За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье

Один за другим сменяются мерзкие натуралистические эпизоды. Выясняя сложные отношения между собой, герои фильма на протяжении длительного времени уничтожают собак. Гремят дружные залпы, свистят пули, вспарывает горячий воздух пустыни крупная картечь, палит многозарядный карабин, строчит и строчит автомат, обливаясь кровью, кричат, визжат, скулят и корчатся в предсмертных судорогах наши четвероногие друзья — отвратительный парад смерти, гимн уничтожению, варварскому истреблению живых существ, повинных лишь в том, что хозяева бросили их в мертвом городе на произвол судьбы.

Я прошел всю Великую Отечественную, воевал, как говорится, от звонка до звонка и сам выполнял постылую солдатскую работу, однако и мне, повидавшему более чем предостаточно, тяжко было смотреть на творившееся на экране. Создатели фильма с каким-то дьявольским наслаждением смаковали кровавые сцены, вакханалия истребления животных подавалась не единожды, на это палачество и изуверство было затрачено немало пленки и — соответственно — экранного времени. Авторы то и дело возвращались к любимым своим сюжетам, демонстрируя крупным планом мечущихся в предсмертных судорогах, истекающих кровью лучших друзей человека, показывали вороха содранных с них окровавленных шкур, видимо совершенно не понимая, что их фильм нацелен прежде всего против человека, причем угрожает не столько его человеческому достоинству, сколько непосредственно самой его жизни.

Сознавая, что понравится их уродливое детище, безусловно, не всем, авторы фильма, рассчитывая на полный кретинизм зрителей, беззастенчиво снабдили фильм «разъяснительными» титрами, утверждавшими, что во время съемок «ни одно животное не пострадало». Даже если поверить этой небылице, то как оправдать разнузданную пропаганду насилия, обрушенную на нас с телеэкрана? И где гарантия, что миллионы детей, увидевших этот фильм, не вырастут живодерами, бандитами и убийцами?

Кризисная ситуация в стране, бешеный разгул преступности, война в Чечне, всплески терроризма — неплохой фон для человеконенавистнической картины, показанной нам Центральным телевидением. Удручающее состояние экономики, падение нравственных устоев, величайший моральный кризис, переживаемый народами России, — все это непосредственным образом отразилось на судьбах ВСЕХ без исключения животных, обитающих на нашей территории, — домашних и диких.

Что мы с ними только не выделываем, а они любят и продолжают нас любить… Они верят нам беспредельно, тянутся к нам в трудную минуту, причем не только домашние животные, но и дикие. Немало известно фактов, свидетельствующих об этом, — подбитые, израненные птицы и звери идут к человеку за помощью, это общеизвестно: сам я был свидетелем того, как получивший несколько ранений дельфин подплыл к пляжу, где его нашли и оказали ему помощь отдыхающие, после чего дельфин приплывал к этому пляжу регулярно, и местные медики смазывали ему раны зеленкой и даже наложили несколько швов, причем без всякой анестезии, а дельфин терпеливо вынес эти болезненные процедуры. Когда раны затянулись и дельфин поправился, он все лето подплывал к знакомому пляжу, радостно провожал и встречал яхты и прогулочные шлюпки, выражая благодарность спасшим его людям.

А вот еще одна история, происшедшая с животным, обитающим на суше.

В пригородной электричке чего только не услышишь! Но такое…

Читать не хотелось, и я бездумно провожал взглядом проплывающие за немытым окном перелески, голубые блюдца озер, потемневшие от дождя и снега дачи, узкие станционные платформы, а сидящий напротив меня пожилой крестьянин с изрытым глубокими морщинами лицом и короткой седой бородкой неспешно разматывал нить рассказа, постоянно прерываемого его спутником, плечистым лохматым парнем в яркой футболке и потертых залатанных джинсах.

— Весной к моему соседу племянник приехал погостить, врач. Наши деревенские, конечно, обрадовались и потянулись к нему — каждый со своей хворью. Приезжий, мужик хороший, никому не отказывал и чем мог помогал. Однажды утром и я к нему заскочил, фронтовая рана заныла.

Захожу, поздоровался, а доктор в избе один, хозяева накануне в город укатили. Начал я было выкладывать, зачем явился, да вижу — приезжий вроде бы не в себе, волнуется. Потом малость успокоился, поглядел мою ногу, кое-что присоветовал и говорит: «Я вас слушал, теперь вы меня послушайте…»

На рассвете поскреблись в дверь — громко так, настырно.

Приезжий пошел отворять, думал, кошка. Коты по весне, известно, дуреют, ночами концерты закатывают, а притомившись, домой бегут. Откинул доктор щеколду, а у крылечка собака большущая — соседская или приблудилась откуда-то. Доктор двери распахнул — заходи, коли пришла, а та не идет, уставилась на него, смотрит… «Ну, не хочешь — как хочешь». Доктор притворил дверку и пошел досыпать. Только лег, а собака в дверь обратно скребется.

Снова доктор встал, вышел в сенцы, собака на другом месте стоит, отбежала, значит, когда он дверь открывал. Отбежала она еще метров на пять, остановилась и оглядывается. И так до трех разов. Похоже, зовет куда-то, решил приезжий, вернулся в избу, оделся, снова вышел — псина ждет. Потом потрусила к лесу, то и дело останавливалась, глядела — идет человек за ней или нет. Кличет, подумал доктор, похоже, беда стряслась, кто-то ногу подвернул или с сердцем плохо. Слыхать ему приходилось, что собаки людей выручали — раненых солдат на войне, в лесу заплутавшихся.

Шел доктор за четвероногим провожатым, шел, попетлял изрядно по чащобе, умаялся, а собака все оборачивалась, поджидала. Возле поваленной грозой ели пес остановился, сел, задрал лобастую башку к небу и завыл. Приезжий подошел поближе и видит — лежит под деревом другая овчарка, а кругом кутятки попискивают, мокрехонькие, только, видать, народились. Доктор пошарил в карманах, подосадовал — курево на столе осталось — и вдруг понял: неладное творится, что-то не так…

Сел на пенек, вгляделся, а бедная животина никак не опростается, один дитенок — последыш — ненормально идет, впоперек. Помочь надо скорее, но как? Раскинул доктор мозгами, сообразил, что делать, стал на коленки и на провожатого своего глянул: боязно все-таки, не хватанул бы — зубищи… Но тот сидел смирнехонько, только дышал тяжело. А самка пластом лежала, глаза закатила, с вываленного языка слюна бежит — совсем доходит, болезная.

В общем, сделал доктор что положено, последыша завязшего вытащил, положил к набухшим сосцам, палой листвой руки обтер, повременил малость — может, еще кутенок объявится — и потопал к дому. Серый сопровождающий впереди бежал, дорогу указывал. На опушке остановился: дальше, мол, сам дойдешь, вон она, деревня.

«Ну, прощай, знакомый». Хотел было доктор провожатого своего по загривку потрепать, да тот оскалился, назад прянул. «Вот она, благодарность собачья, — вздохнул доктор. — Все как у нас…»

Перед отъездом рассказал доктор хозяину о случившемся, тот подергал сивые, прокуренные усы, удивился шибко:

«Повезло тебе, племяш, крепко повезло. Овчарок в наших краях не сыщешь, бандюгам ты помощь оказал».

«Волк?! Быть того не может!»

Электричка подходила к станции, попутчики мои направились к выходу, а я долго думал об услышанном и, в отличие от парня в футболке, посмеивавшегося всю дорогу, в реальности этой истории не сомневался — в трудной ситуации животные нередко идут к нам, ищут у нас спасения. Не гоните же их, не отказывайте им в помощи.