За пределами трепета

Бойкие активисты на курсе организовывали почти бесплатные автобусные туры по западным областям Беларуси. Страна словно географически разламывалась по Минску на две половины, между которыми постоянно происходила борьба двух враждебных влияний. Война за власть никогда не прекращалась, она с тихим шипением подкрадывалась к усыпленному вниманию и пользовалась моментом благодушной рассеянности. Воздействие было ненавязчивым, мягким, оно таилось в диалектах, образе мышления, внешних противоречиях. Архитектура выступала отраженным зеркалом этих разногласий, мерилом антагонизма.

Лиля в детстве жила в славянском ядре, пропитанном этикой востока. Западный культурный код смягчался православным смирением, исконной жаждой справедливости и милосердия. Внутренняя глубинность сознания всегда имела преимущество перед практической деятельностью. Обстоятельная погруженность в размышления неизменно побеждала юркий прагматизм. Коллективизм ценился превыше собственнических интересов, единство в трудную минуту являлось основополагающим. Славянская ментальность распыляла семена православных храмов с византийской эклектикой. Мощное российское влияние порождало классицизм и ампир. Запад Беларуси был иным. Готика нервно карабкалась ввысь, барокко струилось экспрессией и чрезмерностью, романский стиль поражал средневековой неприступностью. Католическое присутствие ощущалось даже в архитектурных деталях и декоративных элементах. Это была неизведанная личина своей собственной страны, притягательная и затаившаяся в тайном ожидании.

Все очаровывало Лилю. Троицкий костел в Ишкольди служил ярчайшим образцом поздней готики, пленяя сдержанным благородством. Церковь в Сынковичах, в которой течения запада и востока сливались в блестящем симбиозе, словно объединяла своей непоколебимой статью все переломы и смены настроений, гордо возвышаясь над топкой трясиной. Храм-крепость в Мурованке изысканно круглился башнями, утопая в розовом опьянении сумерек. Дворцовый комплекс в Ружанах отражал увядающую роскошь неравенства, время присасывалось к нему и наделяло живописным аристократизмом. Чудеса архитектуры затерялись на просторах Беларуси как одинокие призраки. Почти никто не писал о них, не рекламировал, не вешал указателей для туристов. Забвение страны начиналось с убийства культуры. В голодном отчаянии трудно различить красоту искусства.

Почти все студенты архитектурного факультета бредили Санкт-Петербургом. Эта жемчужина мирового зодчества влекла как вершина творческого гения, эталон для профессионального подражания. Заграница была доступна только для избранных счастливчиков, ее не рассматривали в силу полного отсутствия финансовых возможностей. О златоглавой Москве не мечтали по причине гарантированной близости, возможности доступа, пестрой эклектичности. Почти каждый студент совершил в детстве обязательную экскурсию на Красную площадь и повидал дедушку Ленина. Петербург был иным. Он манил сдержанным совершенством образа и идеальностью масштаба. Это был неприступный бастион, изящный мираж из серебристого желания, таинственный небожитель.

Денег никогда не было. Необратимость отсутствия финансов вынуждала крутиться вне занятий. Студенты подрабатывали в кафе официантами, бегали по городу в роли случайных курьеров, выполняли курсовые работы для иностранных однокашников. Приезжие китайцы и арабы имели поблажки со стороны преподавателей, являясь стабильным источником дохода. Они платили за образование. Материальный уровень в странах, откуда они приехали, тоже оставлял желать лучшего, но на фоне провальной нищеты 90-тых в Беларуси иностранцы выглядели олигархами. В общежитии им предоставлялась целая комната на одного человека, учебой они и вовсе не интересовались, больше прожигая жизнь в угарных тусовках. Многие из них даже не могли общаться на русском языке, еле связывая пару незнакомых слов. Естественно, с таким легкомысленным подходом к саморазвитию курсовые для них выглядели как параллельная вселенная. Но это мало волновало элитарную прослойку университета, они платили лишнюю копейку вечно готовым белорусским студентам, и те блестяще справлялись с поставленной задачей.

Накопив за счет бессонных ночей денег на Санкт-Петербург, Лиля и Света решили поехать летом к объекту своего желания. Хватало только на билеты туда и обратно, на проживание средств не было. Но они решили рискнуть и добраться в город вперед автостопом, снять дешевую комнату для отдыха и, передохнув, осмотреть красоты, а на обратном пути вернуться на поезде.

Дорога манила предвкушением эстетического рая. Воодушевленные и еще полные свежих сил, девушки удачно воспользовались проезжающей в сторону севера фурой и спокойно доехали до Витебска. Водитель оказался добродушным и словоохотливым парнем без похотливых приставаний. Он поднял им настроение и зарядил уверенностью на весь последующий путь. Ничто не предвещало беды. Она нависла ближе к вечеру, когда солнце стало заходить над бесконечными полями приграничных территорий. Срывался промозглый дождь, навесов вокруг не было. Девушки почти половину дня бодро шагали, деятельно устремляясь к идеалу, но силы были уже на исходе. Молодость беспечна в вопросах практической хватки. Предусмотрительность не ее сильная сторона, всем правит безумие экспромта.

Ночь черными когтями раздирала бессилие затухающего светила, дождь становился все сильнее, запирая собой обозримость горизонта. Он прорвал укрытие одежды, забрался сырой подлостью прямо к озябшей коже. Ветер трепал волосы на голове, сдувал с ног. Опрометчивые путешественницы осознали свою ошибку и, забыв о данном самим себе обещании не садиться в легковые машины, обреченно согласились на предложение встречной иномарки довезти их до северной столицы России.

Поначалу ничто не предвещало подвоха. Двое мужчин в машине перебрасывались случайными банальностями. После выяснилось, что водитель является нанятым работником своего попутчика. Вскользь оброненная мерзкая фраза постепенно сгустилась в плотный ком оскорблений и угроз. Лиля и Света были словно парализованы, вся их уставшая воля была уничтожена грубостью, жестоким ментальным насилием, безысходностью. Сюжеты про бандитский Петербург нашли свое полное воплощение в кошмаре наяву. Жизнь не пощадила студенток и обрекла их на эмоциональное выгорание в течение этих бесконечных часов в салоне автомобиля. Травля продолжалась с усиленным упоением. Владелец автомобиля с уверенной усмешкой хозяина жизни крутил в руках пистолет, с изощренным сладострастием описывал ужасы своего развращенного прошлого. Женщины в жизни бизнесмена играли роль разового мяса. Он пользовался ими и удалял из своего поля зрения, иногда полностью стирая их физическое существование. Все это долгое время отчаяния и подавленной воли пропиталось кровью его бывших жертв, извращенными фантазиями, предчувствием будущих пыток и измывательств.

Санкт-Петербург вынырнул в ночи внезапно, сияя погребальными огнями. Он хищно скалился разводными мостами и зевал бесчувственным камнем. Сталь Невы вонзалась в самое сердце, напоминая о скоротечности жизни. Мучитель находил наслаждение в экскурсионной программе для трагических неудачниц, обреченных на казнь. Он долго и методично, с географической точностью маньяка рассказывал о светящихся в ночи достопримечательностях, словно не веря в истинную цель их визита и умышленно утрируя ложную идею путешествия. Дуло чернело перед глазами, медленно раскачиваясь среди всполохов переднего стекла, омытого слезами дождя. Водитель, суровый парень славянской наружности при подъезде к дому вдруг нарушил обет молчания и тихо сказал:

– Айрат, не бери грех на душу, отпусти девок. Найдем порасторопнее, с этих воды не пить.

– Молчи, гнида, ты мне не указ. Открывай двери и можешь ехать домой. Твое дело – помалкивать и обслуживать.

Дверь захлопнулась, ключ повернулся в скважине и лег в карман тирана, словно провалившись в омут тупика.

– Раздевайтесь, суки, да поживее. Трахаться хочу, а потом сразу спать. Отрабатывайте дорогу.

Света резко сорвала с себя майку, стянула спокойными руками джинсы. Немного поколебавшись, она смахнула униженные остатки своего гардероба и обнаженная, удивительно прекрасная, как древнее греческое изваяние, гордо подняла голову:

– Бери одну меня. Лилю не трогай, она – девственница. Побойся Бога. И не говори, что я недостаточно хороша для тебя, не поверю.

Образ самой богини плотской любви словно возник в кромешном аду опороченного мира. Это было не предложение, а своеобразный вызов, война, кровавое жертвоприношение во имя дружбы. Мужчина заерзал глазами по обнаженной плоти, скользнул вниз по ногам и вдруг брезгливо сморщился:

– Фу, сука, отбила все желание. Земля под ногтями, позорище, колхозная дура. Я тебя не хочу больше, займусь твоей подопечной идиоткой.

Лиля внезапно утратила страх, изумившись непоколебимой воле человека, решившего спасти ее ценой собственной жизни. Девушка подошла к мужчине, прямо подняв на него свои самоотверженные глаза, полные слез от смелости подруги. Она безмерно уважала ее.

– Зачем Вам это? Отпустите нас, пожалуйста. Я не знаю, как убедить Ваше ожесточенное сердце, но я надеюсь, что Вы еще сохранили в нем остатки любви к людям. Я верю в Вас.

Слова лились многоводной рекой, словно вырвавшейся из глубин подсознания. Лиля плохо помнила свой монолог позже. Но он длился долго, почти в течение получаса. Она была в своеобразном трансе, вещая нечто за пределами ее понимания. Что-то необычайно простое, но легко открывшее двери, прорвавшее плотину недоверия. Мужчина словно окаменел. Внезапно он поднялся и сказал: