За все в ответе

Л е н и н. А что за этим? Высочайший уровень развития культуры. Культуры, фундамент которой — поголовная грамотность, поголовное образование. Кто же мешает нам? Кто грозит погубить все дело? Бюрократизм. Бюрократ всегда будет стоять на пути широкого привлечения масс к управлению, боясь лишиться своей исключительности. Бюрократ всегда будет, даже неосознанно, воевать против подлинной культуры, против интеллигентности. Только культура будет решающим фактором в деле полного уничтожения бюрократизма. Понимаете?

С а п о ж н и к о в а. Буду думать.

Л е н и н. И когда вы во время дисциплинарного ареста все продумаете до конца, то вы без труда поймете, какую печальную роль сыграли и вы сами во всей этой истории.

С а п о ж н и к о в а. Ну что вы говорите, Владимир Ильич? Как же я, пролетарка, член РКП, могу мешать своей власти? Какой из меня бюрократ?

Л е н и н. К сожалению, это не так уж редко бывает, когда пролетарий по профессии играет роль мелкобуржуазного обывателя или бюрократа. Пролетарское происхождение? Это прекрасно, но этого мало… Какое у вас образование?

С а п о ж н и к о в а. Три класса. Сейчас хожу в кружок политграмоты.

Л е н и н. А что вы делаете в кружке?

С а п о ж н и к о в а. Изучаем «Азбуку коммунизма», брошюры, газеты…

Л е н и н. Как изучаете?

С а п о ж н и к о в а. Я отдельные места и лозунги в тетрадку переписываю, а потом наизусть учу.

Л е н и н. А вы не чувствуете иногда затруднений, что вам не хватает самых элементарных знаний?

С а п о ж н и к о в а. А для чего же я в политграмоту хожу?

Л е н и н. Ну а кроме политграмоты?

С а п о ж н и к о в а. Ой, Владимир Ильич, мне бы с этим разобраться.

Л е н и н. А все-таки вам, наверное, не помешали бы элементарные знания?

С а п о ж н и к о в а. Да бог с ними, мне главное — в текущем моменте разобраться.

Л е н и н. Как вы это понимаете?

С а п о ж н и к о в а. Куда ветер дует… чего контра затевает… как с поляками будет… опять же крестьянство. Какие новые установки? Чего массе отвечать?

Л е н и н (как с больной). Нет, дорогая Шура, Александра Тихоновна, так нам никогда не научиться коммунизму. Если изучение коммунизма будет заключаться в чтении коммунистических книг и брошюр, то получим мы тогда с вами только самоуверенных коммунистических начетчиков и хвастунов. Еще более опасным будет, если молодежь начнет усваивать только коммунистические лозунги… заучивать их наизусть… Сколько у нас в Союзе молодежи? Полмиллиона? Это сегодня, а завтра — миллион. Миллион юношей и девушек, которые после такого обучения коммунизму будут называть себя коммунистами? По-моему, это величайшая опасность, великий ущерб для дела коммунизма. Представляете, как будет легко в таком печальном случае разного рода демагогам и шарлатанам сбивать молодежь с толку, манипулировать ею, мять как воск, создавать нечто подобное себе?

С а п о ж н и к о в а. Буду думать.

Л е н и н. Мы бы сделали с вами, Александра Тихоновна, огромную ошибку, если бы решили, что можно стать коммунистом, не усвоив того, что оставило нам в наследство человечество. Да-да, учиться надо, Шура, элементарно учиться. И каждый день — что-то для общего дела… пусть маленькое, посильное, но для людей… А пока… поскольку сегодня объективно вы — порча Советской власти, помеха Советской власти, я думаю, самым правильным будет, если мы вас отделим от Советской власти.

С а п о ж н и к о в а. Сегодня — порча? А завтра?

Л е н и н. Это во многом будет зависеть от вас.

С а п о ж н и к о в а. Что же мне делать? Как-то растерялась я…

Л е н и н. Задуматься. Понять. Учиться. (После паузы.) Не расстраивайтесь, что вам придется уйти с этой работы. Для вас это к лучшему. На такой работе надо очень горячо любить людей. А вы даже не заметили, что обрекли человека на смерть.

С а п о ж н и к о в а. Простите.

Л е н и н (берет с этажерки книгу, быстро подписывает ее). Вот вам на память. Здесь много интересного, почитайте. Только заучивать наизусть не надо.

С а п о ж н и к о в а. Спасибо.

Л е н и н. До свидания…

С а п о ж н и к о в а уходит. Ленин остается один. Сидит, глубоко задумавшись. Он очень расстроен. Входит Н а т а ш а.

Когда-то Генрих Гейне очень горько сказал о некоторых своих продолжателях и подражателях: «Я сеял драконов, а пожал блох…» Что здесь самое неприятное? Что искажение марксизма иными будет приниматься за марксизм… (Внезапно.) Сволочи!

Н а т а ш а. Кто, Владимир Ильич?

Л е н и н. Тот, кто лишил ее знаний. Нет-нет, пока что это не вина ее, это беда ее… пока что… (Снимает трубку телефона.) Луначарского. Анатолий Васильевич, а что, если нам на все сто тысяч фунтов, которые достал Красин, купить за границей карандашную фабрику? Мы народ безграмотный, нам надо садиться за парты. Нужны миллионы карандашей. Хозяйственники, правда, мне голову намылят, но, если вы поддержите, я согласен принять бой. Договорились. Завтра выносим на Совнарком. (Опускает трубку.) Наташа, срочно разыщите товарищей из Цекамола. Пусть немедленно приезжают. Срочно.

Н а т а ш а. Владимир Ильич, но вы же должны пойти гулять. Доктор Обух уже второй час ждет вас во дворе. Он говорит, что вы жжете свечу с двух сторон и что это неправильно. И я с ним согласна. Вы сами утром сказали, что комсомольцы — это совсем не срочное дело.

Л е н и н. Ошибся. Сегодня это — самое срочное, самое главное дело, самое, самое…

Н а т а ш а. Будете выступать?

Л е н и н. Обязательно. Я правда, сегодня уже произнес эту речь… ну что ж… тем лучше… (Внезапно замолкает.)

Н а т а ш а. О чем вы, Владимир Ильич?

Л е н и н. Действительно: невежество — это демоническая сила, и оно послужит причиной еще многих трагедий… (Идет к столу.) Да, Наташенька, я просил вас утром…

Н а т а ш а. Я узнала, Владимир Ильич. Я просто не хотела вас огорчать.

Л е н и н. Умер?

Н а т а ш а. Да. Неделю назад.

Л е н и н. А картина?

Н а т а ш а. «Синие кони на красной траве»?

Л е н и н. Да.

Н а т а ш а. Он не успел.

Л е н и н (после долгого молчания). Позвоните комсомольцам. Я жду их. (Выходит на авансцену, в зал.) Третий съезд комсомола проходил в здании, где теперь работает Театр имени Ленинского комсомола… Над столом президиума висело огромное, как небо, красное знамя. Везде, куда ни кинешь взгляд, висели лозунги.

На наших глазах трансформируется сцена, превращаясь в президиум Третьего съезда РКСМ.

Самые предприимчивые делегаты пробрались на сцену, и было непонятно, каким образом здесь мог поместиться еще и докладчик. Время от времени кто-то из президиума просил «очистить помещение сцены», но все делали вид, что это относится не к нему, а к соседу. Вправо от сцены все первые ряды занимала питерская делегация, влево — москвичи, за ними — украинцы, туляки, уральцы. Когда Владимир Ильич сказал, что будет говорить о задачах Союза молодежи, все делегаты переглянулись: уж что-что, а эти задачи каждый из них знал назубок. Били Краснова, били Деникина, Колчака, панов. Кого еще надо бить? А он вдруг заговорил о том, что надо учиться, учиться коммунизму, заговорил о морали, о нравственности, о культуре. Чего греха таить, не все делегаты тогда сразу поняли его, только чуть позже, особенно в страшный январь двадцать четвертого года, стал многим из них открываться истинный смысл его речи. Ведь по сути, это было его завещанием молодежи, да, пожалуй, это самое верное слово — завещание. И в самой речи ведь вырвалась же у него мысль, что его поколение, сделав изумительную по своей исторической значительности работу, скоро уйдет, а самое трудное ляжет на плечи следующих поколений — в том числе и на наши с вами плечи… самое трудное! Но все это будет потом… А сейчас, второго октября тысяча девятьсот двадцатого года, вот здесь, никем не замеченный, появится Владимир Ильич Ленин. Извиняясь, стараясь ни на кого не наступить, снимая на ходу пальто, он пройдет к столу президиума… (Извиняясь, стараясь ни на кого не наступить, снимая на ходу пальто, Ленин проходит к столу президиума. Его уже узнали. Он стоит — простой, скромный, — улыбается.) Здравствуйте. Мне хотелось бы сегодня побеседовать с вами о задачах Союза молодежи…