За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье

— Курбан, а если укусит полоз?

— Э, пустяк. Зуб есть, яд — нету!

— А кобра?

— Кобра?! Тогда кранты.

Похоже, это любимое слово Курбана. Где он его взял? Может быть, сам сочинил?

— Воду сырую не пейте — кранты!

— Зачем на камень сел? Хочешь, чтобы змея укусил? Тогда кранты!

Человек редкого мужества, Курбан ничего не боится, но за нас, новичков в песках, опасается.

— Вася, не хватай руками саксаул. Не хватай, пожалуйста. Скорпион уколет, тогда кранты!

— Здесь все кранты. Кругом одни кранты. Симпатичное местечко!

— Э, зачем так говоришь? Весной в степи красиво. Тюльпаны — как алый ковер. Хорошо!

— А я разве говорю — плохо? Я говорю — кранты!

Мы смеемся — что с Рыжего возьмешь?

Спускаемся в овраг, идем по руслу высохшего ручья, взбираемся на холм. На горизонте темнеют развалины древнего селения, мы идем туда. Васька уже освоился, осмелел, шагает впереди вместе с Курбаном, размахивая руками, травит очередную историю. Курбан изумленно хлопает длинными ресницами, цокает языком: Ваську он еще не раскусил, поэтому доверчив, как дитя. Николай, прихвативший тяжелый этюдник, ничем покуда не вдохновился, что, впрочем, неудивительно — художник все время смотрит под ноги, любоваться окрестностями как-то пока не решается.

— Что-то ни одной змеи…

Похоже, и он наслушался Васькиных рассказов и рисковать не желает.

Обливаясь потом, шагаем по дну исчезнувшего ручья, местами оно каменистое, большие камни, между которыми пробивается чахлая трава, навалены грудами. Колючие карликовые кусты рвут одежду, царапают кожу.

Внезапно — крик. И бешеный топот — с пологого склона холма кубарем катится Васька. Глаза — как блюдца.

— В чем дело?

— Там! Длинная, толстая…

— Укусила?

— Не успела, подлая. Едва спасся.

Мы карабкаемся наверх. Там спокойно стоит Курбан, держа в руках крупную темно-желтую змею. Марк смело взял пресмыкающееся.

— Желтопузик. Совершенно мирное существо. Впрочем, это даже не змея, а безногая ящерица.

— Милое создание, — согласился смущенный Васька. Ему было стыдно за столь стремительное отступление.

— Нравится, Вася? — улыбнулся Курбан. — Бери, пожалуйста. Подарка…

— Спасибо, дорогой. Подари-ка ты ее своей теще…

Мы двинулись дальше, вскоре поймали еще двух желтопузиков, но тут же выпустили — подобная добыча нас не устраивала.

— А ведь это совсем легко, — разглагольствовал расхрабрившийся Васька. — Курбан, за что тебе большие деньги платят? Смотри, я сейчас вон ту змейку поймаю. За шкирку ее — и в мешок!

— Стой! — Курбан схватил Ваську за руку. — Не подходи, пожалуйста.

На серой потрескавшейся скале лежала большая змея. Она была абсолютно неподвижна, и только черный, раздвоенный язык на секунду появлялся из полуоткрытой пасти. Рядом сидела на задних ножках крошечная песчанка и, раскачиваясь, неотрывно смотрела на змею темными бусинками глаз.

— Кажется, мы помешали змее завтракать, — сказал Николай. — Сразу видно, что у нее плохое настроение.

Курбан приготовил палку-рогульку, змея оставила песчанку в покое, зашипела и, повернув голову, пристально следила за Курбаном. Охотник шагнул вперед, змея, контролируя его движения, туже скручивала кольца. Ее блестящее тело переливалось в солнечных лучах. Снова послышалось рассерженное шипение.

— Все назад! — приказал Курбан. — Возможен бросок!

Никто не шевельнулся: наступал опасный момент, а оставлять товарища в беде было не в наших правилах. Окружив змею со всех сторон, мы выставили вперед рогульки.

— Берегись!

Змея метнулась вперед, развертываясь, как китайская лента. От неожиданности мы отпрянули. Воспользовавшись нашим замешательством, змея увернулась от двух рогулек, проползла между зоологом и художником. Николай попытался придавить ее к земле, но промахнулся, и в ту же секунду разъяренное пресмыкающееся вцепилось в голенище брезентового сапога художника.

Оттолкнув кого-то из нас, Курбан упал на землю, ловко ухватил змею за шею позади головы, оторвал от побледневшего Николая. Сильные пальцы Курбана сдавили змею, она разинула пасть, в верхней челюсти торчал длинный зуб.

— Коля, цел?

— Кажется…

— Нога не болит? Скажи скорей, пожалуйста!

— Вроде нет…

— Не двигайся. Я сейчас! — гортанно крикнул Курбан и забросил змею в кусты.

— Зачем? — недоуменно спросил я. — Ведь это, наверное, ценный экземпляр?

— Уже нет. Ничего не стоит. Зуб сломал. Зуб нет — денег нет.

Курбан осторожно стянул с Николая сапог, внимательно осмотрел ногу и облегченно вздохнул — следов укуса не обнаружил. Потом показал нам сапог: в зеленом пыльном брезенте торчала тонкая щепочка.

Марк пинцетом извлек из голенища изогнутый зуб.

— Счастливый ты, Николай, — сказал Курбан. — Пляши скорее, пожалуйста. Еще немного — и был бы бо-ольшой неприятность.

— Кранты? — не удержался Васька.

— Не смейся, — одернул его Марк. — Ведь это эфа!

Курбан рассказал, что эфа причиняет немалый вред животноводам. Бараны гибнут через несколько минут после укуса, даже крупные животные — волы не выдерживают действия яда и погибают.

— А люди?

— Были очень неприятные случаи, — уклончиво сказал Курбан, поглаживая острую бородку, предоставляя нам самим оценивать убедительность ответа.

Солнце клонилось к горизонту, пора было подумать о ночлеге. Мы поспешили к намеченному пункту и еще засветло добрались до руин древнего поселения. Развалины городища окружала крепостная стена. Мы поставили палатку, Васька с художником пошли ломать саксаул для костра. Курбан, напевая вполголоса, помогал Марку сооружать вольер.

Ночь наступила внезапно, словно кто-то набросил на пустыню огромную черную кошму. В усыпанном яркими звездами небе плыл серебряный месяц. Мы с наслаждением пили душистый зеленый кок-чай, отблески пламени костра играли на наших обожженных солнцем лицах. Откуда-то с развалин доносились печальные протяжные крики ночных птиц. Глаза слипались, и я не заметил, как уснул. Разбудил меня встревоженный голос художника:

— Юрка, Юрка, проснись!

— Тебе чего?

— Знаешь… По ногам что-то проползло… В углу брезентом шуршит.

Я прислушался, но ничего не услышал.

— Тебе приснилось, должно быть, — неуверенно предположил я, содрогаясь при мысли, что наши симпатичные питомцы вырвались из вольера и резвятся где-то поблизости.

Сон сразу исчез. Светало. Я осторожно приподнялся на локтях и замер: у самой головы мирно похрапывающего Васьки ползла крупная степная гадюка. Я молча толкнул Василия в плечо, тот мгновенно открыл глаза, несколько секунд внимательно разглядывал то, что он принял за кусок толстой веревки. Когда же «веревка» вдруг ожила и заскользила мимо, Васька с воплем вскочил, и началось нечто невообразимое.