За тридевять земель

— Позавчера я много бы вопросов задала, а сейчас — да, только про хвост.

— Ну, хочешь, я на коленях буду прощения просить?

Василиса лениво сказала: — Не-а, — и отвернулась.

Соскочив на песок, морской бог с голым торсом и почему-то в джинсах, начал нервно расхаживать взад-вперёд, потом остановился, поймал взгляд девушки, и серьёзно сказал:

— Прости. Но я действительно Морену люблю. Как только открыл тогда глаза, увидел её лицо — и понял, что, если без неё — мне безразлично, буду я жить или нет. У нас с тобой по-другому было — хотя, если бы не всё это, думаю, что мы были бы счастливы, и долго-долго жили бы вместе.

— Ага, пока чья-нибудь смерть, скорее всего — твоя, преждевременная, нас бы не разлучила. Или открывание глаз после очередного спасения… Думаю, что по-другому было не у нас, а у тебя. Может быть, я потом по этому поводу ещё поплачу, потому что у меня это было… ладно, проехали. Но это маловероятно, я ведь тебя действительно отпустила — тогда, на кладбище, и ты об этом знаешь. А твоя девушка, видимо, нет, или просто тебе не верит, иначе не пыталась бы меня утопить.

Макс взвился:

— Она не такая.

— Да? А в воду меня твоим мороком заманивать, каппу прислать, чтобы наверняка…

— Ты не понимаешь. Морена меня так любит, что готова была тебя русалкой сделать, чтобы я снова мог выбирать. Понимаешь, мы много разговариваем, и я часто тебя вспоминаю, когда о земной жизни рассказываю — мол, мы с Васькой… Ну, потому что последние годы мы с тобой всегда вместе… Вот она и подумала… И потом, ты ведь пошла ко мне, если бы не пошла — ничего бы и не было.

Василиса устало поинтересовалась:

— Не пошла? На песню сирен? Ты сам-то веришь? Или чувство собственной незаменимости глаза застилает? А меня твоя селёдка спросила? И вообще, мудрый шаг: выбор у тебя был бы очень тяжёлый: между царицей морской, которая тебе жизнь спасла, и русалкой новодельной, необученной.

— Она не селёдка! И не царица!

— Хорошо, женщина с рыбьим хвостом, она же принцесса — тире — царевна — те же яйца, только в профиль.

— Раньше ты не была такой грубой.

— И что?

— В смысле? Я говорю, что ты…

— В очень простом смысле. Ты хотел услышать, что это жизнь без тебя меня такой сделала, и ещё немного покаяться или даже порвать на себе волосы? Не получится, и по очень простой причине: предположим, я стала грубой, или толстой, или худой, крашеной, стриженой, с пирсингом или вообще занялась бодибилдингом пополам с армрестлингом — каким боком это тебя касается, и почему ты считаешь, что имеешь право эти изменения комментировать?

Макс отступил на шаг и сказал:

— Эээ…

Василиса внезапно перешла из состояния озверения, в котором она последние фразы разве что не прокричала, к состоянию иронического пофигизма, поэтому радостно процитировала любимых кошку и преподавателя:

— Исключительно богатый словарный запас.

Теперь Макс обиделся по-настоящему и, похоже, расстроился:

— И злой такой не была. Я просто о тебе беспокоюсь.

— Главное, чтобы твоё беспокойство не принимало материальные формы. Даже не знаю, как тебе объяснить, что ты — прошлое, тебя нет, ты — памятник на могиле, под которым закопана фара от Харлея, и мне ты не нужен — ни в живом виде, ни в хвостатом. Компран?

Макс грустно кивнул, помялся, но продолжил:

— Нам ведь придётся встречаться. Морена в ваших Советах участвует, с совещательным голосом. У них, то есть — у нас, свои заморочки с проходами и переходами. Ну, а я её сопровождаю.

— Понятно. Так вот к чему всё это было. А я ведь уже сказала, что мне твоя личная жизнь безразлична, если по-научному — монопенисуальна. Могу поклясться на единственной и обожаемой кошке, что лицо Морене расцарапывать не буду, и даже слюной в её сторону не плюну. Успокоился?

Макс рассмеялся, сел рядом и обнял Василису за плечи:

— С трудом, но дошло, правда — не до конца, наверное, я по натуре — гнусный собственник. И теперь чувствую себя последней свиньёй — я ведь тогда тебя у Гришки отбил, а сам — вот, без меня вы бы теперь… Хотя, наверное, у вас всё хорошо, поэтому ты так быстро и в себя пришла.

— У какого Гришки?

— А ты много Гришек знаешь?

— Слушай, ты бредишь, он на меня даже не смотрел.

— Ага, потому что даже дышать в твою сторону боялся — как же, королева курса — и деревенщина неотёсанная, из Нижних Васюков.

— Из Крёкшино.

— В смысле?

— Заладил, всё тебе смысл подавай. Это Гришина деревня так называется.

— Ну, раз даже название родовой деревни знаешь, значит, у вас действительно всё хорошо…

— У нас — просто отлично, он через месяц женится на Инге, в которой души не чает, а я буду подружкой невесты.

Макс злобно дёрнул себя за волосы, посмотрел на пустые ладони, понял, что ничего не оторвал, безуспешно подёргал ещё, и злобно прокомментировал:

— Идиот. Я-то был уверен, что в итоге оставил тебя в хороших руках.

Василиса отстранилась, похлопала его по руке и добродушно согласилась:

— А ты в хороших и оставил. В моих собственных. Слушай, вроде бы всё выяснили, все хорошие и добрые, кроме меня, так что давай закончим этот вечер встречи, и плыви себе. Счастья вам, здоровья, и много качественных икринок и головастиков.

Возмущённо вскочив, Макс заорал:

— Дура! Какая икра, у нас, как у обычных людей, обычные дети рождаются, и только потом в море уходят. Ты, что, не видишь, что я какой был — такой и есть.

Василису несло, поэтому она сладко улыбнулась и ответила:

— Разумеется, не вижу, ты ведь в джинсах. Может, там у тебя этот — как этот орган у рыб называется — яйцеклад?

Макс сверкнул глазами, злобно долбанул пяткой песок, и с разбега ушёл под воду. Василиса дождалась, когда на практически погасшей лунной дорожке блеснул большой рыбий хвост, поплотнее завернулась в плед и, наконец-то, заснула. Редкие слёзы, которые капали из закрытых глаз, ей абсолютно не мешали, потому что большую часть мгновенно высушивал дующий с моря ветерок, а самые крупные осторожно слизывала Ликси. Дождавшись, когда Василиса перестанет плакать, кошка залезла под плед и устроилась на хозяйкиных ногах — погреть и помурлыкать.

Разбудил Василису один из первых солнечных лучей, попав точно в правый глаз. Она, не просыпаясь, попыталась отклониться, но на ярком свету оказался левый, к тому же голова начала соскальзывать со ствола. Прикрыв лицо рукой, она открыла глаза и через слегка разведённые пальцы посмотрела на море: штиль, чёткая линия горизонта и только поднимающееся из-за неё солнце.

Восход её несколько озадачил: получается, что солнце и садится в море, и восходит из него? Видимо, вопрос был задан вслух, потому что Ликси вылезла наружу и сварливо объяснила: