За свои слова ответишь
Шрифт:
При всем при этом главврач и чиновник понимали, что оба они уже давно забыли о том, что такое жить на зарплату.
Понимали, что каждый из них давно превратил место собственной службы в доходную кормушку. Но разговор о вселенской бедности поддерживали по старой советской привычке.
После угощения, уже садясь в машину, чиновник непременно обещал, что напишет хороший отчет. Марат Иванович убежденно просил его ничего не придумывать, описать все так, как увидел, мол, не к чему теперь разводить показуху. Пусть не думают в министерстве, что если в психиатрической лечебнице царит
– Санитары у вас отличные, – обычно с пониманием говорил чиновник из министерства здравоохранения, – таких ребят в любом банке охранниками с удовольствием возьмут.
– Вы при них только такого вслух не говорите, – вкрадчиво произносил главврач Хазаров, – а то услышат, уйдут.
– Нет, я же вижу, они за место в вашей клинике твердо держатся, хоть и получают, как простые больничные санитарки.
– Стараюсь не обидеть. Не всегда законно получается…
Ну там.., премию выпишешь, ставку раскинешь… Да и студенты из них некоторые, на медицинском учатся. Им стаж по специальности нужен. Вот и работают считай задаром.
Конечно же, глядя на Толяна с Коляном, даже самый закоренелый оптимист не поверил бы, что они где-нибудь учатся. Можно было засомневаться, ходили ли они в детстве в школу. Высшее образование они получили специфическое, и не в студенческих аудиториях, а в армии на полигонах.
Только инструкторы им попадались неважные. Нет, бить так, чтобы человек не мог подняться после первого удара, их учили. Их учили брать в плен, убивать, прятаться, но никто из учивших их не задумался, а впрок ли пойдет наука, не обернется ли она против ни в чем не повинных людей, явных-то врагов у России теперь практически не осталось.
Машина медленно ехала по территории психиатрической лечебницы. Дорожки, предназначенные для пеших прогулок, мало подходили для движения автотранспорта.
– Ненавижу психов, – пробормотал Толян, глядя на то, как в самом центре дорожки в нелепой позе застыл сумасшедший в сером халате.
Халат был надет на голое тело, полы его разошлись, и неяркое осеннее солнце золотило не только провалы между ребрами, но и покрытое рыжей растительностью срамное место. Сумасшедший стоял, раскинув руки в стороны, широко расставив ноги, и даже не думал двинуться с места, хотя на него ехала машина.
Колян выругался матом, когда понял, что дорогу ему не освободят. Пришлось остановиться. Машина несколько раз дернулась, и бампер несильно ударил сумасшедшего в колени. Тот качнулся и плюхнулся на задницу, но рук не отпустил и продолжал сидеть, изображая из себя, наверное, распятие.
– Козел вонючий! Сука! Будто не понимает, притворяется, – Колян зло хлопнул дверкой и бросился к сумасшедшему.
Он занес было над ним кулак для удара, но псих вместо того, чтобы испугаться, продолжал радостно улыбаться, будто встретил закадычного друга.
– Вали отсюда, псих долбаный! – Колян опустил занесенную для удара руку, поняв, что толку побоями не добьешься.
То ли этот псих нечувствителен к боли, то ли мазохист по своей природе и страдания доставляют ему удовольствие, сравнимое разве что с сексом.
– Вали! – Колян несильно пнул ногой психа и тот, перевернувшись, встал на
четвереньки, забросил халат повыше и, сверкая белыми, в редких синяках ягодицами, шурша, пополз по опавшей листве. – Урод! – крикнул ему вслед Колян и снова выругался матом.Он был зол на себя за то, что целых полдня смертельно боялся милиции, ОМОНа, зол на Грязнова, который поручил ему убрать незнакомца, проявившего подозрительный интерес к мальчишке-бомжу, зол на психа, который мог спокойно показать ему голую задницу и при этом уйти на четвереньках безнаказанным.
– Брось его, – крикнул Толян, – время не ждет. Все равно он ничего не понимает, улыбается, и только. Я один раз этого психа до кровавых соплей бил, а он улыбался – и все тут. Так и отрубился с улыбкой, урод! – от злости слишком резко отпустил сцепление, и машина, дернувшись, заглохла.
– Не нервничай, – криво улыбнулся бандит-санитар, – кончим дело, нам отгул дадут и денежки. Оттянемся… Я уж и девчонок отыскал, проверенных, заразы нет.
В продуктовой палатке работают, их на заразу каждый месяц проверяют.
– Если повезет, то и на собственной жене триппер поймаешь, – окончательно разуверившись в том, что в жизни бывает счастье, отозвался шофер. И, будучи полон уверенности в том, что двигатель не заведется, взялся за ключ в замке зажигания.
Машина дернулась.
– Ты же сцепление не выжал!
Толян с недоумением посмотрел на ногу, прижимавшую педаль сцепления к самому коврику. Машина дернулась как-то сама по себе, еще раньше, чем включился стартер.
– Ты чего?
– Показалось, наверное…
Секунд пять мужчины сидели, прислушиваясь, но ничего подозрительного так и не обнаружили, лишь сумасшедший с голой задницей в синяках полз между красными и желтыми кустами.
– Показалось… – Колян сплюнул в приоткрытое окно.
– Точно, не может этого быть! – подтвердил Толян. – Мертвецы не ворочаются.
Больше никто не становился на пути автомобиля, и шофер ловко подвел его к самой рампе административного корпуса – туда, где был вход в подземную клинику.
– Грязнов тут? – спросил Колян.
– Хрен его поймет, где он шляется! Я ему на мобильник звонил, он с ним не расстается. Надо бы психов прихватить, чего самим мараться? Сами на каталку выгрузим, а потом за психами сходим. Нечего ему в багажнике зря валяться.
– Чего ты переживаешь, крови же не было, а значит, багажник чистый останется.
– Брезгливый я, – признался Толян.
– Знаю, – рассмеялся Колян, – даже трахаться в машине и то не можешь, тебе белые простыни подавай.
– У каждого свои заморочки.
Вдвоем мужчины выбрались из машины, и Толян ключом открыл багажник. Тело под брезентом лежало совсем в иной позе, чем та, в какой его загрузили бандиты. И неудивительно, ведь машину трясло по дороге.
Колян потянулся к сигарете.
– Потом покуришь, давай выгружать!
Но язычок огня уже лизнул кончик сигареты. Ветер подхватил голубоватый ароматный дым, и Толян, не удержавшись от соблазна, тоже закурил. Сбрасывать брезент мужчинам пока не хотелось. Одно дело, когда видишь под материей бесформенное возвышение, другое – если перед тобой лежит труп.