За столом с Булгаковым
Шрифт:
Кстати, здесь же, неподалеку, в ломбарде ростовщика Дахновича, на углу Крещатика и Бибиковского бульвара, Врубель увидел и написал «Девочку на фоне персидского ковра» – дочь владельца ломбарда. Сейчас картина хранится в Киевском музее русского искусства.
Но Жорж Дортенман не долго любовался врубелевскими росписями, в том же году он заболел и уехал за границу.
После Дортенмана кондитерской владели две семьи – Врит и Берто, в 1916 году владелицей осталась одна Каролина Берто. Но называлось заведение по-прежнему – «Жорж». Здесь угощали не только кофе, но и чаем разных сортов. А отличительной чертой кафе были шоколадные фигурки: свисток, флейта, гномы, заяц, клоун, трубочист,
На углу Крещатика и Фундуклеевской, 2, находилась кондитерская, или точнее «кавярня», – «Франсуа», но принадлежала она не французу, как можно было подумать, а варшавскому мещанину Францу Францевичу Голомбеку, владевшему также одноименным отелем на углу Владимирской и Б. Хмельницкого (Фундуклеевской) и меблированными комнатами на 130 номеров, где тем не менее тоже работало кафе «Франсуа» с бильярдной.
«Франсуа» славилось хорошим кофе, шоколадными конфетами, которые владелец изготовлял на собственной фабрике, засахаренными фруктами и большой увитой диким виноградом верандой, где любили сидеть гимназисты и гимназистки. Благо женская гимназия находилась по соседству – на Фундуклеевской улице, 6.
Булгаков учился в Первой киевской гимназии на углу Университетского бульвара и Владимирской улицы, но оттуда недалеко до Фундуклеевской, особенно если там тебя ждут сладости, вкусный кофе и хорошенькие девичьи лица.
Еще одна кофейня называлась «Варшавская», которой владел поляк В.Л. Зигмундовский, но эта кофейня была известна не только кофе и сластями, но и своим шахматным клубом.
А маленькая безымянная греческая кофейня в центре Киева, которая полюбилась Илье Эренбургу: «На Софийской улице, возле Думской площади, было маленькое грязное кафе; держал его худущий грек с длинным и страстным лицом моделей Эль Греко. В окне была вывеска: „Настоящий свежий простокваш“. Грек готовил душистый турецкий кофе, и мы к нему часто ходили – поэты, художники, актеры».
Купить шоколадных конфет для домашнего чаепития или заказать на праздник торт с шоколадной глазурью можно было в магазине шоколада, конфет и какао варшавской фабрики Яна Фрунзенского на углу Крещатика и Николаевской, который открыт с 1913 года.
Или «настоящий швейцарский шоколад», сделанный на фабрике уроженца Швейцарии, купца 2-й гильдии Мартина, и продававшийся в двух магазинах, тоже на Крещатике.
Заведения Штифлера закрылись в 1900 году, но Киев не остался без швейцарского шоколада. «Эстафету принял» Альберт Вюрглер, директор правления Общества Демеевской паровой фабрики шоколада и конфет фирмы «Валентин Ефимов». Газеты писали: «Фирма составила себе лестную репутацию у всех имевших и имеющих с ней дело, в особенности у сахарных заводов, которых она первая обогатила разными техническими новостями и усовершенствованиями».
Фабрика продолжала работать и в советские времена, носила имя Карла Маркса и выпускала знаменитый «Киевский торт».
А на улицах торговали дешевыми сластями: пряниками с позолотой или без позолоты, в форме петушка, коня, двуглавого орла, орехами в меду, маковниками, пастилой и пр.
Желавшие провести вечер в более непринужденной обстановке могли пойти в принадлежавший тому же Дьякову ресторан «Киевская Русь» недалеко от Софийского собора, или в ресторан «Люнивер» на Крещатике, или в «Шато», где по вечерам работал кафешантан и шла азартная игра в карты.
Мода на кафешантаны также пришла из Парижа.
Если в начале XIX века в кабаке или в кафе могли выступать для развлечения
публики артисты – певцы, музыканты, фокусники, акробаты, жонглеры, иногда музицировал сам хозяин кафе или его постоянные гостьи, то в 1840-х годах индустрия кафе сделала следующий шаг – начала приглашать на выступления профессиональных певцов и певиц, и такие заведения стали называть кафешантан (cafe-chantant), то есть «поющими кафе». Все началось с двух кафе, расположенных в Париже неподалеку от площади Согласия под открытым небом, хозяева которых построили у себя сцены для выступления певцов, потом подобные заведения появились на Елисейских полях. В 1880-е годы конкуренцию им составили кабаре. Располагались они по большей части в окрестностях Монмартра и в Латинском квартале, но привлекали к себе людей с взыскательным вкусом и тугим кошельком, так как были дороже кафешантанов.В Киеве особенно славился кафешантан «Шато де Флер», располагавшийся на месте нынешнего стадиона «Динамо». При нем был большой парк с электроосвещением. В «Шато де Флер» проходили балы, концерты, просмотры фильмов, театральные представления, эстрадные номера, поэтические чтения, в парке – полеты на воздушных шарах с акробатическими трюками и фейерверками. Вход на один вечер стоил 40 коп., а за 9 руб. можно было в течение месяца получить обед из трех блюд, за 12 – из четырех, за 15 – из пяти. Илья Эренбург будет писать: «Нет, Киев мне не чужой! Первые мои воспоминания – это большой двор, куры, бело-рыжая кошка, а напротив дома (на Александровской) красивые фонарики – там помещалось летнее увеселительное заведение „Шато де Флер“».
Киев старался идти в ногу со временем и выглядеть европейским городом. Ресторан при «Гранд-отеле» на Думской площади (теперь Майдан Незалежности) первым провел электрическое освещение.
Знакомый нам кондитер Бернар Семадени в 1878 году установил в своем заведении один из первых в Киеве телефонных аппаратов, и вдобавок – музыкальный автомат. В 1885 году, когда на Крещатике открыли первую телефонную станцию, он выкупил первый номер телефона для кофейни, и столик в «Семадени» можно было заказать по № 1.
Летом популярны были поездки на Труханов остров, который славился ресторанами «Аквариум», «Эрмитаж», «Босфор».
Андрей Лесков рассказывает о молодости своего отца Николая Лескова, проведенной в Киеве (1849–1857 гг.): «Раз, говоря о Киеве и явно подразумевая самого себя, Лесков писал, что город этот „в течение десяти лет кряду был моею житейскою школою“. Это бесспорно и не требует подтверждения».
Вперемежку с жаждой восполнения всеми доступными средствами пробелов в образовании овладевала жажда и иного свойства.
Надзирать за племянником дяде было некогда, да и не любопытно. Это позволяло широко платить дань, еще на родине познанным, соблазнам, отдаваться порывам необузданной натуры и ключом бившему избытку сил. Сам он, уже писателем, не раз дает картины грандиозных кутежей в трактире Рязанова на Трухановом острове, за Днепром, или у Круга, Бурхарда и Каткова, или гомерических боев студентов, в рядах которых сражался и он сам, с саперными юнкерами в нескромных пансионах, ютившихся по Андреевскому спуску.
«К чуть более поздним годам должны быть отнесены и другие, с библейской простотой и совершенной „неприкровенностью“ дважды печатно поведанные подробности о том, как степенные „добрые люди“ хаживали на Печерск, в укромные закоулки этой глуховатой части города, где „мешкали бессоромни дивчата“, со своею „горилкою, с ковбасами, с салом и рыбицею“ (причем наиболее богомольные из этих „дивчат“ позволяли гостям пребывать у себя не позднее „благодатной“, то есть до второго утреннего звона в Лавре)».