Забег на невидимые дистанции

– Что ты сказала, Нина?

Невинный облик Ханны оставался на ней ровно до момента, пока она не открывала рот. А затем трескался и осыпался, как отмершая кожа, как ненужный маскарад.

– Чтобы ты не трогала, на хрен, мои вещи, – ответила Нина с угрожающей сдержанностью. Ее тело напряглось.

Отто смотрел на нее расширенными глазами, его сестра тоже опешила и не сумела это скрыть. Она не ожидала отпора. Кто угодно мог быть уверен, что навлечет на себя агрессию Нины, если заденет ее (ведь она у нас такая сорвиголова!), но только не Ханна. Ханну она не смела трогать, потому что дружит с Отто. А он любил сестру несмотря ни на что, Нина лучше всех об этом знала.

– Теперь ты меня услышала, стерва малолетняя? – Нина шагнула в ее сторону, держа рюкзак на груди, как будто собиралась бросить его или использовать как бронежилет, и Ханна неосознанно сделала шажок назад. – Мое терпение подошло к концу.

Не каждый ребенок тринадцати лет может озвучить подобное однокласснику, который его задирает. Подростков постарше это тоже касается. Но Нина не боялась никого и ничего, такое о ней складывалось впечатление, и могла себе позволить быть дерзкой, отчего зачастую сама же и страдала.

За несколько лет в результате определенных происшествий у Нины сложилась особая репутация. Ее предпочитали не выводить из себя и в целом не провоцировать, точно так же относятся к военным с контузией. А началось все с той злополучной вылазки на стройку, окончившейся пробитой ногой и кровавым кроссовком, который увидел и подержал в руках, наверное, каждый ученик средней и старшей школы Мидлбери. Ни для кого не было секретом, что на раздражитель Нина могла отреагировать неадекватно, слишком бурно или неузнаваемо агрессивно. Поэтому, если начинался спор или иного вида противостояние, старались не перегибать палку.

Особенно это касалось учеников. К Нине они относились с настороженным дружелюбием, никогда не зная, чего от нее ожидать в следующий момент – сальто или удар под дых. Изгоем для своих она не была, зато потенциальной мишенью для издевательств, которые так любят практиковать дети их возраста, перестала быть навсегда. Никто не захочет терроризировать человека, который иногда ведет себя как псих, к тому же посещает уроки самообороны. Эти факторы отваживали от нее школьных хулиганов вместе с теми, кто хотел ими казаться, самоутверждаясь за счет слабых.

Некоторые учителя считали Нину довольно смышленой, но ленивой; некоторые ученики – довольно смешной, хоть и опасной. И те, и другие соблюдали дистанцию. Кроме Ханны. Она Нину ненавидела, поэтому не боялась. Или ей так казалось до сегодняшнего дня.

Пауза затянулась. У Нины раскалывалась голова. Как будто пустоты под переносицей и носовые пазухи залили жидким пульсирующим металлом. Тупая боль заставляла пухнуть глаза. Девочка осознавала, что в таком состоянии способна ударить – сильно, наотмашь, неважно, кого – и остановить себя не могла. Отто каким-то образом понял это, уловил, как всегда. Он взял ее за локоть, но тянуть пока не стал.

– Нина, идем. Конфликт исчерпан. Правда, Ханна?

– Я это запомню. Не сейчас, но ты за свои слова поплатишься.

– Откуда столько злобы?

– Тебе ли это спрашивать, братец? Идем домой.

– Я не пойду.

– Опять будешь с этой где-то шляться? – девочка небрежно кивнула на Нину, словно на мешок с мусором, на всякий случай сделав еще шаг назад. Нина опустила рюкзак, затем набросила на плечи. Она больше не смотрела в сторону оппонента.

– Не твое дело.

– Я расскажу отцу, что вы опять куда-то полезли, и он тебя отлупит. Забыл, что тебе запретили?

– Сначала докажи, что мы пошли куда-то, куда нельзя. А хотя, знаешь, валяй. Если ты так любишь меня, что жаждешь моих страданий, если считаешь, что твое поведение заставит меня ценить и уважать тебя или изменит мое отношение к единственному другу, то валяй. Не знаю, на что ты надеешься. Я считал тебя умнее.

– Да ты меня никогда и не любил, – голос Ханны треснул и разошелся, как непрочный лед под ногами.

Девочка сжала губы, ее резные бровки дрогнули. Отто ничего не ответил, и это обидело больше всего. Не стал спорить, хотя мог бы. Ханна отвернулась, шумно выдохнула и зашагала прочь, держа за ручку квадратный красный портфель с жирафами… Такая обычная девочка со спины.

Легко обманываясь нежным обликом и амплуа божьего одуванчика, мальчики уже бегали за ее складной фигурой, роскошными волосами, мягкой сияющей кожей, не знающей прыщей, большими светлыми глазами и милейшими ямочками на щеках. Иногда Нину посещала странная мысль: будь она парнем, тоже бегала бы за Ханной. Без сомнений.

***

Некоторое время они стояли, глядя ей вслед. Нина думала: зря Алан так рано убежал, ему бы эта сцена понравилась. Он бы досмотрел ее, не вмешиваясь, как профессиональный документалист, может, даже попробовал бы записать происходящее в блокнот, который у него всегда при себе. Потом ходил бы и продавал информацию тем, кто больше за нее предложит. У этого парня глаз наметан на сенсации и инфоповоды. Акула. Есть в Мидлбери одна контора с похожими принципами…

Отто пожал плечами, будто извиняясь за поведение сестры. Хотя ему как раз извиняться не следовало. Он и так делал все, чтобы ее приструнить. Переглянувшись, друзья, не сговариваясь, двинули в противоположную сторону – к фургончику-закусочной в квартале от школы, где продавали самые вкусные (на их нескромный вкус) хот-доги. На большой перемене многие бегали туда подкрепиться, игнорируя местную столовую или успевая поесть и там, и там. Нина и Отто были как раз из таких.

Хозяин фургончика, он же и повар, и продавец (и водитель – подумала Нина) отлично знал этих двоих и их гастрономические привычки. Мальчик всегда брал самое острое (побольше горчицы, каперсов, халапеньо) и просил добавить картошки; девочка всегда брала хот-дог с двойной порцией сосиски и просила положить побольше кетчупа и карамелизованного лука (видимо, ей нравились нестандартные вкусовые сочетания).

Газировку они брали редко, очень странно, что она им не слишком нравилась. Поэтому владелец заведения, в качестве исключения, делал им чай или кофе в картонных стаканах для содовой. Он считал, что дети могут есть фаст-фуд, если хотят, главное – не делать этого всухомятку. Школьники, составляющие восемьдесят процентов его клиентуры, ничего не имели против такой политики. А Нина и Отто брали себе сразу по два стакана. Еда и напитки исчезали в них, как материя в черных дырах.

Стэн, худощавый усатый мужчина в красном фартуке и желтом чепце, рад был снова встретить своих любимчиков, хоть и видел их несколько часов назад на большой обеденной перемене. Дружба и аппетиты Нины и Отто, крепнущие из года в год, вызывали в нем умиление. Он вспоминал себя в их годы и грустно вздыхал.