За мгновение до мечты

Бьёрн нес дочку в рюкзаке, а меня держал за руку. Мы были настоящей семьей, и я чувствовала себя глубоко удовлетворенной происходящим. Мужчина то и дело шептал мне на ухо всякие ласковые слова, а Любиму мягко целовал в макушку, и она так ни разу за всю прогулку и не закапризничала.

Он рассказывал о планетах, которые видел, и я слушала жадно, наслаждаясь звуком его голоса, приятными интонациями и образами, рождавшимися в сознании.

– Скалы, пустоши, вулканы. Редко когда попадаются зеленые миры, а если и найдешь растительность, она не всегда дружелюбна. Я был на Дарэрэ – то еще местечко. Представь себе цветок в человеческий рост, у которого есть зубы и длинный липкий язык. Гибкий стебель позволяет ему проворно наклоняться в стороны, хватать добычу и жрать ее еще живой. А леса там тропические, густые, и насекомых полным-полно. Только не безобидных стрекозок, как у вас, а больших и кусачих жужел, мух, многохвосток и прочей гадости. – Я поморщилась, и Бьёрн рассмеялся. – Самое красивое для меня – небо. Оно везде разное, неповторимое. Звездные скопления, спутники, дымки. Цветное сияние на фоне безжизненных скал, метеоритные дожди… Можно любоваться бесконечно долго – и не надоест. Иногда планета кажется мертвой, но посмотришь вверх – и видишь биение ее сердца.

– Думаешь, оно там, наверху? – улыбнулась я.

– Оно везде, но ритм можно уловить именно в небе.

Он задумчиво посмотрел на дочку.

– Дети совершенны, ибо воспринимают красоту чистым сердцем.

– А мы?

– Взрослые несут с собой эмоциональный багаж. Это не плохо, но иногда его слишком много. А еще мы так стремимся запомнить, что забываем. На Терре в порядке вещей глядеть на мир через камеру ай-нета.

– Что это?

– Устройство для связи, общения и взаимодействия. Иначе говоря – электронное «я» человека. Очень удобно в том случае, если нужно запугать, не правда ли? Терронцы забыли, что такое реальность, утратили ее вкус. Еще и поэтому я стал пилотом.

– Но у тебя есть фотографии?

– Совсем немного. Я не против запечатлеть значимые мгновения на камеру, но предпочитаю чувства. Какой смысл в картинке, если она не подкреплена запахами, звуками, эмоциями? А когда ты делаешь фото своей ноги или пытаешься изобразить на камеру очередной фальшивый поцелуй, только чтобы все видели – у тебя жизнь прекрасна! – это не по мне. Я не хочу никому ничего доказывать. Мое – оно просто мое. Зачем играть на чувстве зависти? Обязательно найдется человек, которому захочется иметь то, что есть у тебя.

– У нас это сглазом называют. И я согласна во всем. Мгновения обесцениваются. Например, у меня в детстве никогда не было своего фотоаппарата, а лет в шестнадцать родители подарили – тогда еще катушечки были, которые быстро кончались. О, я ценила каждый кадр! Сколько замечательных фото хранится в альбоме, и они все мне дороги. С появлением компьютера я изменилась, хотя по-прежнему радовалась самому процессу, а не результату, который можно всем показать. И все же стала иначе относится к миру вокруг. Все снимали – я снимала, делились результатом – и я начала. Пока это не превратилось в неостановимый поток дешевой информации. Как ты и сказал – похвастаться безумным маникюром, доказать новой машиной, что ты не беднота позорная. А еще у нас активно хвастаются путешествиями и кардинальной сменой имиджа. Например, стало популярно сбривать брови и рисовать на их месте другие, или наносить на лицо огромное количество косметики.

– О, не говори терронцу о сбриваемых бровях… – рассмеялся он. – У нас вырывают волосы по всему телу – и мужчины, и женщины, а уж пластическая хирургия так вообще процветает. Не понравился нос? На тебе другой. Маленькая грудь? Ничего, надуем! Я уж молчу про то, что надувают мужчины…

Я не сдержала смех.

– В итоге вернешься домой, и тебя родные люди не признают.

– Вот именно. А все потому, что люди внушаемы, да и выгодно это – навязывать моду. По мне так естественная красота куда притягательнее. Вот как целовать женщину, если на ней тональный крем, румяна, помада и прочая дребедень? Социальные сети зачастую асоциальны. Поэтому я редко общался на форумах. Нет-нет, да и попадется среди нормальных ребят какой-нибудь неадекват психованный.

– Наверное, и возможности не было. Я вот общалась, но только от отчаяния.

– Парня искала?

– Да. А когда с Эмилем стала встречаться, постоянно фоткалась, как будто в нас было что-то особенное. Я оставила часть этих фотографий, потому что на них сразу видно, что наши отношения не были счастливыми. Вынужденная симпатия, не более того. Зато мама была счастлива, уговаривала выйти за него.

– И ты была бы официально замужем за самым главным занудой вашего города. Но – пристроена, угодна обществу. А со мной – сплошной непорядок. Я ведь перекати-поле беспечное.

– Ты изменился, Бьёрн. Ты и тогда мне нравился очень-очень, теперь же я тебя всем сердцем люблю!

Он поцеловал меня в краешек губ, и Любима серьезно посмотрела на нас.

– Смешная она. Заметила, как внимательно слушает, когда я говорю взволнованно, пытаясь что-то доказать?

– Ага. Ей, наверное, нравится такая интонация. Она готовится быть на тебя похожей не только внешне, но и по характеру.

Бьёрн покачал головой, и мне показалось, что он готов покраснеть.

– Лучше пусть будет мягкой и нежной, как ты.

– Но сильной, как ты.

– Ты тоже сильная, Тая, – сказал он и сжал мою руку. – И это хорошо.

Когда мы вернулись на корабль, малышка спала, и Бьёрн уложил ее в кровать с бортиками, поставленную рядом с нашей.

– Как хороша она заснула! У нас есть, по крайней мере, час-полтора свободного времени, – сказала я. – Можем обсудить будущее.

– Можем, – вздохнул Бьёрн, и глаза потухли. – Все равно придется. Только давай сначала поедим.

Теперь я не боялась, что Любима проснется и будет плакать в одиночестве – в каюте стояла камера. Удобное устройство, тем более, когда ребенок уже самостоятельно ползает и пытается вставать.

Мы едва успели перекусить, как в комнату зашел Элиас. Он поздоровался и сел неподалеку, явно намереваясь поучаствовать в разговоре.

– Итак.

– Итак, – вздохнул Бьёрн, – все непросто. Знаю, ты доверяешь мне… И не знаю, с чего начать.

Он выглядел таким расстроенным, что я не торопила. Неужели все так плохо? Молчание затянулось надолго, и первым не выдержал Элиас.

– Скажи ей, Ален! Не можешь решиться?

– Не вмешивайся. И вообще, чего ты сюда приперся?

– Потому что знал, что ты не расскажешь всю правду, как это сделал я. Таиса, они колонизаторы! – произнес он возбужденно, глядя на меня блестящими, какими-то безумными глазами. – Твой мирок – очередная добыча, ты – добыча! Терронцы не женятся на колонистках, а если появляются дети, их подвергают проверке и, коли они подходят по всем показателям, отлучают от матери и отдают отцу. Ну что, разве не так? Я вру, скажи?

– Не врешь, – тихо ответил Бьёрн, и меня пробрало до костей.

– Ты не сможешь взять Таису в жены, даже если захочешь, не так ли? – сквозь зубы сказал Бэрд. – А вот дочку забрать – пожалуйста. Она – великолепный образец и похожа на папашу как две капли!

– Уходи, Бэрд. Лучше сейчас, пока я еще держу себя в руках.

– Трус!

Бьёрн проигнорировал его оскорбление. Он взял меня за руки, и я сжала его ладони. Неужели это тот самый, единственно возможный конец? Нет, к такому я была совсем не готова. Мне-то казалось, что можно найти выход, я готовила себя к переезду на Терру или другую планету вроде Мурцы…

– Тая, я не такого для тебя хотел. Боялся, что правда ранит, и оттягивал до последнего признание.

– Ты все заранее спланировал, Ален, – снова встрял Бэрд.

– Заткнись, – раздельно произнес Бьёрн. – Это последнее предупреждение.

– У нас есть шанс?.. – начала было я, но Элиас опять перебил:

– Вы никогда не станете настоящей семьей.

Бьёрн тихо, словно зверь, зарычал, и кинулся на него. Вот уж что им давно следовало сделать, так это подраться, но я не могла смотреть. Если бы мне предложили кого-то стукнуть – согласилась бы, но видеть драку со стороны – увольте.