За три моря. Путешествие Афанасия Никитина

Как только последний вьючный конь каравана прошел под аркой башни, сзади раздался скрип и грохот: десять сторожей с трудом затворяли огромные двустворчатые, окованные медью ворота.

Отдых и вода были близко, но хмурый начальник стражи еще долго задерживал караван. Он вызывал каждого к себе в башню и допрашивал строго и подробно, откуда едет и зачем, пока Али-Меджид не сунул ему в руку серебряную монетку. Начальник сразу смягчился и приказал немедленно пропустить путников.

Рысью проскакали они по темным и кривым улицам города в караван-сарай.

Воин

Персидский рисунок XV в. Стокгольм

Раньше Кум был богатым и шумным городом. Но десять лет назад его захватили туркмены, разорили, и с тех пор Кум никак не мог оправиться. Почти весь город лежал в развалинах. Лишь на немногих улицах теплилась жизнь. На сожженном базаре торговало несколько лавчонок. Единственный караван-сарай пустовал. В те времена в Персии царили смуты и неурядицы.

Когда караван Али-Меджида отдыхал в Куме, весь город был встревожен слухами о походе главаря туркменской «Орды черного барана» Узун-Хассана. Никто не знал, куда обратит он свой меч, но в Куме уже чувствовалась общая тревога.

Одни говорили, что сыновья Узун-Хассана двинулись с большим войском на покорение Южной Персии, другие, оглядываясь, шептали, что в окрестностях Кума скрываются шайки разбойников.

Али-Меджид решил примкнуть к большому каравану. Так было все же безопаснее путешествовать.

Снова началось странствование по пескам и выжженным такырам. Маленькие серые птички, ящерицы и скорпионы были единственными обитателями этих унылых мест. Особенно много было скорпионов.

Однажды вечером Афанасий собирал верблюжий помет для костра. Отодвигая камень на дороге, он вдруг почувствовал укол в руку. Большой темный скорпион боком метнулся под камень. Рука начала быстро неметь и пухнуть, стала темно-красной, потом синеватой. С трудом добрался Афанасий до лагеря и опустился на кошму.

Юша трясущимися руками разрезал рукав, стянувший распухшую руку. Афанасий подозвал проводника. Хаджи-Якуб внимательно осмотрел ранку, поцокал сокрушенно языком и пошел к своим переметным сумам. Он вернулся с расписным ларцом, вынул оттуда щепотку порошка и насыпал его в ранку. Потом он заботливо укрыл Афанасия и что-то пошептал над ним. Спал Афанасий беспокойно, но к утру опухоль почти исчезла.

Караван пошел дальше. Пришли в город Кашан и, не задерживаясь там, отправились снова в путь.

В Кашане путники узнали, что шайки грабителей рыщут по окрестным дорогам.

Дорога шла теперь по равнинам, мимо выжженных и разгромленных деревень, вытоптанных и потравленных полей.

В деревнях не было жителей: одних убили, других угнали в неволю. Многие бежали в города – там было безопаснее.

Как-то раз караван остановился на ночлег у разоренной деревни. Кругом все было пусто и уныло. Дозорные расположились у развалин старой мечети, неподалеку от стана.

На этот раз очередь стоять ночную стражу выпала на долю Хаджи-Якуба, Афанасия и Юши. Никитин растянулся на кошме. Он лежал, закинув руки за голову, и смотрел на звезды.

– Хорошее небо у вас, Хаджи-Якуб! – промолвил он задумчиво. – Звезды большие, яркие, месяц светлый…

– Да, хорошо! – живо откликнулся Хаджи-Якуб. – Но в Ширазе еще лучше. Лучше нашего края, лучше Шираза, нет на земле! Про Шираз говорят, что похищает он сердце пришельца у его родной страны… Приходи в Шираз – сам увидишь.

Никитин помолчал.

– Отец, почему так много развалин в вашей стране? – снова задал он вопрос Хаджи-Якубу.

Тот не сразу ответил.

– Могуча была Персия – никто не смел посягнуть на нее, – заговорил он наконец. – По всему свету шла слава о величии и доблести богатырей персидских. Но исчезла наша былая сила, и терзают теперь беззащитную землю нашу чужеземцы, разоряют города, сжигают деревни и топчут поля, и нет конца бедам и несчастьям нашим.

Он замолчал.

Костер вдруг угас. Все постепенно затихло. Светила яркая луна.

Юша не раз бывал в дозоре, и всегда в эти ночи его охватывало щемящее чувство тревожного ожидания. Лежа на кошме, он внимательно смотрел вдаль, на освещенные лунным светом холмы, и крепко сжимал свою маленькую кривую саблю.

Привычные ко всему Афанасий и Хаджи-Якуб занимались своим делом. Никитин латал совсем износившуюся рубаху, а проводник перетирал узловатыми, старческими пальцами сухие травки, перемешивал их в тряпице.

Но они не забывали о дозоре и время от времени поднимали голову, вслушиваясь и всматриваясь в ночные поля.

Выли шакалы на развалинах, но к ним все в караване давно привыкли.

Уже луна взошла, и густая тень от стены накрыла дозорных.

Вдруг Никитин легко и бесшумно вскочил на ноги. Юша вздрогнул.

– Что такое, дяденька Афанасий?

– Нишкни! [70] – строго шепнул ему по-русски Афанасий.

Хаджи-Якуб тревожно привстал.

– Ничего не слышу! – после долгого молчания наконец сказал он.

70

Нишкнуть – замолчать.

– Шакалы смолкли, – шепнул Никитин, показывая на развалины.

Тут только старик и Юша заметили, что вокруг стало особенно тихо. Надрывный вой шакалов смолк.

– Не брешут, – повторил Афанасий, – видимо, спугнул их кто-то. Юшка, лети в стан, буди хозяина! Только чтобы шороха не было! Держись тени, светлые места переползай. А мы с дедом гостей встретим!

Юша скользнул вдоль стены, обогнул мечеть, спустился в сухое ложе заброшенного арыка и, пригнувшись, стараясь не шуметь, побежал к стану.

Али-Меджид спал, раскинувшись в походном шатре. Юша наткнулся на него и тихо тронул за руку.

Самаркандец вскочил.

– Что случилось? – воскликнул он. – Почему ты здесь?

– Дяденька Афанасий послал, – зашептал Юша. – Думает, разбойники к стану крадутся. Слышишь, шакалы замолкли?

Самаркандец выбежал из шатра и разбудил своих спутников.

В это время от мечети донесся грохот. Афанасий пустил в ход свою пищаль. Тотчас же раздались крики, стрелы засвистели и застучали по камням.