За пределами трепета

– Все, кладите деньги за проезд на стол. Брать с вас много не буду, цену билетов на поезд. Еще отдали паспорта. Не бойтесь, верну, просто спишу паспортные данные. Насвистите ментам – порешу.

После он открыл дверь, проводил их до перекрестка и, махнув рукой, растворился в сером бессилии ночи.

Лиля и Света стояли в рассеянном оцепенении. Пару часов назад они уже мысленно простились с жизнью, но судьба внезапно вновь приподняла покров надежды. Последующие блуждания по городу связались в один сплошной мутный образ посещения Кунсткамеры. Уродливость словно породнилась с недавним прошлым, мешая эстетическому восприятию и здоровой эмоциональной отдаче. Это был вид психологического выгорания, нервного бессилия. Словно депрессия накрыла собой все недавние восторги и упования.

Они вернулись домой ближайшим ночным поездом, не заметив обратной дороги, провалившись в глубокий сон. Отдых восстановил силы, придал обнадеживающую бодрость телу. Рассвет в Минске мягко прикоснулся к лицу спасительным утешением, его нежный румянец отразился на бледной коже, словно слившейся с бесцветным воздухом конца ночи. Лиля вздрогнула, глубоко вздохнула и, взяв Свету за вялую руку, вдруг просияла улыбкой, непроизвольно отражая солнечный свет:

– Посмотри на эту зарю. Разве ради этого не стоит жить? Ночь не может длиться вечно даже в самом загубленном сердце.

XXXIII

Эффект 1999 года активно повлиял на все последующее десятилетие начала XXI века. Курс рубля упал до критической отметки, и сначала все восприняли это как катастрофу. Жизнь уже научила людей бояться резких обвалов, они опасались худшего. Но внезапно экономика России самым непостижимым образом стала вставать с колен. За счет дороговизны доллара потребитель не смог покупать импортные товары, предпочитая отечественные аналоги. Постепенно доходы населения подтянулись к новому курсу иностранной валюты, и зарубежные продукты и изделия перестали казаться дорогими, они стали народными.

Рост благосостояния населения страны стал производной от подъема цен на нефть. Неожиданно огромные деньги, свалившиеся на голову чиновникам и хватким бизнесменам, экспроприировавшим народное достояние за копейки и благодаря связям, породили целую культуру под названием «гламур» и развитую индустрию развлечений. Эти деньги отнюдь не были найденным кладом, они были получены исключительно благодаря неожиданно высоким ценам на нефть и разграблению ресурсов страны.

Приток валюты, в которой начальство и первые олигархи буквально купались, стали своеобразной гарантией выполнения властью собственных бюджетных обязательств. Запустился механизм кредитования потребительского рынка. Люди были счастливы первой возможностью жить здесь и сейчас, не задумываясь о последующих выплатах с огромными процентами. Империализм проявляется не только в прямом насилии, он таится и в теневых формах – кредитовании и последующем грабеже простых людей. Владельцы капитала всегда были заинтересованы в создании общества потребления. Эта идея активно проталкивалась в эпоху тучных нулевых.

За расширением потребительских кредитов последовал просто нереальный рост инфраструктуры обеспечения продаж. Супермаркеты стали расти как грибы после дождя. Торговые центры раскидывались с исполинским размахом. Благодаря притоку нефтедолларов стали вовремя выплачиваться зарплаты бюджетникам и пенсии. Офисы развивались в геометрической прогрессии. Тяжелый люкс, фирменные бутики, модные рестораны и клубы, глянцевые журналы, создающие иллюзорную реальность и усыпляющие разум, внезапно стали привычным явлением. Первые поездки в заграничный рай тоже перестали быть роскошью, особенно благодаря жизни взаймы. Пока основные владельцы капитала открывали для себя элитные европейские курорты, люди радовались остаткам с барского стола.

Обогатилось телевидение и кино, стали снимать отечественные блокбастеры и сериалы, несущие идеи прожигания жизни в слепом порыве и ненасытном потреблении. Возникла культура комиков, цинично высмеивающих консервативные традиции и скрепы, убивающих моральные основы здорового общества. Жизнь превратилась в сплошную шутку, сарказм, насмешку. Быть серьезным и вдумчивым стало не модно. Философ выпадал из актуальности навязанного способа жить. Точнее казаться, а не быть. Стремление к роскоши стало предельно пошлым и вульгарным, уничтожало основы здравого смысла и саму культуру человечности. Это было начало информационной войны, формирующей новое удобное поколение, отвергающее критическое мышление как неудобный пережиток былых времен. Детская радость материальных первооткрытий, недоступных прежде, заглушила голос тихой совести.

Охота на разум усугубилась с приходом первых компьютеров. Материальный уровень населения, наконец-то поднявшего голову, позволил покупать иностранную технику. Студенты на старших курсах уже почти все владели вожделенными машинами для работы. Массивную неуклюжесть кульманов и планшетов и синие от краски губы заменило подслеповатое свечение монитора и абстрактные электронные файлы. Кинотеатры были вытеснены фильмами, скачанными в сети. Время царапало зеркальную непогрешимость музыкальных дисков. Вся нужная музыка уже находилась в папке на компьютере, медленно умирая в шуме несовершенного звучания.

Внезапно почти у каждого появились мобильные телефоны. Лиля еще помнила, как зажиточный студент Миша, учившийся с ними на первом курсе, горделиво бахвалился огромной трубой с антенной, перемотанной скотчем для пущей сохранности. Он многозначительно набирал номер и, делая полные важности глаза, вещал в трубку:

– Алло, привет, звоню тебе с моего нового зубила. Просто вещь!

Округленные глаза студентов вокруг с затаенным восхищением следили за диковинным достижением цивилизации. Сами они, чтобы связаться с домом, ходили на далекую почту и, отстояв длинную очередь, заказывали кабинку для разговора. Затем, прокручивая тугой круг с треском ожидания, ждали в ритме гудков родной голос в душной влажности стесненного пространства. Миша не был против нарушения интимности собственных телефонных разговоров, он скорее целенаправленно набирал аудиторию для своих громких публичных понтов. Когда мобильные телефоны стали доступным способом связи, парень использовал свой первый раритет для раскалывания скорлупы и ласково величал «Орехокол».

На улице появились люди, разговаривающие сами с собой. Это настолько непривычно искажало привычную повседневность, что мир выглядел немного съехавшим с катушек. Привычная коммуникация была нарушена. Возможность найти каждого человека в любое время сужала границы добровольного одиночества и провоцировала трагедию кажущегося многообразия. Человек в широком доступе был обесценен. Он уже не казался сокровищем, которое можно утратить и не обрести заново. Возможность легкого достижения породила предсказуемое равнодушие.

Лиля окончила университет и тут же приступила к работе по распределению в своем родном городе. Подъем строительства в нулевых был колоссальный, бурлящие новые деньги порождали повышенный спрос на проектирование. Но чистое творчество так и осталось непризнанным. Идею диктовали сами заказчики, архитектор зачастую оставался в стороне. Частные бизнесмены организовали маленькие архитектурные конторы за деньги советского времени, сохраненные, благодаря связям и знанию о будущем крахе. Некоторые проектные бюро и салоны мебели опирались на кровавые финансы 90-тых. Бывшие лидеры бандитских группировок тешили самолюбие своих жен и любовниц, приобретая им дорогие игрушки. Пассии криминальных авторитетов не обладали талантом и вкусом, но имели отменное самолюбие, помноженное на апломб и снобизм. Излишняя самоуверенность и желание выглядеть хозяевами жизни выливались в безденежное издевательство над нанятыми работниками и вульгарные оскорбления. Профессионализм стал жертвой невежественных нуворишей. Попытка оспаривать пожелание хозяина приравнивалась к увольнению. Капитализм постепенно прорастал в своей искаженной, кичливой форме на белорусской земле. Начинался безнравственный вертеп первого поколения плутократов. Искусство подчинилось насилию товарооборота и неразвитому вкусу, наемные творцы сами стали орудием производства. Это вылилось в уродливый облик вычурных интерьеров и пошлую несоразмерность зданий. Мнение профессионала подавлялось нажимом хозяев жизни. Доверие и уважение основывались только на количестве награбленных денег. Сам художник был неизменно нищим в своих духовных исканиях. Следовательно, он не имел слова или выбора. Творец подчинялся или оставался за бортом жизни. Угодничество и смирение стали привычным лицом сытого начала века.

Появились интернет и первые соцсети, произошел выход на новый уровень информационной мягкой силы. Зло подавления сознания постепенно расставляло свои терпеливые капканы, хватая неискушенные души в притягательную сеть. Это было время паучьего ожидания, коварной игры на будущий результат без излишних усилий. Никто еще не знал, что первые шаги неведомого чудовища станут началом воспитания предсказуемого поколения. Первый пользователь тщательно рассматривался под стеклом, расчленялся на отдельные желания и запросы, старательно направлялся на потребление и разделение с реальным миром. Лакомая новая игрушка, убивавшая время, самый бесценный ресурс человеческой жизни, постепенно приводила к полной зависимости. Редко кто действительно пользовался накопленным знанием человечества в информационном пространстве, обычно люди сжигали часы и годы в бессмысленном баловстве различных социальных сетей.