За три моря. Путешествие Афанасия Никитина

– Почему ты оставляешь у них товар? – спросил Никитин.

– Продавцы держат бирюзу в глиняных кувшинах с водой, а за три дня до продажи вынимают ее оттуда. Светлая, дешевая бирюза за эти три дня сильно темнеет, и ее можно дороже продать. А потом она опять посветлеет. Поэтому приходится и самому хитрить, – объяснил ему самаркандец. – Купишь камни, задаток дашь, запрешь в ларец, своей печатью запечатаешь и ждешь месяц. Если камни за это время не посветлели, значит, обмана не было.

В Сари Али-Меджид прожил больше месяца. Когда пришел срок, он вновь отправился на базар и распечатал ларцы, где лежала купленная им бирюза.

Почти всюду оказались хорошие камни. Купцы видели, что ведут дело с опытным человеком, знающим толк в самоцветах, и не решались подсовывать ему поддельный товар.

Из Сари Али-Меджид с товарищами перебрался в город Амоль. И здесь самаркандец с Никитиным целый день проводили на базаре, скупая дорогой голубой камень.

Теперь уже Али-Меджид поручал Никитину покупать бирюзу. Он дал ему денег в уплату за двенадцать жемчужин и уговаривал его еще взять в долг. Никитин купил и себе бирюзы, ибо самаркандец рассказывал, что на берегах Индийского океана бирюзу можно продать втридорога.

В марте наступила жаркая и дружная весна. Зацвели сады, и зазеленели склоны гор.

Новый год [62] застал путешественников в городе Амоле. Жители готовились к празднику: белили и красили стены домов и глиняные ограды.

Когда над городом поднялся новорожденный месяц, повсюду зарокотали трубы, забили литавры [63] , загремели барабаны.

Новый год наступил.

Афанасий и Юша вышли на улицу вместе с Али-Меджидом.

62

Новый год. – Имеется в виду Навруз, праздник весны и начала нового года у мусульман. Известен со II в. н. э. В Иране, республиках Средней Азии и Азербайджане отмечается в день весеннего равноденствия, 21 марта. Длится 13 дней.

63

Литавры – ударный музыкальный инструмент.

Всю ночь пели над городом трубы, рокотали барабаны; во всех домах горели свечи и светильники. С утра началось гулянье. Персияне бродили по улицам и собирались на базаре, хотя лавки были заперты. Знакомые при встрече целовали друг у друга руки, подростки катали красные крашеные яйца с горок. Борцы показывали свое искусство и силу.

На плоских крышах домов и в садах персияне разостлали ковры и, разбросав по ним всю одежду и ткани, какие только были в доме, валялись на этой куче.

Те, у кого совсем мало было халатов, занавесей, ковров, пересыпали из руки в руку все свои деньги, приговаривая заклинания.

– Что делают эти люди? – спросил Афанасий.

– Богатые валяются на своих пожитках, а бедные пересыпают те немногие монеты, что у них есть, – ответил Али-Меджид. – Они верят, что в наступающем году Аллах даст им богатство.

Три дня веселились персияне, а когда праздник кончился, Али-Меджид и Никитин стали готовиться к дальней дороге через всю Персию, к Ормузскому проливу, в славный город Ормуз.

Несколько дней провели они на конском торге позади базара. Юша каждый раз увязывался за самаркандцем и Никитиным.

Коней пригоняли на продажу с вечера. Главными продавцами были туркмены – в высоких черных папахах, зеленых и красных халатах, синих шароварах. Они выводили сухощавых и злых коней, вскормленных на степных пастбищах.

Юша не мог налюбоваться скакунами, но Али-Меджид и Никитин недолго задерживались у туркменских коновязей.

Еще в Дербенте и Баку Никитин приметил коней выносливой и неприхотливой горной породы, и теперь он вместе с самаркандцем каждый день ходил к шемаханским торговцам конями. Особенно ценились их иноходцы, выносливые и спокойные, незаменимые для дальних переходов.

Наконец почти все кони были куплены.

Однажды, когда Али-Меджид и Никитин торговали последнюю вьючную лошадь, к ним подошел худенький старичок. Вежливо поздоровавшись, он спросил Али-Меджида, не бухарец ли он, как можно судить по цвету и рисунку его халата.

– Я из Самарканда, отец мой, – ответил Али-Меджид.

Старичок рассыпался в похвалах Самарканду и потом рассказал, что сам он из далекого города Шираза и хотел бы наняться к кому-нибудь проводником.

Он брался проводить путников до города Йезда. Али-Меджиду и Никитину это было по пути, и они наняли старика, назвавшегося Хаджи-Якубом.

Старый ширазец оказался бывалым и опытным человеком. Он помог выбрать персидские седла – широкие, высокие и мягкие, с коваными стременами, кожаные фляги для воды, перекидные мешки – хурджумы и сбрую, украшенную кисточками и поддельной бирюзой. Наконец сборы были окончены, и караван тронулся в путь.

Караванный путь

Весна была в разгаре. Цвели фруктовые деревья, зеленела трава, пели птицы. Комары и мухи – бич Мазендерана – не оставляли путников и их коней в покое. То и дело попадались змеи. Из густого частого зеленого леса, опутанного колючей лозой, удушливо пахло болотом, прелыми прошлогодними листьями. Проводник Хаджи-Якуб не велел никому сворачивать с дороги.

– Там теперь змеиное царство, – сказал он. – Змеи проснулись после зимней спячки голодные и злые.

И действительно, вскоре, когда караван пересекал сырую лужайку, конь Хаджи-Якуба остановился и в страхе захрапел. Впереди, свернувшись клубком, грелась страшная очковая змея. Она подняла голову, украшенную раздутыми мешками за ушами, и, покачивая ею, угрожающе шипела. Змея и не думала уступать дорогу людям. Никитину пришлось истратить на нее добрый заряд дроби из пищали. Юша с торжеством содрал и привесил к своему седлу красивую шкуру ядовитого гада.

Караван медленно поднимался в горы. Три дня шел он до перевала, останавливаясь ночевать в небольших персидских селениях.

Постепенно густые лесные заросли стали редеть. Чаще попадались широкие поляны, заросшие дикой мятой и укропом, горные пастбища.

Караван одолел последний подъем и очутился за перевалом.

Впереди расстилались безлесные нагорья, вдалеке сверкала снежная вершина горы Демавенд. Почва и воздух стали сухими.

Далеко простирались искусно орошенные поля пшеницы и ячменя, окруженные кустами орешника, тополями и шелковицами. Чем ближе караван подходил к селению, тем больше было садов и бахчей.