За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году

— Андрей, поедешь в Калининград, разберешься там с нашим начальником. Меня уже завалили жалобами и доносами на него. Да и со Старой площади звонили несколько раз — говорят, что он поддержал ГКЧП, выступил против законной власти. Разберись, ладно?

В Калининград Орлов всегда ездил с большим удовольствием, будь то отпуск или командировка. Любимый с юношеских лет город, в котором он испытал редчайшие для молодого человека своего поколения романтические приключения: спуски в подземелья рыцарских замков, подъем на головокружительную высоту старых полуразрушенных немецких кирх и, наконец, участие в работе экспедиции, которая искала знаменитую Янтарную комнату, похищенную фашистами во время войны и спрятанную где-то в подземных казематах Кёнигсберга. Но ехать в Калининград с такой неблагодарной задачей, которую поставил перед Орловым Иваненко, ему не очень хотелось. Тем более, что исход разбирательства был уже предрешен на высшем уровне.

— Виктор Валентинович, а, может, я лучше здесь…

— Андрей. — Иваненко раздраженно посмотрел на своего помощника.

— Понял, Виктор Валентинович, — сказал Орлов, — Разрешите идти?

— Иди!

Когда Андрей уже был в дверях, Иваненко сказал вдогонку:

— Андрей, ведь этим тоже кто-то должен заниматься! Обстановку ты там знаешь, в ситуации разберешься, думаю, лучше кого бы то ни было.

— Есть! — односложно ответил Орлов.

А через два дня Орлов вместе с представителем Управления кадров КГБ РСФСР уже вел в Калининграде многочасовые беседы с сотрудниками, просматривал кипы документов, досконально изучал представленные ему докладные и объяснительные. Весь сыр-бор начался после того, как несколько молодых сотрудников в конце августа заявили по местному телевидению, что их начальник, дескать, был пособником гэкачепистов и за это должен нести ответ перед новой властью. Это очень хорошо наложилось на послепутчевую истерию, и с разных сторон зазвучали голоса немедленно разобраться с начальником управления КГБ.

Орлов со своим коллегой довольно быстро прояснили для себя сложившуюся ситуацию. Начальник управления, уже совсем немолодой, достаточно мудрый человек и опытный контрразведчик, конечно, не был никаким пособником ГКЧП, а действовал как многие руководители местных органов. Генерал не стал выполнять никаких команд, поступивших от Крючкова, понимая, что это чревато вовлечением органов в политическую схватку. Но, как дисциплинированный офицер, он не мог не объявить личному составу приказы и указания Центра. К сожалению, Анатолий Николаевич Сорока, так звали начальника Калининградского управления, совершил одну непростительную для того времени оплошность: он не довел до личного состава распоряжения Российского комитета, в том числе ту телетайпограмму, которую подписали Иваненко с Баранниковым 19 августа. Очевидно, что Анатолий Николаевич понимал, что указания российских чекистов, подчинявшихся Президенту Ельцину, расходились с указаниями союзного Комитета, который официально реализовывал установки ГКЧП. Видимо, поэтому и решил он не смущать личный состав противоречивыми приказами. Но итоги неудавшегося переворота расставили вполне определенные акценты, и руководители, которые не проявили требуемой гибкости, неизбежно должны были пасть жертвой «нового порядка».

СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА: «После того, как был подавлен так называемый переворот, тут же пошли разборки… Поднимали все шифровки, которые шли из Москвы на места и с мест в Москву… Как начальник управления КГБ, пусть оп даже семи пядей во лбу, сориентируется в этой череде событий, при отсутствии твердой позиции у Центра? Как? А потом им стали вменять, что они проявили незрелость, встали на сторону гэкачепистов… Начальник управления говорил: «Я выполнял приказ».

Было отстранено от должностей немало территориальных руководителей. А ведь это — зрелые работники, прошедшие большой жизненный и оперативный путь, которые даже не могли предположить, что окажутся в подобной ситуации…»

(Е.М. Войко, старший инспектор Инспекторского управления КГБ СССР).

Орлов долгие часы беседовал с сотрудниками, встречался с людьми, желавшими пообщаться с представителем Москвы, обсуждал создавшееся положение с главой администрации города, журналистами. У него было несколько серьезных, с глазу на глаз, разговоров с Сорокой, из которых он вынес одно: ничего противоправного тот не совершал и сильно сожалел о том, что не ознакомил коллектив с приказами и указаниями своего российского руководства и тем самым дал козыри в руки своих недругов.

— Андрей Петрович, но что же я мог сделать? — горячился Анатолий Николаевич. — Ведь вы же понимаете, мне звонили, требовали действовать… Но я же не стал ввязываться в эту… — наверное, ему хотелось употребить слово «авантюру», но он быстро нашелся и закончил предложение другим словом: — эти события! У нас в Калининграде все прошло без эксцессов!

— Да, да, я знаю и ни в чем вас, Анатолий Николаевич, не виню. Но вы сами понимаете… Вы же подчиняетесь Российскому КГБ, а во время событий… — Орлов тоже употребил это слово, — не удосужились даже своевременно довести до личного состава нашу позицию и наши распоряжения! Телетайпограмму за подписью вашего непосредственного начальника Иваненко вы зачитали людям не девятнадцатого августа, когда ее получили, а двадцать первого, когда, сами понимаете, все было уже ясно! Почему? Вы же мудрый человек!

Было видно, что Анатолий Николаевич тяжело переживал случившееся и, как человек, имеющий большой жизненный опыт и способный реально оценить обстановку, понимал, что скорее всего его освободят от должности. Он сидел перед Орловым за большим письменным столом в своем кабинете, обхватив голову руками и закрыв глаза. Потом он поднял голову, посмотрел усталым взглядом на Андрея и тихо проговорил:

— Но вы хоть спросите мнение тех людей, которые были вместе со мной. Они знают, что я поступал по совести и… если сделал что не так… то это моя оплошность, а не преступление… За это разве снимают с должности?

— Анатолий Николаевич, никто и не говорит о преступлении! Сейчас очень тяжелое время для нас всех. Или органы госбезопасности смогут сохраниться и действовать в новых условиях, или… — Орлов сделал паузу, — или нас всех раздавят, как это было в Польше и Германии! А… с кем поговорить вы рекомендуете еще?

— Да хотя бы с моим замом. — Он назвал его имя. — Я думаю, он может доложить обстоятельно, в том числе и дать характеристику моих действий. Он порядочный человек и врать не будет.

— С ним мы уже договорились, что переговорим после того, как встретимся с сотрудниками. Завтра, наверное.

Но состоявшаяся на следующий день беседа не улучшила положения Анатолия Николаевича. Человек, который, по его мнению, мог объективно охарактеризовать самого генерала и дать оценку его действиям в августе, говорил как раз все обратное. Он не только давал ему нелицеприятную характеристику как представителю «старой, уже отжившей школы» и человеку, не способному к серьезным решениям, но и с навязчивым удовольствием стал смаковать подробности его личной жизни, неоднократно подчеркивая пристрастие генерала к алкоголю, какие-то злоупотребления, связанные с дачей, расположенной на Куршской косе. Он рисовал перед представителем центрального аппарата КГБ России образ спившегося, безвольного, ни к чему не способного человека, что, конечно же, не соответствовало действительности.

— Что, на ваш взгляд, действительно его надо освободить от должности? — спросил Орлов мнение собеседника о том, как следует поступить с начальником управления.

— Да, конечно, Андрей Петрович! Его уже давно надо было… Довел управление до такого состояния. Сам уже делом не занимается, все переложил на заместителей! В общем, надо решать. А люди… ну, которые могли бы заменить его, есть… — сказал заместитель Сороки и, смутившись из-за недвусмысленности фразы, замолчал.