Заблуждения толпы

Молодые проститутки с Друри-лейн

Съезжаются сюда в экипажах,

Чтобы выманить золото у глупцов

Своими непристойными дебошами¹⁹⁹.

Такая атмосфера отнюдь не способствовала рациональному мышлению. Спекуляции особенно притягивали аристократию. В июне, ближе к пику мании, обеспокоенный канцлер казначейства Джон Эйслаби посоветовал королю Георгу обналичить его акции на сумму 88 000 фунтов стерлингов. Известный своей прямотой монарх назвал канцлера трусом, но Эйслаби настаивал, и в конце концов Георг перевел около 40 процентов своих акций в безопасные активы²⁰⁰.

Третьей отличительной чертой пузыря Южных морей была растущая дерзость его виновников; Джон Лоу сохранял присущую ему скромность на всем протяжении «пузыря Миссисипи», этого никак не скажешь о его английских коллегах. Ничуть не трудно выставить Бланта или Эйслаби легковерными и лживыми мерзавцами, но эти два определения – всего-навсего отправная точка их характеристики. С самого своего появления коммерческие сообщества стремились приравнивать богатство к интеллекту и порядочности; люди с большим достатком ценят слухи об их превосходных умственных способностях и моральных качествах. Богатство и лесть, сопровождающие финансовые успехи, неизбежно вызывают чрезмерную гордыню, мешающую трезвой самооценке. Хуже того, большое богатство нередко складывается благодаря обману, а вовсе не благодаря интеллекту и предприимчивости; впору говорить о злокачественной опухоли души, что и произошло с Блантом, который к тому времени успел превратиться в этакого типичного современного генерального директора, страдающего манией величия. В анонимном памфлете, написанном, вероятно, сразу после краха компании, рассказывалось, как он, незадолго до взрыва пузыря, отправился на недавно открытый модный курорт Танбридж-Уэллс: «В каком великолепном экипаже [Блант] отправился в Уэллс, какое уважение ему там выказали, с каким высокомерием он вел себя там, и как он и его семья, когда говорили об акциях, называли их своими акциями!»²⁰¹

Памфлетист рисовал классическую картину:

«[Блант] никому не разрешал обсуждать [сделки компании], это был только его удел в первые месяцы своего правления; запрещал упоминать любые мелочи по поводу сделок в торговых книгах без его позволения. Выступая на публике, он словно нарочно притворялся пророком, изрекал слова громко, твердо и с необычайным пылом, принимал обыкновенно героические позы, упрекал в неверии всех, кто хоть сколько-нибудь осмеливался усомниться в сказанном, и старался внушать всем и каждому, будто он действует под неким порывом, вдохновленным свыше, произнося такие вот речи: “Джентльмены, не страшитесь; поступать нужно решительно, смело и дерзко. Говорю вам, это не обычное дело. Это поистине величайшее на свете свершение. Все деньги Европы станут вращаться вокруг вас. Все народы земли понесут вам дань”»²⁰².

Как отмечает историк Эдвард Ченселлор, пузыри от компании Южных морей до доткомов часто оборачиваются манией величия у тех, кто к ним причастен: «Планы великого финансиста могут послужить в качестве катализатора спекулятивной мании, но и сам финансист не остается равнодушным к событиям. Его амбиции становятся безграничными, разверзается пропасть между публичным успехом и всеобщей лестью, с одной стороны, и частным управлением делами, которое становится все более запутанным и даже мошенническим»²⁰³.

Блант организовывал спекуляции с акциями компании Южных морей, в том числе ссуду денег, полученных по подписке, на дальнейшие покупки акций. Он не просто разбогател вследствие повышения цен перед тем, как продать большую часть своих акций на пике их востребованности, но и тайно выпускал для себя, для друзей и для многих парламентариев дополнительные акции, не брезгуя откровенным мошенничеством.

Крах, как обычно и случается, подкрался с неожиданной стороны. В июне 1720 года, одним глазом отслеживая вывод капитала акционерных обществ из компании Южных морей, а другим наблюдая за падением курса акций «Компании Миссисипи», Блант добился от парламента принятия закона о пузырях – как раз когда цены на акции компании Южных морей достигли пика. Закон требовал одобрения парламента для создания новых обществ, число акционеров в которых не должно превышать пяти человек; еще Блант затеял судебное преследование трех существующих обществ за превышение уставного капитала.

Как было и в Париже, мания величия Бланта прорвалась наружу. Маккей писал, что один директор, «возгордившийся богатый невежда, однажды заявил, что он будет кормить свою лошадь золотом»²⁰⁴. Население в целом вело себя ничуть не лучше. «Повелительное высокомерие невежд, внезапно разбогатевших в результате удачных спекуляций, заставляло людей действительно утонченных и воспитанных краснеть оттого, что обладание золотом позволяло недостойным подниматься по социальной лестнице»²⁰⁵. Действия Бланта против конкурирующих компаний бумерангом ударили не только по акционерным обществам, но и по его собственной компании Южных морей; к концу октября цена на ее акции упала с пикового значения в 1000 фунтов стерлингов до 210 фунтов стерлингов, а к концу 1721 года оказалась ниже 150 фунтов²⁰⁶.

Цены на акции компании Южных морей, 1719–1721 гг.

Четвертое и последнее различие между пузырями компании Южных морей и «Компанией Миссисипи» заключается в видении и в масштабах. Джон Лоу вовсе не был аскетом, однако он не сосредоточивался исключительно на собственных интересах; он искренне желал посредством революционного расширения кредитных схем стимулировать и развивать экономику Франции. Схема Бланта, с другой стороны, выводила кредитные средства через компанию в его личный карман; когда кредитная экспансия выплеснулась за пределы компании и охватила другие общества, его попытки этому помешать оказались чересчур успешными, а в результате он уничтожил не только конкурентов, но и свое детище. Ограниченность схемы Бланта в национальных масштабах оказалась спасительной для финансового сектора страны, а вот во Франции, напомню, случился катастрофический банковский коллапс, отягощенный колоссальной инфляцией и многолетним неприятием банков как таковых впоследствии²⁰⁷.

Кроме того, в отличие от «Компании Миссисипи», компания Южных морей все-таки подкрепляла обещания делами. Даже в начале восемнадцатого столетия было возможно разумно оценить ее совокупную стоимость. Во-первых, она владела облигациями, полученными от исходных обладателей, ныне акционеров компании, и эти активы оценивались приблизительно в 100 фунтов стерлингов за акцию, причем сохранили, в общем-то, свою цену и после краха пузыря.

Кроме того, компания Южных морей унаследовала монополию на работорговлю в испанских колониях (asiento), утвержденную королевой Анной в 1707 году; работорговля составляла львиную долю предполагаемого бизнеса компании: договор с Испанией фактически исключал иные товары из Нового Света, помимо «ежегодных партий» размером в пятьсот тонн. Впрочем, торговать в Новом Свете компания толком и не собиралась, ибо она специализировалась на финансах, а не на международной торговле; один из директоров компании, к слову, был пойман с поличным, когда выяснилось, что он использовал на личные нужды шестьдесят из пятисот тонн «годового довольствия». К 1714 году, за шесть лет до краха, реальный торговый оборот сделался убыточным, и компания вышла из него; сорок лет спустя она продала свои права на asiento всего за 100 000 фунтов стерлингов²⁰⁸. В любом случае ценность товаров из Нового Света никого не заботила: спекулянтов интересовала не прибыль от торговли рабами или сахаром, а доходы от покупки и продажи акций, цены на которые, казалось, стремились в небеса.

Пожалуй, самые точные и замысловатые расчеты стоимости акций среди современников событий сделал стряпчий-парламентарий Арчибальд Хатчесон, который опубликовал длинную подборку отчетов по этому вопросу. К счастью, один отчет появился в июне 1720 года, незадолго до пика бума; Хатчесон отмечал высокую рыночную цену, 200 фунтов стерлингов, вдвое больше, чем рассчитывалось на основе аннуитетных активов компании. На тот момент цена акции составляла 740 фунтов стерлингов; Хатчесон предсказал, что «нынешнее безумие должно скоро прекратиться». На самом деле безумие растянулось еще на несколько месяцев; в июле при преобладающей цене 1000 фунтов стерлингов за акцию Хатчесон подсчитал, что общая стоимость компании почти вдвое превысила стоимость всей земли в Англии²⁰⁹. (Эта ситуация повторилась в 1980-е годы в Токио из-за пузыря на рынке недвижимости, когда гипотетическая стоимость земли под императорским дворцом превысила стоимость всей земли в Калифорнии.)²¹⁰

На следующий год, прислушавшись не только к расстроенным избирателям, но и к собственным обманутым членам, парламент провел расследование обвала цен на акции и обратил внимание на немалые богатства Бланта, его коллег и связанных с ним чиновников в правительстве. Канцлера казначейства Эйслаби сделали козлом отпущения, заставили подать в отставку и заключили в Тауэр, а шесть парламентариев лишились своих мест. Сама компания Южных морей продолжала функционировать до 1853 года, но не как торговая фирма, а как держатель государственного долга. Король пострадал от насмешек толпы, но этим все и ограничилось ^[77].

Поговаривали о тюремном заключении и даже о виселице для директоров компании; этой участи они чудом избежали после непродолжительного ареста. Парламент конфисковал их имущество, чтобы выплатить компенсацию жертвам мании; Блант сохранил в итоге 5000 фунтов стерлингов из активов в 187 000 фунтов стерлингов – и удалился на покой в Бат, откуда родом вереница его благочестивых потомков, в том числе епископ и капеллан королевы Виктории²¹¹.

Закон о пузырях, принятый в разгар мании, не только положил предел дальнейшим спекуляциям, но и, что было неожиданно, потопил компанию Южных морей; этот закон оставался в силе более столетия. Разумеется, память о биржевом безумии неизбежно должна была выветриться; «животный дух» рынка, подпитываемый поразительными новыми технологиями и легким кредитом, должен был снова обрести плоть по воле своих импресарио – публики, прессы и политиков, чтобы породить новую волну маний, которым предстояло затмить собой мании начала восемнадцатого века.