Забава для мажора

Тёма смеётся, а я любуюсь его открытой улыбкой, посветлевшим лицом и глазами, которые словно заново включили. Потухший отчаянный взгляд стоящего у машины парня долго ещё будет преследовать меня в кошмарах. Я ведь чуть было всё сама не сломала… Как это страшно — принимать решения, влияющие на жизнь и будущее.

Ребята прощаются, и Костя отбывает, подмигнув на прощание.

— У тебя хороший друг, — говорю Тёме, по — прежнему нежась в его объятиях.

Можно, пожалуйста, остановить время и немного продлить наше единение? Немножечно… Ну пожалуйста!

— Лучший.

— А Богдан?

— И Богдан. Но если Дан без царя в голове и отшучивается, то Костян сама серьезность.

— Я заметила.

— И он тебя. — Вопросительно поднимаю бровь. — Ну в смысле, он первым заметил мои чувства к тебе. Я сам еще не успел сформулировать, а он уже знал.

— Почему не мог сформулировать?

— Не знаю. — Пожимает плечами. — Наверное, боялся признаться в своей слабости.

— В слабости? Разве я твоя… слабость?

— Я так думал. Думал, что любовь делает беспомощным. Может быть, в чём — то так и есть. Но на самом деле любовь делает сильнее. Я для тебя готов горы свернуть.

— Тём, мне горы не нужны. Ты… просто будь рядом, ладно?

Вместо ответа парень наклоняется и целует. Так нежно, с такой любовью, что сердце замирает на мгновение, а в уголках глаз выступают слёзы. Слёзы облегчения, слёзы радости. Оказывается, от счастья тоже плачут.

— Поедешь со мной?

— Конечно. Я уже предупредила, — запинаюсь на секунду, — дома.

— У нас будет минут пятнадцать. Не хочешь перекусить?

— Нет. Я не голодна.

Артём усаживает меня на сиденье, закинув мой рюкзак назад. Хорошо, что парковка перед лицеем и вход в парк граничат между собой. Иначе мы могли потерять время, пока ходили бы туда — сюда.

Уверенным движением парень выворачивает руль, а я зависаю на его руках. Мы практически ровесники, но он уже по — мужски развит и жесты Артёма уверенные, отточенные. Он небрежно закатывает рукава до локтя, оголяя предплечья. Улыбается, заметив мой интерес. А потом протягивает руку и переплетает наши пальцы. Ладошке становится щекотно, а когда он начинаем поглаживать ладонь, внутри разливается необычное тепло. Ловлю себя на мысли, что готова прикрыть глаза и замурчать, как кошка.

— Мы уже приехали? — Спрашиваю, заметив, что мы остановились.

— Нет. Подождешь меня минутку? Я сейчас вернусь.

Тёмка уходит, а я тянусь к сумке и, достав телефон, пишу Дашке и Ольке. Первая отвечает моментально, а вот вторая… Оли не было в сети… а примерно с того момента, как уехал Константин. Улыбаюсь от своей догадки: не сидела ли она с ним в машине, когда брюнет примчался на выручку к другу. Кого он, кстати, ехал спасать? Меня от Миронова или Миронова от меня?

— Кому ты улыбаешься?

— Я подумала про твоего друга и Олю. Она же ему нравится?

— Нравится. Держи, — протягивает мне бумажный пакет и стакан. — Ты совсем ничего не ешь.

Раскрываю верх, и салон наполняет аромат выпечки. Я действительно не хотела есть, но сейчас желудок поддается на запах аппетитных булочек

— В стакане сок. Ты же любишь вишневый?

— Очень люблю. А как ты…?

— Я наблюдательный. Тогда в кафе ты пила его и щурилась от удовольствия. А вот что из сладкого тебе нравится, я не знаю. Взял на свой вкус. Круассаны было бы банально, наверное?

Я вытаскиваю маленькую Даллас и облизываюсь. Мои любимые.

— Я их обожаю. Спасибо, Тём.

— Правда? Они и мои любимые. Моя мама часто их раньше делала.

В его голосе проскальзывает грусть, и я не решаюсь задать вопрос, который крутится на языке.

21.

Лия.

Стою, распахнув от удивления глаза. Масштабненько! Мне казалось, спортивные секции — это пара залов в ТЦ. А тут… Огромный спортивный комплекс. Пробегаюсь по буквам на указателях.

— Ого! Здесь и каток есть?

— И каток, и бассейн. Хочешь, сходим?

— О нет, мне одного похода хватило. Вода всё — таки не моё.

— А если я буду рядом? — Тёма обнимает сзади и, наклонившись, дышит в макушку. Меня обдает теплом и… не знаю, что ещё примешивается. Наверное, осознание того, что с ним можно не бояться.

— Я… я подумаю, — бормочу, теряясь в его прикосновениях. Хотя на каток бы я сходила. Папа в детстве водил меня, я даже освоила какие-то элементарные упражнения.

— Малышка, ты опять грустишь? Жалеешь?

— Что? О чём?

— Нуууу, — Миронов становится передо мной и пристально смотрит в глаза, — что простила?

Поднимаю руки и кладу ему на грудь. Наша разница в росте, конечно, колоссальная. Мне очень хочется обнять его за плечи, но я могу лишь дотянуться слегка.

— Давай этот вопрос закроем раз и навсегда? Я не жалею и уже сказала, что ты сам себя должен простить. Я поступила так, как чувствую здесь.

Кладу ладошку на то место, где, по моему мнению, находится сердце. Чувствую, что у Артёма оно колотится на разрыв. У меня самой готово выпрыгнуть.

— Я одного не понимаю…

Начинаю говорить и отвлекаюсь, когда на стенде вижу смутно знакомую фотографию.

— Что? Малышка?

Вопросительно смотрю на Тёму. Он стоит и чего-то ждёт.

— Ты начала говорить, что одного не понимаешь и зависла.

— А, да, показалось. Не понимаю, — продолжаю свою мысль, — как мы за такой маленький срок сумели… ну…

— Влюбиться? Ты боишься произнести это слово? Почему?

— Не знаю. Мне кажется, если кто-то услышит, это перестанет быть правдой.

— Мы никому не будем говорить. Только друг другу, идёт?

Улыбаюсь. Как же он милый. И понимающий.

— Пойдем? Мне ещё переодеться надо и размяться.

Берёт привычным уже жестом за руку и ведет на второй этаж.

— Тём, я тебе точно мешать не буду? Я могу на улице подождать или внизу на скамейке.

— Вот ещё. Как ты можешь помешать? Ну сама подумай?

Пожимаю плечами, так и не найдя достойного ответа.

— Вот это зал! — Моему восхищению нет границ.

Ну что я могла себе представить? Конечно, сцены из фильмов: подвал или ободранный зал, ринг, обшарпанные стены… а здесь… Огромное помещение. Наверное, с треть этажа. Светлые стены и потолки, огромные окна. Несколько рингов, маты, снаряды, груши разных размеров… Глаза разбегаются.