За мертвой чертой

Употреблялись и алкогольные напитки, но, как правило, с невысоким содержанием градусов и в довольно умеренных количествах. Людям уже ни к чему было подхлёстывать себя спиртным – им и так было хорошо и вольготно.

Да и как не веселиться, когда рабочий день сократился до тридцати часов в неделю, так что наутро отлично отдохнувшие люди прямо-таки горели желанием попасть на службу и производство, чтобы своим трудом возблагодарить город за комфортабельность проживания.

Неуклонно повышался уровень благосостояния. Продолжительность жизни… Что об этом говорить, когда в каждой квартире стояли бурцевские капсулы и можно было продлевать своё бытие чуть ли не бесконечно долгое время. Умирал лишь тот, кто хотел умереть, но таких были единицы. Ну и хоть и редко, всё-таки происходили несчастные случаи с тяжёлыми последствиями, когда оживлять было уже некого.

Город действительно рос не по дням, а по часам и спустя шесть лет после нашего заточения на острове насчитывал – надо же! – свыше пяти миллионов человек, в немалой степени из-за увеличения рождаемости. Большинство семей обзаводились тремя, четырьмя, а то и пятью детишками, и даже до десяти.

Местное самоуправление оказывало возрастающим семьям немыслимую по прежним меркам поддержку. Все расходы на ребёнка оно полностью брало на себя и предоставляло дома и квартиры за десятую часть стоимости. Матери-одиночки находились на полном содержании и жильём обеспечивались бесплатно. Иметь много детей стало выгодно.

Молодые девушки, те самые, которым совсем ещё в недавние времена жизнь сулила одну единственную дорогу сквозь розы и тернии самой древней профессии, теперь с удовольствием рожали и воспитывали детишек. В этом и заключалась их работа, весьма неплохо оплачиваемая и небесполезная Ольмаполю.

Но главный прирост населения, безусловно, происходил за счёт притока со стороны. Прослышав про городок на Ольме, народ повалил в него и с запада, и востока России. Многими тысячами приезжали даже из Москвы, на постоянное жительство, потому, что здесь стало красивее и благополучней жить и в полной мере можно было проявлять свой творческий потенциал.

«Понаехали тут», – с некоторым оттенком шутливости начали приговаривать местные аборигены.

Приток шёл как из ближнего, так и дальнего зарубежья. Опять начали ехать немцы – как при Екатерине Великой.

Интерес к Ольмаполю проявляли даже потомки российских эмигрантов первой волны. Словом, город становился интернациональным, и по улицам его теперь прогуливались выходцы как из Азии, так и Африки, и Америки. Как когда-то в Северных Соединённых Штатах. При великом переселении народов через океан.

– Что вы думаете обо всём этом? – спросил я как-то сокамерника.

– Думаю, что мы с вами, Аркадий, просто нажали на спусковой механизм, – ответил он, – который в течение многих лет был застопорен бездарностью и беспомощностью существовавших властей. Открылись шлюзы экономической и творческой свободы, и теперь их невозможно затворить. И незачем. Ольмаполь и впредь будет идти вперёд семимильными шагами. А за ним пойдёт и вся Россия. Он стал для неё источником вдохновения. Впервые за тысячелетнюю историю у страны забрезжила возможность полностью раскрыть свой потенциал, когда не будет предела творческому размаху и духовному подъёму её народа. Ростки этого размаха и подъёма уже пошли по всей нашей области. Евстафьев теперь не жалеет, что немножко попридержал санкции против нас. Область стала крупнейшим донором страны. Выиграл и вдохновился и лично сам губернатор. Не случайно его избрали уже на третий срок. Даже непримиримая до того оппозиция не возражала против его выдвижения.

– Так почему мы сидим здесь? Разве нельзя было засчитать нам кое-какие заслуги?

– А зачем их засчитывать и какая кому от этого выгода? В данном случае мы просто мавры, сделавшие своё дело. Мы с вами, Аркадий, отработанный материал. Власть цинична – и ей на нас наплевать. Плюс ко всему, фактом нашей посадки она сделала вид, что начала бороться с нарушением прав человека в России и записала это в свой актив. Тем более, что для неё мы чуждые элементы, и ей легко было учинить расправу над нами. Но сидим мы не только поэтому…

– Ладно, пусть мы отработанный материал. А вы обратили внимание, – сказал я, меняя направление разговора, – что на жительство в Ольмаполь допускают не кого попало, я имею в виду людей из зарубежья, а только учёных и высококлассных специалистов, как рабочих, так и получивших вузовское образование?

– Артюшин, на мой взгляд, проводит правильную кадровую политику. Готовит и своих спецов, и привлекает со стороны. Самая же простая обслуга преимущественно приезжает только из пределов России. То есть те люди, которым проще и быстрее адаптироваться в новых условиях и с которыми меньше проблем. И заметь, у всей этой обслуги тоже очень даже неплохая зарплата – у каждой семьи есть возможность, располагая всеми благами цивилизации, завести детей, вырастить их полностью здоровыми и дать им отличное образование.

– Обидно, что мы здесь – в камере, а не там – на свободе, – сказал я, вспомнив о своей Зинаиде Петровне. – Почему бы правоохранительной системе всё же не отпустить нас? Мы же не социально-опасные элементы и не представляем никакой угрозы обществу.

– Ты знал, на что шёл, когда согласился сотрудничать с испанцем, – с философским спокойствием ответил Черноусов. – Разве мы не понимали, что для нас обоих это реформаторство добром не кончится? Понимали. Ну а раз так, то остаётся только терпеть. Сидим же мы за решёткой большей частью для назидания. Чтобы другим неповадно было браться за дело, на которое нет санкции сверху.

Глава тридцать первая. Беседы не при ясной луне

Да, годы в заключении пролетают быстро, дни только тянутся до бесконечности. Чтобы хоть чем-то занять себя, помимо чтения, мы постоянно заводили разные тары-бары. Не единожды между нами возникали и разговоры на религиозные темы. Помню, как-то раз Виктор Алексеевич спросил меня:

– Все теологи, а за ними и остальные верующие говорят, что Бог один и ничего не делается без воли Его. Почему же Он создал, опять же по Своей воле, надо понимать, столько религий? Как ты полагаешь?

Я не знал, что сказать, и тогда он сам нашёл подходящий ответ, который устроил и меня тоже.

– А потому что одна религия была бы уже монополией на веру, а всякая монополия, как говаривали классики, несёт в себе загнивающее начало. Взять, к примеру, католицизм в пору его всевластия во многих странах Европы! Какие чудовищные преступления творил, каким страшным тормозом являлся для прогресса!

– Хорошо, ладно, религии созданы по воле Божьей, – сказал я с намерением не только подначить собеседника, но и поставить его в тупик. – Почему же тогда они постоянно враждуют между собой? Да что враждуют – были ведь и полномасштабные религиозные войны!

– Вражда и войны не от Бога, а в одних случаях – от дураков, в других – от грязных политиков, прикрывающихся церковной сутаной или рясой. Но и тупоумие, и политика с грязцой, разумеется, во вред и вере в частности, и человечеству в общем. И всё-таки, это меньшее зло, чем если бы процветала монополия.

– Ладно, не возражаю. Но сейчас вроде век просвещения, и все понимают, что к чему. С чего же тогда, скажем, разделены тот же католицизм и православие?

– Аркадий, я же объяснял. Ещё раз говорю: разногласия не от Бога, а из-за скудоумия и политических интересов, за которыми стоит возможность влияния различных религиозных кланов на те или иные страны и регионы. Сегодня, в общем-то, происходит то же, что и сто, и двести лет назад. Бог здесь полностью отсутствует, на Его имени только паразитируют. Просвещёнными же люди считали себя и при царе Горохе.