За землю русскую. Век XIII

Невский в раздумье остановился у портала. «Да, — думалось ему, — время, время! Какой мудрец постигнет тебя и расскажет людям?..» Давно ли, кажется, а уж почти тридцать лет протекло с тех пор, как в этом родовом храме большие холодные ножницы блеснули в руке епископа и срезали у трёхлетнего княжича Александра прядку светлых волос!.. И вот — постриг свершён! И здесь же, около грубо вытесанного входа в храм, тридцать годов назад всажен был он на коня, да с тех пор почти и не слезал!..

Лоснились на солнце сосны. Шумела хвоя. Синее гладкое озеро, круглое, в сочно-зелёных берегах, было подобно бирюзовому глазку золотого перстня.

Защитив от солнца глаза ладонью, Александр вглядывался. Вдруг сердце его колыхнулось могучими, жаркими ударами. Так никогда ещё не было! И не думал даже, что так может быть. Под берёзкой, на самом обрыве озера, он увидел белое платьице Дубравки...

— Что это ты читаешь, княгиня? Что за книга? — заставив вздрогнуть Дубравку, спросил Александр.

Она обернулась и подняла лицо. Большая книга в кожаном переплёте, разогнутая у неё на приподнятых коленках, прикрытых вишнёвого цвета плащом, стала съезжать на травку.

Дубравка подхватила её левой рукой.

— Как же ты напугал меня, Александр! — сказала она, вся просияв. — Нечего сказать, хорошего же сторожа ты мне дал. Я и не слыхала, как ты подошёл. А он не тявкнул.

При этих словах она повела головою в сторону огромной стремоухой собаки, всеми статями почти неотличимо похожей на волка, только гораздо крупнее. Это был охранный пёс Александра, которого он здесь приручил к Дубравке — сопровождать её на озеро, где она любила часами сидеть одна. Этого пса года два назад щенком привезли ему в Новгород в числе прочих даров старейшины племени самоядь, из Страны Мрака, за тысячу вёрст прибывшие на оленях к посаднику новгородскому жаловаться на утесненья.

Александр по совету их приказал опытному псарю своей охоты тщательно воспитать, а затем присварить пса к его личной особе. В том явилась нужда — особенно после одного из покушений на его жизнь: однажды здесь же, в Переславле-Залесском, во время обычной его одинокой прогулки в лесу, стрела, пущенная с большой ветлы, вырвала у него прядь волос над виском. Отклонившись за дерево, Александр успел тогда разглядеть лишь какую-то образину, которая, мелькнув средь листвы и, словно рысь, перемётываясь с одного дерева на другое, исчезла во тьме леса.

С тех пор Волк — так назвал князь собаку — обычно сопровождал его на прогулках.

Александр возразил Дубравке:

— Это ничего не означает! Ты знаешь, что на меня он и языком не пошевельнёт!.. А вот другой если кто...

В это время, как бы желая подтвердить слова хозяина, огромный пёс насторожился и уж готов был кинуться в лес на хруст валежника, но из лесу показался телёнок, и тотчас же Волк успокоился и, положив снова на лапы угловатую могучую башку с шатёрчиками острых ушей, непрерывно старавшихся уловить малейший шорох, предался снисходительному созерцанию телка..

Александр и Дубравка сидели теперь бок о бок. Она попыталась подостлать для него на траву угол своего красного плаща, но он отвёл её руку.

— Полно! — сказал он. — К тому ли ещё привык в походах!

И сел на траву.

— Так что же ты читаешь? — снова спросил он, заглядывая в книгу, лежащую у неё на коленях, написанную латинскими крупными литерами с разрисованными киноварью и золотом заглавными буквами.

Он готов был уже сам прочесть вслух строчку, бросившуюся ему в глаза, но тотчас же убедился, что это на языке, для него незнакомом.

Дубравка поняла его смущенье и улыбнулась.

— Это «Тристан и Изо», — по-французски произнесла она.

Сидя плечом к плечу, они рассматривали красные, синие, жёлтые, золотые и разных прочих цветов витиеватые заставки, буквицы и рисунки, украшавшие страницы книги.

— Я это знаю! — словно бы оправдываясь перед нею, говорил Александр. — Но только французскому нас не учили — да и зачем он нам? Я на немецком это читал, и мне что-то не поправилось.

Дубравка с недоуменьем и укоризной глянула на него своими золотисто-карими большими глазами.

Он поспешил загладить свой проступок:

— Да ведь это давно было: я ещё и не женат был... Ещё до татар... Да и потом не радостен моему уху говор немецкий: Der Hund. Hundert. Латынь люблю... Я думал сперва, что это у тебя латинское. Потом смотрю: что-то чудно выходит, как стал читать...

Дубравка рассмеялась:

— У них не все буквы надо читать, у французов.

— А вот прочти: хочу послушать, как это звучит.

Он указал ей веточкой ивы на одно из мест на странице.

Дубравка всмотрелась и сперва прочла беззвучно, про себя. Щёки её тронул румянец.

— Ты обманул меня, — сказала она, покачав головою, — ты сам знаешь по-французски.

— Дубрава, что ты! — укоризненно возразил он. — Побожиться, что ли?

Волнуясь, словно перед учителем, она прочла нараспев, как читают стихи:

Isot, та drue, Isot, m’amie, En vos та mort, en vos та vie!..

— Хорошо, — сказал Александр. — Только вот что оно значит — не знаю. Переведи.

Ещё больше покраснев, она принялась за перевод. Он сложился у неё так:

Изольда, любовь моя, Изольда, моя подруга, В тебе моя жизнь, в тебе моя смерть!..

Александр молча наклонил голову. Теперь уже сама Дубравка, осмелев, предложила продолжать чтение.

— Вот это ещё хорошо... — сказала она и заранее вздохнула, ибо ей хорошо была известна горестная история Тристана и Изольды.

Она принялась читать по-французски, тут же и переводя:

— «И вот «пришло время отдать Изольду Златокудрую рыцарям Корнуолским. Мать Изольды собрала тайные травы и сварила их в вине. Потом свершила над напитком магические обряды и отдала скляницу с волшебным питьём верной Бранжен. «Смотри, Бранжен! — сказала она. — Только одни супруги — только король Марк и королева Изольда, лишь они одни должны испить этого вина из общей чаши! Иначе будет худо для тех несчастных, которые, не будучи супругами, выпьют этот волшебный напиток, несущий заклятие: любовь обретут они и смерть...»