За полчаса до конца детства

Конечно, и Елена Георгиевна с нами творила и вытворяла. А дети младших отрядов, которые из соображений безопасности не допускались до выжигания или вырезания, занимались более спокойными искусствами с Кристиной: рисовали, шили кукол или плели фенечки из ниток мулине…

После занятий оставалось около часа до обеда – как раз чтобы собраться всем отрядом со своим вожатым и распределить обязанности для вечернего мероприятия. Каждый вечер после ужина у нас проходила большая игра или тематический концерт – и то, и другое должно было приготовиться в тот же день за пару свободных часов.

А ещё у нас есть спевки! А ещё – отрядные свечки в конце каждого дня, когда весь отряд собирается и обсуждает прошедший день, отмечая хорошие моменты и высказывая пожелания о том, что можно сделать лучше. А ещё!..

…– Почти приехали!.. – кричит Федя, вырывая меня из воспоминаний. Она обладает феноменальной памятью на места и издалека узнаёт нужный поворот к нашему лагерю, хотя, так же, как и все остальные, бывает здесь раз в году.

– Уже?! – радостно восклицаю я, подаваясь вперёд.

Да, верно, вот и указатель к нашему лагерю, накрепко привязанный к берёзе. Следом за узкой полосой березняка начинается хвойный бор. С нормальной дорогой приходится попрощаться – машины съезжают в настоящий лес. Сухой асфальтовый шум сменяется вкрадчивым шуршанием шин по земле, усеянной иголками. Ход замедляется, и дело вовсе не в рытвинах на лесной дороге. Нет, это специально для меня: для того, чтобы я смогла вдоволь налюбоваться приветливыми высокими соснами! Такие обычно называют корабельными: их ровные стволы, пронзительно взмывающие к небу, предстают перед нами во всей своей золотисто-рыжей красе – ведь только их макушки одеты в темно-зеленые шапки. Чем дальше едем, тем, кажется, выше поднимаются облака, в открытые окна залетает мелкая мошка, но даже она не портит настроение. Наш слух балуют переливистые трели и посвисты неведомых мне птиц – сколько раз я намеревалась разобраться в орнитологии и выяснить, кто есть кто, но до сих пор руки не дошли! Всё легче вдыхается воздух, пронизанный ароматом смолы, всё более чужим кажется городской бензиновый шлейф.

Ещё десять минут тряски по ухабам, распугивая белок, ежей и кузнечиков, и – мы с Федей выскакиваем из машины на центральной площадке лагеря. Следом за нами неспешно выходят Лена и Александра Викторовна.

Я оглядываюсь, быстро-быстро поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, силюсь охватить взглядом всё разом: не поменялось ли чего с прошлого года? Всё, всё так же! Огромные сосны, стройные и тонкие, точно верные стражи, окружающие лагерь, непрерывный фоновый стрёкот насекомых, луговые цветы и травы, солнце, начинающее входить в силу – к нашему приезду уже десять утра – высокое-высокое голубое небо… Слёзы наворачиваются на глаза. И я знаю, что дело не в ярком свете.

Вот большой деревянный крест, который был установлен ещё в первую смену. Здесь мы собираемся по утрам и вечерам на перекличку и молитву. Вот широкий светлый корпус, самый уютный и тёплый, туда обычно селят младших девочек. Он вплотную прилегает к зданию столовой с высоким деревянным крыльцом. Справа от неё – умывальники и беседка. Слева ещё один корпус, на углу которого расположена сцена, а прямо на улице напротив врыты в землю деревянные скамьи. Здесь проходят концерты и дискотеки. За сценой радиорубка – там можно смотреть фильмы и устраивать мероприятия в дождливые дни. За стенкой от радиорубки ещё одна большая жилая комната на двадцать человек. Этот корпус менее уютный и светлый, но тоже тёплый, и у него есть большая веранда во всю длину вплоть до самой сцены. Когда на сцене звенят концерты, часть веранды занавешивается тканью и исполняет обязанности кулис, артистической и гримерной в одном флаконе.

А я всё поворачиваюсь и поворачиваюсь, кружась быстро, почти как в танце. Вот за крестом – две улицы стоящих друг напротив друга домиков, рассчитанных на четыре человека каждый. Но спать в них холодно… Тут нужно упомянуть об одной особенности нашего края, которая в полной мере ощущается и в детских лагерях. Даже летом ночь и раннее утро бывают ощутимо прохладными, хотя днём царствует курортная жара. А наш лагерь мало того, что расположен в глубине леса, что само по себе снижает градус тепла, так ещё и горная речка рядом. Ночью температура здесь опускается до плюс восьми, утром не выйти без тёплой куртки, и такая холодрыга продолжается примерно до половины десятого, пока солнце не прогреет воздух и не вынудит всех раздеться до шорт, футболок и лёгких платьев.

Почему строители, прекрасно осведомлённые о климатических условиях этого места, поскупились на утепление домиков, я не понимаю. Может быть, они считали, что лагерь делается для закалённых олимпийцев, и решили, что тем всё нипочем. Один раз мне довелось жить в домике – сдуру показалось, что это комфортнее, чем с двадцатью девчонками в одной комнате, – но на следующий год я опять запросилась у Александры Викторовны в корпус: мёрзнуть больше не хотелось.

– Ну, здравствуй, Жемчужина! – тихо шепчу я вне себя от радости. – Вот я и приехала снова!

И пока лес что-то шелестит в ответ, Александра Викторовна уже кричит мне, чтобы я забирала свои вещи и тащила их в корпус.

ГЛАВА 5. Жемчужина встречает гостей

23 июля

Детей в эту смену приехало много – полсотни, а то и больше. Я стою вместе со всеми возле медпункта: медосмотр в первый день – обязательная и первейшая процедура. Расселение будет после, а теперь будущие воспитанники православной смены топчутся с вещами возле небольшого домика, отмеченного на двери красным крестом, и изнывают от скуки, пока Александра Викторовна не берёт ситуацию в свои руки.

– Ариадна Харламовна! Кристина Сергеевна! Займите, пожалуйста, освободившихся детей. – При детях директриса зовёт их только по имени-отчеству, даже совсем молодых Кристину и Роберта. Да что говорить – даже Лену, собственную дочь!

Те, кто уже прошёл медосмотр, облегчённо вздыхают и собираются возле названных вожатых. Ариадна отбирает себе восемь человек и ведет играть в игру под названием «репка». И хотя я знаю, почему так хитро улыбается моя любимая вожатая, я тоже честно иду играть вместе с новичками, которые ещё ничего не подозревают.

Ариадна играет в «репку» каждый год в первый день смены. Она раздаёт каждому участнику роль персонажа из одноименной сказки – «бабка», «дедка», «репка» и так далее – и начинает рассказывать всем известную историю. И каждый раз, когда участник слышит назначенную ему «должность», он приседает. Вот, собственно, и всё. Но если бы это было так просто…

– Репка солёная, репка большая, репка жёлтая! Приседай, приседай! Репка, репка и ещё раз репка, и просто репка! – Ариадна на мгновение останавливается, чтобы перевести дыхание и придумать следующую фразу. Она упоминает репку гораздо чаще, чем в оригинальном варианте сказки – это несказанно веселит всех участников. Дети с интересом ждут продолжения. И оно следует:

– А бабка – та бабка, которая жена дедки, – бабка, которая любит семечки, бабка, у которой внучек много… Внучка, почему не приседаем? Бабка, которая варенье варит по воскресениям… Бабка… А ладно, пошла, значит, бабка… Бабка, говорю! – Девочка, играющая «бабку», со вздохом приседает, наверное, в сотый раз проклиная свои босоножки на каблуках. – Бабка, значит, кликнула внучку. Внучка отказывается, у внучки маникюр, внучке себя жалко, внучка не хочет репку тащить! Репку, говорю, тащить! – Мальчик-репка с притворно удрученным видом садится на корточки и отказывается подниматься. Вредному овощу, никак не желающему вылезать из земли, в Ариадниной сказке всегда приходится приседать больше всех, поэтому вожатая назначает «репкой» самого здорового и сильного ребенка, как правило, мальчика.