Забрать ее душу

Потому что я хочу ее душу? Потому что я хочу насладиться ее телом?

— Потому что?

Голос Эверли звучал терпеливо.

— Почему, Леон?

Я вздрогнул и какое-то мгновение боролся с хваткой Каллума, как будто это могло мне помочь. Он не сдвинулся ни на дюйм.

— Потому, что я что-то чувствую к ней, ясно? — огрызнулся я. — Тебе этого достаточно?

Она нахмурилась. Она выглядела по-настоящему смущенной.

— Что ты чувствуешь?

Боже, это была пытка. Причиняйте мне боль и мучения в любой день вместо этого дерьма.

— Чувствую, что… блять, черт… Я думаю, что люблю ее, ясно? Мне невыносима мысль о том, что я могу потерять ее. Каждая чертова секунда, что я здесь, трачу время на вас двоих, пытаясь вернуть мой символ — это секунда, когда она остается без защиты, и если с ней что-нибудь случится, я буду считать вас обоих лично ответственными за трату моего времени!

Мой голос эхом разнесся по просторному залу. Каллум медленно моргнул и взглянул на Эверли.

— Достаточно?

Она кивнула.

— Достаточно.

Он слез с меня и отошел в сторону, прямо рядом с Эверли. Я поднялся на ноги, шипя от неприятного движения, все еще не веря, что Архидемон не собирается снова швырнуть меня через всю комнату.

— Это чертовски хорошая система безопасности, — проворчал я.

— Я надеялась, что ты сохранишь ей жизнь, — сказала Эверли, теребя длинными пальцами свое платье. — Я никогда не думал, что увижу демона, который захочет защитить человека.

Она взглянула на Каллума, который все еще рассматривал меня как букашку, которую он действительно предпочел бы раздавить.

— Когда я поняла, что ты бросил вызов Кенту ради нее, это все изменило.

— Тогда помоги мне, — сказал я. Я не собирался преодолевать такой барьер, как Каллум. Я бы превратился в кровавое месиво на полу. Мне нужно было, чтобы ведьма сотрудничала со мной.

— Мой символ — это все, что мне нужно. И я больше никогда тебя не побеспокою.

Она нахмурилась, и ее рука снова в защитном жесте потянулась к карману. Выражение ее лица стало суровым, когда она сказала:

— Я готова отдать тебе твой символ, Леон. Но ты должен мне кое-что пообещать.

— Демоны не дают обещаний.

Технически это не так, но я не собирался давать обещания ведьме.

— Если только ты не пытаешься заключить сделку?

Каллум зарычал на мое предложение, как разъяренный пес, обеспокоенный своей костью. В любом случае, предлагать это было глупо: Эверли явно уже отдала ему свою душу. Души нельзя было передавать, это было все или ничего.

Эверли обхватила его рукой, и его рычание прекратилось. Мягкость ее прикосновений заставила меня вспомнить Рэй, сидящую у меня на коленях, и какими нежными были ее руки, когда она промывала мои раны, и что-то странно теплое, казалось, растеклось по моему животу.

Была ли она в безопасности? Неужели меня не было слишком долго? Что, если она…

— Мне нужно, чтобы ты сохранил Рэйлинн жизнь, — сказала ведьма. Требование было настолько неожиданным, что, должно быть, мое замешательство отразилось на лице, потому что она быстро сказала:

— Время на исходе. Глубинный неспокоен, и мой отец это знает. Если он заполучит Рэйлинн, тогда я…

Она глубоко вздохнула.

— Возможно, я не смогу убить Бога.

Я выдавил из себя смешок.

— Ты — что? Ты пытаешься убить Бога? Конечно, она шутила. Это была ужасная шутка, но все же.

— Ты не можешь…

— Она говорит серьезно, — грубо сказал Каллум. — Я прожил достаточно долго, чтобы видеть, как умирают боги, чертенок. Они не выше смерти.

— Я собираюсь положить всему этому конец.

Эверли сунула руку в карман и, наконец, вытащила эту чертову книжечку.

— Глубинный никогда не должен был пробуждаться, и Он никогда не должен был освободиться.

Она перелистывала страницы, ее пальцы двигались быстро, как будто она уже точно знала, где нужно перевернуть. Она вырвала мою страницу, на которой был изображен мой символ, и подняла ее.

— Ты говоришь, что думаешь, что любишь ее, но ясно, что это так. Это стало ясно в тот момент, когда Кент сказал тебе забрать ее.

Любовь. Какое ужасное, прекрасное, пугающее слово.

Лишь немногим существам я осмеливался даровать это. Единственный человек, которому я осмелился сказать это до Рэйлинн, что ж… я пожалел об этом. Я узнал, как сильно это больно — терять то, что мне дорого. Я пообещал себе, что никогда больше не испытаю этого. Я бы не стал утруждать себя. Оно того не стоило.

И все же вот я здесь, чертовски уверен, что во всех отношениях она стоит того.

— Я сделаю, что смогу, — сказал я, хотя на самом деле я хотел сказать, что убью любого, кто попытается причинить ей боль, и если для обеспечения ее безопасности потребуется преследовать ее каждый чертов день, чтобы убедиться, что она не попадет в беду, тогда я бы это сделал. — Но я не сторожевой пес.

Я ожидал, что Эверли будет настаивать, но вместо этого Каллум ухмыльнулся и сказал:

— Ты не очень хорошо скрываешь свои чувства к человеческой женщине.

Он повернулся и обнял Эверли так, что она оказалась у него под подбородком, и пробормотал:

— Он защитит ее. Отошли его. Я хочу продолжить нашу игру.

Ее щеки покраснели, и когда она протянула руку, чтобы отдать мне символ. Я впервые заметил следы плетеной веревки на ее запястьях.

Блядь. Я бы тоже хотел поскорее вернуться к такой игре.

Брать этот символ в руки казалось нереальным. Я почти ожидал, что он рассыплется в прах в тот момент, когда мои пальцы коснутся его. Последняя запись моего имени на земле, моя последняя связь с этим местом. Моя свобода.

Я мог бы уйти. Мог бы никогда не оглядываться назад. Больше ничто не удерживало меня здесь. Ничто.

Кроме…

Я сложил листок, сунул его в карман и, не сказав ни слова, повернулся к двери. Меня не касалось, убьет ли ведьма Бога, или сгорит ли весь Абелаум, или будет ли само человечество уничтожено пятой Бога-садиста.

Но Рэйлинн? Она была моей. Я не собирался отказываться от того, что принадлежало мне.

32 Рэй

— Блин, это дом или музей современного искусства?