За пределами трепета

Ресторан при гостинице потрясал новомодным величием. Зеркала сияли, разбрасывая бесчисленные отражения посетителей, мраморные столешницы поражали массивным великолепием. Бра приветствовали позолотой, официанты были вышколены как солдаты на плацу. Лиля с удивлением пробовала непривычные блюда. Дома кусок мяса был нечастым гостем на кухне. Он появлялся только в редкие дни праздников и скрупулезно делился между всеми членами семьи. Здесь же огромные ломти томились на каждой отдельной тарелке, благоухая хищным совершенством. Иногда посетители заказывали представление, и стейк готовили прилюдно прямо в зале. Пламя бесновалось, праздничные искры взлетали к потолку. Восторг детей был непрекращающимся, они рукоплескали. Морские богатства, обильные десерты, мягкие вина сменяли друг друга в хороводе непрекращающегося блаженства. Это был гастрономический рай, сменивший обыденную пытку, направленную на выживание. Щеки разгорались от изобилия, глаза блестели.

Осознав всю непривычную роскошь этого места, Евгения Александровна в следующий раз достала из чемодана сияющее сокровище одолженного платья. Она стянула талию до треска блестящим ремешком, надела туфли на высокой шпильке, соорудила лакированный начес на голове, навела толстые стрелки и во всеоружии выдвинулась покорять иностранную публику. Официант мазнул ее перетянутую фигуру масленым взглядом на входе и торжественно шепнул коллеге: «Русскую туристку я узнаю из тысячи. Суровое, напряженное лицо и неизменный перебор с одеждой. Точно шлюхи перед состоятельным клиентом». Евгения Александровна обладала довольно хорошим слухом и больше не предпринимала попыток надеть на себя сияющую броню. Платье так и пролежало в чемодане до конца отпуска.

Но запомнилась Болгария Лиле не гостеприимным теплом местных жителей и не обильной пышностью меню ресторана. И даже старинный Несебыр, словно выточенный из филигранного достоинства камня, не поразил ее настолько сильно, как визит в деревню Бата. Все фешенебельные развлечения забылись, осталась только бархатная, чернильная ночь и искры костра, спорящие со звездами. Сверху висел сверкающий ковш Большой медведицы, который словно расплескивал гулкие звуки волынок и обретал мощь барабанного боя.

Вышел мужчина в белой рубахе и штанах, закатанных на плотных икрах. Он аккуратно распределил граблями кучу красных от жара углей. Они легли равномерным слоем на остывшую вечернюю землю, вгрызаясь в безмятежность своего ложа. Далее появилась из толпы молодая девушка в белом, хрупкая как тростинка. Она подняла икону над головой и сначала просто прошла по краю тлеющего поля, пробуя босыми ступнями ног тлеющий жар. Потом в бессловесной молитве постояла, устремив взгляд в звездное небо, снова приблизила икону к небосводу и вдруг пошла по раскаленным углям словно по привычной земле. Она кружила в священном трансе, обретая силу, описывая магические круги. Вихрь женского начала соприкоснулся с противоположным потоком – мужчина вновь выступил на горячую сцену и слился с девушкой в непостижимом, чарующем танце. Позже искусство хореографии растворилось в ночном воздухе так же непостижимо, как началось. Пошлое обрамление начала праздника бесследно истлело в могуществе истинного благородства. Болгария так и сохранилась в памяти Лили в образе этой ночи, наполненной одухотворенной мистикой и внутренней силой.

XXIII

Запад неизменно идеализировался. В сознании каждого постсоветского гражданина существовала обыденная реальность, ограниченная и ущербная, и мир заграницы с чарующим совершенством достатка. Вероятно, преклонение перед всем иностранным возникло еще в период правления Петра I. Государь первый заметил, что технически, культурно и организационно западная культура находится далеко впереди России. Еще в детстве пережив страшный и беспощадный стрелецкий бунт, который способствовал истреблению многих родственников царя по материнской линии, Петр возненавидел сам образ исконного русского боярства. Эмоционально-психологическая травма из детства привела к тому, что все бояре и стрельцы стали отождествляться у монарха с чем-то варварским, диким и требующим скорейшего уничтожения.

Мальчик в малолетстве жил со своей матерью в селах, рядом с которыми сформировалась Немецкая слобода, собравшая всех иностранцев на Руси. Именно это привлекательное место и стал посещать юный Петр и полностью попал под влияние всего заграничного. Одежда была непривычно элегантной, алкоголь струился рекой, доступные и раскрепощенные женщины окружали будущего царя. Сосредоточение аферистов и проходимцев в слободе, которые искали наживы и приключений, трогало вольнолюбивую натуру отрока. В этом сомнительном месте молодой царь предельно очаровался немецкой мягкой силой, преследующей собственные интересы на территории развивающегося государства. Юноша был взят в оборот заграничными вещами, попал под влияние ловких иностранных агентов. Он просто заболел всем иноземным и слушать не хотел о русских традиция, которые ассоциировались только с кровавым бунтом, казнями и ссылками.

Став единоличным правителем русской земли, Петр I начал в приказном порядке, без учета русского менталитета и уклада жизни, насаждать все иностранное и заморское. Огромное количество казненных и сосланных на каторгу людей, не согласных с его политикой, возникло в то время. Отрицание преклонения перед западом приравнивалось к государственной измене. Так царь нарушил естественный эволюционный ход России. Последующие монархи только укрепляли эту культуру подобострастия, переписывая настоящую историю России, романтизируя чуждые каноны, да и сама аристократия со временем соблазнилась дальними землями, забыв о своих корнях. Вся хронология развития славянского пространства была исковеркана, искажена, глубинные истоки названы варварскими и не заслуживающими внимания. По сути, Петр I заложил бомбу замедленного действия под всю последующую историю русской земли. Государство было обречено на вечные поиски правды, неустанную борьбу между славянофилами и западниками. Именно благодаря этому вечному конфликту, искусственно питаемому хитрым разумом, Россию раздирали на клочья войны, революции, интриги, междоусобицы. С тех пор страна не знала покоя, ее использовали, душили и уничтожали, зачастую ее же собственными руками.

Даже в советское время привлекательность запада была неистребима, невзирая на активную пропаганду неприятия и подробное объяснение причин ненависти. Любовь ко всему чужеродному словно проросла в русскую натуру, навечно поселилась в генетической памяти. Эта же любовь вновь уничтожила великую державу. 90-тые годы еще более укрепляли это страстное чувство иностранными фильмами, мифами о совершенстве цивилизации снаружи, лозунгами о собственной неполноценности. Люди почти поверили в то, что они на голову ниже иностранных небожителей.

Лиля тоже бредила западом. Кинематограф и поездка в Болгарию еще более укрепили подобное чувство. Они разожгли жгучее любопытство, которое было дополнено подарками, которые брат Коля привез из Германии. Он попал за рубеж по причине подозрительных пятен на его теле после Чернобыльской аварии. Волосы на голове мальчика тоже вылезли странными очагами. Фонд Чернобыля отправил его на лето в немецкую семью, и брат вернулся в полном восторге от чудес увиденного. Он привез Лиле восхитительную куклу Барби, вероятно, уже бывшую в употреблении, с отломанной ступней. Но какое это имело значение, когда весь кукольный ассортимент Лили ограничивался только брутальными пупсами с суровыми лицами? Игрушка в облаке розового платья просто парила в руках заветной мечтой, была подобна неземной фее. Лиля еще долго не могла заснуть, посадив ее рядом на кровати и наблюдая за точеным совершенством куклы.

Все было каким-то инопланетным дивом. И блок ярких шоколадок «Альпен Гольд», и белоснежные кроссовки брата, и крем в изысканной упаковке для матери. Запад прокрался в неокрепший дух через блестящую, пленительную материю. И Лилия поддалась искушению так же необратимо, как это сделал в свое время Петр I.

В следующем году девочку отправили в Германию. Чернобыльским детям, как бы в компенсацию ко всем болезням и дозе облучения, был дан такой волшебный навык тестового познания мира. И Лиля ждала этого опыта с нетерпением, жаждой и даже молитвой в сердце. Ночи перед отъездом превратились в бессонный поток сознания, иррациональную тревожность. Ей казалось, что она едет не просто в другую страну, а летит в космос на другую планету. Лиля представляла себе райский сад, полный откровений и сбывшихся грез.

Еще сходя с трапа самолета в Германии, каждый ребенок получил связку желтых бананов в одну руку и жестяную банку «Пепси» в другую. Обезьянье счастье обладания захватило с той минуты непостижимым блаженством и больше не отпускало на протяжении всего отдыха. Семья, которая приютила Лилю на время летних каникул, была очень сплоченная и дружелюбная. Она с теплом и вниманием приняла девочку. Больше всего подростка поразило отношение взрослых: они никогда не отмахивались, не критиковали и не прогоняли, даже если были предельно заняты. Принятыми подопечными всегда занимались, им были искренне рады. Подарки стали правилом каждого дня, развлечения – привычной формой проведения досуга. Женщина, принявшая Лилю в семью, с жалостью осмотрела тощую девочку, поставила ее на весы и объяснила через переводчика, что к концу сезона она обязательно должна поправиться и окрепнуть. Так и случилось. Разнообразное и качественное питание, поездки в аквапарк и к озерам, горный альпийский воздух благоприятно сказались на внешности девочки. Она приобрела более мягкие очертания тела и женственные изгибы. Это не мог не заметить рыжий мальчик, который жил по соседству. Утонченная и хрупкая прелесть девочки прельстила его воображение. Не обладая достаточными навыками соблазнения и владения русским языком, парень приносил с собой подушку для розыгрышей и, садясь на нее, производил громкие газоиспускающие звуки с регулярной периодичностью. Такой способ привлечения внимания иностранной принцессы не увенчался успехом, попытки были изначально обречены на провал. Возможно, если бы подушка обладала еще и ароматической способностью портить воздух, парень достиг успеха. Во всяком случае, именно так он объяснял самому себе неудачу на любовном фронте.