За семью замками. Снаружи

Стерва Павловна на последнем приеме с садистским удовольствием сообщила, что на их сроке лучше воздержаться. Да и, говоря честно, Агате просто неудобно было им заниматься в настолько надутом состоянии. Она чувствовала себя слонихой, а не объектом Костиного желания. Но мечтала, что вот родит, придет в себя…

О том, что тогда в приоритете желаний окажется просто стремление выспаться, Агата не думала. Ей нужно было видеть цель. Светлую. Желаемую. Она её себе придумала. Это был качественный секс. За это было не стыдно.

Потому что впереди у них и так целая череда важных событий, перепрыгнув которые, хотелось верить, наступит то самое светлое будущее.

Родится Макс. Костя выиграет свои выборы (а в этом Агата отчего-то не сомневалась). Он разберется с Вышинским… А это теперь — его главная мания, Агата понимала… И наступит их полноценная светлая полоса. Осталось только дождаться.

— Спать? — Костя спросил, выдергивая Агату из полудремы. Она уже немного плыла под мерные поглаживания и тихое дыхание, чувствуя, как окружает его теплом и хвойно-цитрусовым запахом геля.

Сделала глубокий вдох, вынырнула из-под мужского подбородка, кивнула еле-заметно, сначала приподнимаясь на локте, потом устраиваясь чуть по-новому.

Глаз не открывала, просто Костя лег на спину, она прижалась ухом к его груди, улыбнулась, чувствуя, как набрасывает одеяло, обняла под ним…

Сама собиралась тут же заснуть, но знала, что Костя смотрит в потолок, думая о чем-то своем…

— Пенсия мы с тобой, малая…

Он сказал будто бы пренебрежительно, а Агате стало тепло-тепло. Когда всё начиналось, в жизни не подумала бы, что вот такая «пенсия» у них с Костей возможна. И что эта «пенсия» будет им в радость.

— Это ты пенсия. Я — молодая, у меня всё впереди. Мне в себе еще ответственность воспитывать, ямки на дорогах контролировать…

Агата съязвила напоследок, но ответа уже не ждала. Знала, что дальше Костя хмыкнет, что сделает еще несколько вдохов, после чего и сам закроет глаза. Минуту, может две, будет просто лежать, настраиваясь, а потом извернется, поцелует куда-то в спящую уже макушку, заснет сам.

Обнимая девочку-убийцу, за которую и сам бы любого убил.

* * *

Больше всего Костя боялся, что Агата догадается о его знании. Прекрасно понимал — она молчала, потому что не была готова таким поделиться. Допускал, что никогда не будет готова. Признавал, что она в своём праве.

Но так получилось, что самый большой страх догнал на пороге. Наверное, Агата слишком хорошо его знала.

Наверное, всё было написано у него на лице. А на её было написано отчаянье. Она готова была к тому, что Костя её отвергнет. И совершенно не готова, что примет.

А для него вопрос-то не стоял. Этот так точно. Она спасалась, тут без сомнений. Она спаслась. Она — молодец. Но люди, заставившие ее это сделать, права жить, припеваючи, не имеют.

Под сомнением, что они вообще имеют право жить.

Но это — не вопрос Агаты.

И это — не так просто, как хотелось бы.

В тот вечер, когда Костя вернулся, Агата долго плакала, пыталась объясниться, но получалось так себе. В итоге уснула. Проснулась ночью в их спальне. Выглядела так, будто не совсем уверена, что это не снится. Наверное, до последнего готовилась, что ей предложат собрать шмотки и вернуться за замки.

Конечно, Костя не планировал этого делать. Но даже такое её допущение, пусть и понятно было, что оно — не от хорошей жизни, а из-за того, что загнала себя в лютый глухой угол, злило и будто бы унижало.

Потому что они же договорились. Они же семья. Он же пообещал. А она… Вот так…

Агата пыталась извиниться за ложь, Косте до её лжи было похуй. Он бы тоже врал, наверное. Хотя нет. Он не врал бы, потому что не видел в случившемся ничего постыдного для Агаты. Но почему соврала она, понимал прекрасно.

Как ещё заставить девочку молчать? Конечно, легче всего убедить, что вся вина на ней. Что поступок её постыдный, что она тоже в этой чудовищной связке. Что её прощают в обмен на тишину. Вот Агата и варилась… Какой бы умненькой ни была, а всё равно варилась, потому что чистый и светлый ребенок не может пережить ту поломку, которую ей организовали, без посторонней помощи. Её этой помощи лишили.

Она не разобралась. Ей не подсказали.

Она решила, что легче убеждать себя, что прячется из-за шрама и страха, хотя на самом деле, её просто изранили до невозможности за то, что посмела бороться за жизнь.

Над тем, чтобы изуродовать её представления о произошедшем, работали профессионалы. И теперь профессионалам же предстояло размотать этот колтун, вернув его любимой человечке веру в себя.

В её голове в тот день случилась катастрофа. В его, наверное, тоже, но другая. Он давно всё чувствовал, просто наивно надеялся, что пронесет. А оказалось, они идут по худшему из возможных сценариев.

Но жизнь Костю хорошими никогда не баловала. Значит, всё в приделах жопной нормы. Значит, распетляют.

Но если отбросить несвойственный Косте оптимизм, то, что он узнал — это самая настоящая трагедия. Огромная человеческая трагедия, которую девочка-Агата просто не должна была пережить. По плану взрослых и циничных. По плану тех, кто привык идти по головам. Кто утратил человека в себе. Для кого люди — функции. Ресурс. Статистика. Рейтинг. Такие же сверхсущества, каким мнил себя Костя ещё недавно.

Высшая ценность которых — деньги. Но и их в определенный момент становится мало. Тогда ставки повышаются. Дальше — просто власть ради власти. Страх потерять её. Отождествление себя со всеобщим благополучием. Наделение себя же правом определять, какая жертва стоит того, чтобы эта власть удержалась в твоих руках. На какую жертву ты готов пойти, чтобы это «благополучие» сохранить. Непонимание, что жертва эта — не твоя. Твоя здесь только жадность. Ещё твой здесь страх.

Это сумасшествие, на самом деле. Наверное, самая страшная по масштабам своей разрушительности болезнь. И болящих ею — много. А страдают — дети. И у них с Агатой скоро будет свой. Макс. За которого Косте уже страшно. Просто страшно. У которого может не оказаться благодетеля. У многих же не оказывается.

Которого раздавить могут, а он, Костя, не защитит. И неважно, сколько лет будет Максу. Неважно, это будет захват банка или что-то другое.

Он может рискнуть защитить «не ту» девушку в тёмной подворотне.

Или заступится за «не ту» в клубе, где тусуются зятья Павловских.

А может просто влюбится в «не ту», чей отец будет против настолько, что подсадит на иглу, а то и прикажет разобраться.

Или дело вообще будет не в девушке. Вляпаться в нашем мире — проще простого. Не потому что он будет такой. А потому, что такое его будет окружать.