока нету, – пробурчала старуха, – но ведь Медвежье Ухо не сегодня-завтра за тобой сюда притащится.

Сердце у Маринки забилось.

– А... а откуда вы знаете, как его зовут?

– Я много чего знаю. Старая я.

– И что, если он за мной придет, вы меня отпустите? – робко спросила она.

– Конечно, нет, – фыркнула старуха, – поймаю – ремней из спины нарежу и прочь прогоню.

– Да за что же так-то? – испуганно прошептала Маринка. Почему-то было ясно, что старуха нисколько не преувеличивает свою угрозу.

– Глупые вы, девки! Разве так с женихами надо обращаться? Что легко достается, никогда не ценится. Вот если он после этого снова придет, тогда другой разговор будет. Ну, а если не придет – так зачем тебе такой нужен.

Маринка закрыла лицо руками: это средневековье какое-то. Да она ни за что не согласится, чтобы медвежонок спасал ее такой ценой. Она и сама как-нибудь отсюда выберется. Ведь старуха не будет сидеть тут безвылазно.

– Что, жалко его? Медведя моего он отпустил, травку профукал – за что его жалеть?

– Медведя Сергей собирался убить. А Игорь его пожалел и спас. И не испугался совсем. Медвежье Ухо ничего не боится!

– Ну, пусть приходит. Посмотрим, как он ничего не боится, – тонкие губы старухи расползлись в стороны.