За Отчизну
Шрифт:
– Прости, отец, набрехал тебе коншель: никому я голову не проломил, хотя и следовало бы... Один купеческий сынок стал при мне нашего мистра Яна из Гусинца ругать и всячески поносить. Ну, я ему сказал, чтобы нашего Яна он не трогал, а ежели ему кого из духовенства хочется поносить, так пусть найдет кого другого... ну хоть, для примера, ихнего немца - преподобного Альбика Вышеградского. А он, вместо того чтобы ответить, как подобает разумному человеку, полез в драку. А я ведь не девочка, чтобы меня можно было кулаком напугать и сдачи не получить! Вот и дал ему чуточку...
– Что ты нашего Яна в обиду не дал, это правильно, но все
Ратибор откинул упавшие на лоб светло-русые волосы и, разгорячившись, перебил отца:
– Но что должен делать всякий честный чех, когда при нем немецкий бездельник затрагивает своим грязным языком гордость нашего народа - нашего Яна из Гусинца и его друзей? Что в таком случае, по-твоему, отец, должен делать каждый истинный чех?
– Бить их, как бешеных свиней!
– вырвалось у старика, и он с силой стукнул тяжелой кружкой о стол так, что пиво выплеснулось на скатерть.
Заметив, что все сидящие за столом слушают его с удивлением, Войтех опомнился и, видимо, смутившись, сразу замолчал и стал жадно тянуть пиво.
За столом наступило долгое молчание: все сосредоточенно глядели себе в кружки, и никто не решался нарушить эту тяжелую паузу.
Наконец Текла, желая дать иное направление разговору, спросила Ратибора:
– Шимон со свадьбы еще не вернулся?
Старик прежним, ворчливым голосом заметил:
– И что нам делать с Шимоном - ума не приложу! Зачем мы послушали того попа Яна Противу и отдали мальчишку в немецкую школу? С тех пор мы потеряли Шимона. Как волос выпал - его назад не вставишь, так И Шимона мы назад не вернем.
Текла сложила под передником руки и сокрушенно подтвердила:
– Не наш, не наш теперь Шимон! Домой только поесть да поспать приходит, а где он пропадает, никто не знает...
Ратибор поднял голову и усмехнулся:
– Где пропадает? Это всякий мальчишка знает: у толстосумов немецких - у Зуммеров, Дитмаров да всяких там Штейнеров, а из чехов - у таких, как Михаил де Кауза да Ян Протива, что больше немцы, чем сами швабы. Слышал я, что он приказчиком к какому-то купцу из Мейсена поступает.
– Ну хорошо, пора за работу!
– Старик вытер полотенцем рот и руки и поднялся.
За ним поднялись и другие.
Скоро из мастерской стали раздаваться приглушенные удары молотов и частые постукивания молоточков о звонкие наковальни. Временами доносился густой бас Войтеха. Трудовой день начался.
Только Войтех проверил, правильно ли выкована полоса стали для меча, как сзади послышался веселый голос:
– Добрый день, отец!
Старик обернулся и увидел в дверях мастерской младшего сына. Шимон был на год моложе Ратибора и представлял собою полную противоположность брату. Он был пониже Ратибора и темнее. Его лицо было бы даже красивым, если бы не бегающие глаза и неприятно кривящийся в постоянной улыбке рот. Одет был Шимон гораздо изысканнее брата: темно-синий бархатный берет, такой же камзол с разрезами сбоку, длинные, от бедер, коричневые чулки и остроносые туфли с серебряными пряжками, сзади короткий плащ, модный в то время среди зажиточной городской молодежи.
Войтех, ничего не ответив, продолжал работу.
– Мастер Готлиб Носке шлет вам большой привет, отец.
– Спасибо за привет, - проворчал старик, все еще не поворачивая головы.
–
– Мастер Носке хотел бы видеть вас у себя.
– Вот как!
– с удивлением сказал старик, прекратив осмотр меча, и обернулся к Шимону: - Зачем же я ему понадобился?
Шимон, опустив глаза и играя изящным кинжальчиком, висевшим у него на поясе, с тонкой усмешкой ответил:
– Просто он хочет, чтобы вы пришли к нему в гости.
– В гости? Что-то он раньше меня не приглашал.
В это время к ним подошел Ратибор в кожаном фартуке, с секирой в одной руке и напильником в другой.
– А разве вы, отец, не понимаете, в чем дело?
Войтех внимательно посмотрел на Ратибора и вдруг рассмеялся гулким, раскатистым смехом:
– Так можешь передать своему мастеру Носке мой привет и сказать ему, что оружейник Войтех вовсе не такой старый осел, как он думает.
– О чем это вы, отец?
– с деланным недоумением воскликнул Шимон.
– Мастер Носке никогда о вас так не думал...
– Оставь, Шимон, - вмешался Ратибор, - не делай из себя невинного ягненка. Ты прекрасно знаешь, что немецкие оружейники хотят заманить к себе отца, после того как... наш чешский меч оказался тверже прославленного баварского "волчка". Не так ли?
– Не знаю...
– Врешь, знаешь!
– бросил Войтех.
– Так и скажи им. К слову: ты поступаешь приказчиком к... как его там...
– К купцу господину Гельмуту Гартману. Да, совершенно верно.
Старик помолчал, взял вновь меч и стал его внимательно осматривать.
– Ну, а насчет залога как же?
– Сорок золотых. Я думал, отец, что вы, может быть, помогли бы...
– Сорок золотых... Значит, двадцать чешских коп грошей. [10] Кабы ты пошел приказчиком к чешскому купцу, я, может быть, понатужился и достал бы залог. Ты думаешь, что твой отец богач?
– внезапно с гневом крикнул Войтех.
– А ты знаешь, как мне все досталось? Вот эти руки и эта голова - больше у меня ничего не было, когда я начинал. А сколько пакостей творили мне твои богатые немецкие друзья! Сколько раз я был на краю нищеты по их милости! На меня и глядеть никто из них не желал, пока мой способ закалки не дал мне кое-что. С тех пор появился и этот каменный дом, и мастерская, и подмастерья, и твои богатые платья, и расположение твоих друзей... И, зная все это, ты хочешь идти к ним?.. Стыдно тебе, Шимон! Я думал, что у отца чеха и сын будет чех да, видать, ошибся.
10
Грош - чешская серебряная монета. Копа равнялась шестидесяти грошам.
Круто повернувшись, Войтех направился в глубь мастерской и принялся показывать Гавлику, как надо делать эфес и рукоять и где надо начинать сужение клинка, чтобы он мог проникнуть сквозь кольца кольчуги. Гавлик слушал хозяина с видом глубочайшего внимания, даже чуть приоткрыв рот, хотя эти объяснения он слышал уже не один десяток раз.
– А потом не забудь, Гавлик: как конец сделаешь, самым тонким напильником пройди, прежде чем на точило положишь.
– Войтех!
– сквозь стук, звон, треск и скрежет железа о железо, царившие в мастерской, донесся голос Теклы.
– Войтех! Там тебя какой-то паренек спрашивает. Говорит, из Прахатиц пришел.